Сентябрь - Розамунда Пилчер

Он положил трубку, и гудки умолкли. Неспешно тикали старые кухонные часы. Арчи посидел еще сколько-то времени, потом поднялся на ноги, вышел из кухни и прошел по коридору к себе в кабинет. Сев к письменному столу, открыл ящик и вынул из него ключ. Этим ключом отпер другой ящик, поменьше. И достал оттуда пожелтевший от времени конверт, на котором крупным полудетским почерком Пандоры было написано его имя и адрес: Берлин, штаб-квартира Ее Величества полка шотландских горных стрелков. На марке стоял штемпель 1967 года. В конверте было письмо, но он не вынул его и не стал читать, потому что знал наизусть. Конечно, он давным-давно мог бы разорвать его и выбросить, но не поднималась рука.

Пандора возвращается домой, в Крой.

Издали донесся шум машины, она приближалась к усадьбе со стороны верхнего шоссе. Невозможно было не узнать звук мотора, это микроавтобус, в котором Изабел с Хэмишем едут домой с ежевикой. Арчи бросил письмо в ящик, запер, положил на место ключ и пошел встречать их.

Изабел обогнула дом и поставила машину во дворе; Арчи еще шагал к кухне, а жена и сын уже распахнули дверь и с торжеством втаскивали туда четыре огромные корзины, доверху наполненные черно-лиловой спелой ягодой. Они провели несколько часов в зарослях ежевики и были чумазые, лохматые, растерзанные. «Настоящие бродяжки», — с нежностью подумал Арчи.

Глядя на сына, он испытывал легкий шок, потому что мальчишка за лето вымахал вверх, как молодое деревце, и словно бы каждый день подрастает еще на дюйм-другой. Ему двенадцать лет, а он уже выше матери, руки торчат из рукавов свитера чуть не до локтей, сам свитер того и гляди треснет на раздавшихся плечах. Рубашка выбилась из джинсов, руки и губы лиловые от ежевики, густейшие пшеничные волосы давно не стрижены. Арчи с любовью глядел на сына.

— Привет, па. — Водрузив корзины на кухонный стол, Хэмиш жалобно сказал: — Умираю, есть хочу.

— Ты всегда умираешь, есть хочешь.

Изабел тоже поставила свои ягоды.

— Хэмиш, ты же полдня беспрерывно ел ежевику. — На ней были вельветовые брюки и рубашка Арчи, которую он давно не носит. — Ты не голоден, не выдумывай.

— Жутко голоден, разве ягодами наешься? — Хэмиш метнулся к шкафу, где были коробки с кексом, сорвал крышку и потянулся за ножом.

Арчи с восхищением смотрел на ягоды.

— Ну, вы сегодня потрудились на славу.

— Я думаю, фунтов тридцать собрали. Никогда еще нам так не везло. Мы поехали на тот берег, собирали возле поля мистера Гладстона, где у него брюква. Там живые изгороди просто черные от ягод, ежевики видимо-невидимо, — Изабел подвинула к себе стул и села. — До чего хочется чаю…

— У меня для тебя новости.

Она настороженно взглянула на него: страх никогда ее не покидал.

— Хорошие?

— Лучше и представить нельзя.

— Подожди, когда она звонила? Что сказала? Почему не сообщила раньше? — Вопросы так и сыпались, взволнованная Изабел не дожидалась ответов. — Почему они не позвонили с Майорки или из Франции, мы бы хоть подготовились. Впрочем, какая разница, что там особенно готовиться, главное — они возвращаются домой! И остановились в отеле «Ритц». По-моему, Люсилла ни разу в жизни не останавливалась в гостинице. Какая Пандора чудачка. Зачем им самый роскошный отель в Лондоне, могли бы остановиться в каком-нибудь поскромнее…

— Думаю, она просто не знает, что есть поскромнее…

— И они останутся на бал? Ты сказал, с ней приедет этот овцевод? Как ты думаешь, это она в конце концов уговорила Пандору приехать? Нет, просто невероятно, она столько лет не была здесь, и вот теперь ее уговорила вернуться Люсилла. Нужно приготовить все спальни. У нас будет полон дом народу. Ведь приятель Кэти, этот американец, тоже у нас поселится. И всех надо кормить. Кажется, в морозильной камере еще есть фазаны…

Они сидели за столом и пили чай. Его вскипятил и подал изголодавшийся Хэмиш. Пока родители разговаривали, он поставил на стол три кружки, положил кексы и печенья в вакуумной упаковке, булку на деревянной доске. Вынул из холодильника сливочное масло, банку горчицы. Хэмиш вдруг страшно полюбил горчицу и ничего без нее не ел. Сейчас он делал себе гигантский бутерброд из двух кусков хлеба, масла и горчицы.

— …она тебе рассказывала о Пандоре? Ну хоть что-нибудь?

— Очень немного. Но голос у нее был такой радостный.

— Какая досада, что меня не было, я бы тоже с ней поговорила.

— Завтра поговоришь.

— Ты кому-нибудь сказал, что они приезжают?

— Нет, только тебе.

— Надо позвонить Верене, предупредить, что у нее на празднике будет еще трое гостей. И Вирджинии надо сказать. И Ви.

Арчи взял чайник и налил себе еще чаю.

— Я подумал, не пригласить ли всех Эрдов в воскресенье к обеду? Что ты скажешь? Ведь мы не знаем, сколько у нас пробудет Пандора, а на следующей неделе будет просто сумасшедший дом, так что воскресенье, по-моему, самый подходящий день.

— Великолепно. Позвоню Вирджинии. И закажу у мясника вырезку.

— Хочу мяса, хочу вырезку! — зарычал Хэмиш и потянулся за следующим куском коврижки.

— …а если день выдастся ясный, можно поиграть в крокет. Мы все лето не играли. Арчи, придется тебе подстричь траву, — Изабел с озабоченным видом поставила на стол кружку. — Так. Я должна сделать желе из ежевики и приготовить для гостей все спальни. И не забыть позвонить Вирджинии…

— Я сам позвоню, — сказал Арчи. — Это ты можешь мне доверить.

Ежевика варилась себе в большом тазу, но Изабел чувствовала, что непременно должна поделиться с кем-нибудь невероятной новостью, которая ее так взволновала, иначе нервы просто не выдержат, и, улучив минуту, все-таки позвонила Вайолет. Пенниберн не ответил, она подождала полчаса и позвонила еще раз.

— Алло.

— Здравствуйте, Ви, это Изабел.

— Здравствуйте, душенька.

— Вы не заняты?

— Нет, сижу и пью виски.

— Боже мой, Ви, но ведь всего половина шестого. Уж не пристрастились ли вы к спиртному?

— Пристрастилась, но это скоро пройдет. У меня сегодня был чудовищно изнурительный день: я возила Лотти Карстерс в Релкирк и угощала ее там в кафе. Слава Богу, все уже позади, я сделала доброе дело, теперь неделю можно жить спокойно. Думаю, я заслужила порцию виски с содовой.

— Да уж, несомненно. Вы заслужили двойной виски с содовой. Знаете, Ви, случилось нечто невероятное. Позвонила из Лондона Люсилла и сказала, что завтра приезжает домой и с ней едет Пандора.

— Кто? Кто с ней едет?

— Пандора. Арчи на седьмом небе от счастья. Вы только представьте: он двадцать лет старался заманить ее в Крой, и вот, наконец, она завтра приезжает.

— Ушам своим не верю!

— В самом деле, трудно поверить. Приходите к нам в воскресенье обедать. Увидите их. Мы приглашаем всю семью Эрдов. Приезжайте все вместе.

— Спасибо, с удовольствием приеду. Но… Изабел, почему она вдруг решила приехать? Это я о Пандоре.

— Не представляю. Люсилла говорит, она вроде бы получила приглашение Верены Стейнтон и едет к ним на бал, но это, конечно, полная чепуха.

— Опомниться не могу. Я… Интересно, как она выглядит.

— Не представляю. Наверное, красавица и сногсшибательно элегантна. Но, конечно, ей сейчас тридцать девять лет, наверняка появилось несколько морщинок. Как бы там ни было, скоро мы увидим все своими глазами. Я больше не могу говорить, Ви, варю ежевичное желе, оно вот-вот убежит. До воскресенья.

— Спасибо. Я так рада за Люсиллу…

Но желе ждать не может.

— До свиданья, Ви. — И Изабел положила трубку.

Хм, Пандора.

Ви тоже положила трубку, сняла очки и потерла утомленные глаза. Она и без того чувствовала себя измочаленной, но новость, которую ей с такой радостью сообщила Изабел, просто добила ее. Ей казалось, что судьба требует от нее невозможного, вынуждает ее принимать какие-то очень важные решения.

Вайолет откинулась в кресле и закрыла глаза. Ах, была бы с ней сейчас Эди, ее старый и самый близкий друг, ей бы она все рассказала, они бы долго все обсуждали, а это такое утешение. Но нет, Эди сейчас у себя дома, прикована к этому чудовищу Лотти, Ви даже позвонить ей не может, потому что Лотти жадно ловит каждое слово, наматывает все на ус и делает свои собственные кошмарные выводы.

Пандора… Ей сейчас тридцать девять лет, а Вайолет видела ее в последний раз, когда ей было восемнадцать, и Пандора осталась в ее памяти обворожительной девушкой-ребенком. Так вспоминаешь умерших. Ведь те, кто умер, не стареют, они живут в памяти такими, как были когда-то. Арчи и Эдмунд — зрелые мужчины средних лет, но Пандоры время не коснулось.

Что за глупости, все стареют, время несет нас с одинаковой скоростью, как эскалаторы в аэропортах везут пассажиров. Пандоре тридцать девять, и, если верить тому, что о ней говорят, жизнь, которую она прожила, никак не назовешь спокойной и безмятежной. А бури и волнения наверняка оставили свои следы, провели морщины на лице, истончили кожу, приглушили сияние ее изумительных волос.