Ад - Алексей Кацай

— Дружище Волк, — запыхтел Алексиевский, и я даже вздрогнул. — Тут за углом есть киоск «Горпрессы». Я точно не помню, но, кажется, дверь у него была открыта. Из него еще Айкова шпана всякую порнуху вытаскивала. Может, спрячемся пока что там? Понаблюдаем…

Хотя как наблюдательный пункт киоск оказался действительно удачным местом и заскочили мы в него сравнительно тихо и незаметно, но бригада наша была немного великовата для подобного помещения. Однако про тесноту мы почти сразу же забыли, потому что рядом с нами, за квадратными экранами чудом уцелевших стекол, разворачивалось действо из какого-то фантастического триллера.

За поваленной изгородью рыночной площади, посреди остатков разрушенных торговых рядов, тускло полыхало лавовое озерцо с неизменным кремняком посредине. Вокруг столпилось около ста лиц неопределенного пола и такого же возраста.

Впрочем, присмотревшись внимательней, я снова с некоторой тревогой отметил, что среди них было много людей возраста более чем почтенного. Некоторые из них держали чадящие факелы, скрученные из какого-то вонючего тряпья. Их жирный дым доносился и к нам, оставляя в ноздрях гадко-слизистые ощущения.

Мне показалось, что толпа чего-то ждет, шурша приглушенными расстоянием разговорами и вяло передвигаясь вокруг озерца. От его близости к толпе я пришел в некоторое изумление, вспомнив недавний контакт с бабешкою, устроенный мне Дмитрием Анатольевичем.

Впрочем, такому свободному передвижению могло способствовать и огромное количество человеческих единиц, бессмысленно блуждающих между единиц других. Все они слегка покачивались развинченными движениями дряблых тел. Даже издали было понятно, что толпа наполнена алкоголем или наркотиками до самых краев. Михая среди них видно не было. А по белой стене полуразрушенного админздания ползли огромные, криво выведенные черной краской цифры: 666. Рядом с последней шестеркой таким же цветом выделялась широко открытая дверь.

Наблюдая за толпой, я не уловил того мгновения, когда на фоне этой двери появилась фигура в уже хорошо знакомой мне маске с не менее знакомым крестом на груди и юбочке, сделанной из резиновых приспособлений для мужской интимной жизни.

— Маги-и-и-истр! — донесся до нас душный выдох толпы, замедленно падающей на колени. Но не наклоняющейся, как положено, в поклоне, а отклоняющейся назад и выставляющей, таким образом, очень интересные места навстречу своему вожаку. Зрелище было не для слабонервных, тем более что многие из мужчин и женщин были обнажены до невозможности.

Магистр поднял руки и что-то произнес, после чего основная масса людей, не вставая с колен, приняла все-таки более-менее вертикальные позы. Впрочем, кое-кто из них не удержался и упал-таки на спину. Да так и остался лежать, не имея сил подняться. А магистр что-то говорил, делая медленные пасы руками и ритмично покачивая головой, закованной в уродливую маску. К сожалению, то, что он говорил своим сподвижникам, нам слышно не было. Вдруг я заметил, что несколько мужчин из задних рядов что-то прокричали магистру. Тот на мгновение прекратил свою речь и затем одобрительно кивнул, указывая рукой в направлении нашего тайника. С десяток «заднерядных» человечков поднялись и побежали к нам.

— Ч-ч-черт! — прошипел Алексиевский, толкая меня на Бабия, как раз настраивавшего свою видеокамеру, и двинул к выходу, вдавливая Лианну в стенку киоска.

— Стой, балда! — успел я схватить его за плечо. — Стой тихо! Тихо!.. Ни звука!

Алексиевский начал было сопротивляться, но внезапно окаменел. Я успел закрыть на задвижку дверь киоска, и в это время до сих пор поднятые металлические ставни вдруг сами с грохотом упали, отрезав нас от света божьего… Или сатанинского. И мы остались в полной тьме, переполненной старыми запахами железа и типографской краски.

У меня была плохая команда, это так. Но, несмотря на разницу в возрасте и темпераменте, несмотря на разницу в отношении ко мне, мой приказ относительно тихого поведения был выполнен на все сто. Никто не проронил ни звука. Даже тогда, когда киоск начали обвязывать какой-то толстенной проволокой. Даже тогда, когда его начали переворачивать. Даже тогда, когда этот железный сундук поставили на ребро, а потом снова начали наклонять, кантуя и ставя на другую грань. Даже тогда, когда во время очередного переворачивания с тихим треском вылетели оконные стекла и их острые края начали резать нас, оставляя на коже невидимую липкую боль, — даже тогда моя команда молчала. Только Алексиевский тихо шипел, отыскивая после каждого оборота свой упавший портфель. Только Лианна настырно хваталась за меня, безошибочно отыскивая мое тело в сплетении падающих тел. Только Дмитрий принципиально не пытался за что-то ухватиться, обеими руками оберегая свою видеокамеру.

Я не верил в то, что сатанистам не было слышно, как в киоске иногда что-то бухает. Но, как бы там ни было, никто из них так и не заглянул в середину. Тогда я отнес это на счет их одурманенности да нашего везения. И лишь спустя некоторое время понял, что был не прав.

А гудение толпы и визжание магистра становились все ближе и ближе, пока не стали различимыми отдельные слова. Пока, покачнувшись в последний раз, наша мышеловка наконец не замерла и кто-то грузный не вскарабкался на нее.

— Ну что, братва моя, — узнал я чуть подвывающий голос Айка, — так лучше?

— В нату-у-уре! — заревела братва. — Теперь слышно. Теперь ви-и-и-идно.

— Трибуну себе устроил, сучонок! — прохрипел было Алексиевский, но я ткнул его локтем в мягкий живот, и он поперхнулся.

Припав глазом к щели между стенкой и жалюзи, я выглянул наружу. Другие тоже нашли какие-то дырки. Поскольку мы находились прямо под Айком, то и обзор у нас был одинаковым. Правда, в отличие от него мы видели только передние ряды, оставив видение панорамное детям Сатаны.

— Бог умер, — торжественно провыл над нами Айк. — Кто не верит, тот пусть пойдет к развалинам церкви и посмотрит на это. Бога никогда не было. А был лишь мелкий фраер, который украл этот мелкий мирок у светосиятельного и который противопоставил своё — уже не мелочное! — коварство его доверчивости да и заточил творца нашего в подземных мирах. Да, братва, я не лоханулся — творца! Именно — творца. Потому что все, сотворенное с нами Богом, было в натуре издевательством над человеческой сущностью, созданной совсем не им. Потому что действительно клевые паханы так не ведут себя. Так ведут себя только злые отчимы. Вспомните, что предлагал нам Бог-отчим. Путь к спасению, к царству небесному — через страдание. Но человек не создан для страданий. Человек создан для счастья и наслаждения. Мы всегда говорили об этом, но нам не верили. И вот сейчас, когда после тысяч лет зловещих заклятий, через руины Бога наш творец возвращается к нам, даже последний Фома-неверующий может убедиться в нашей правоте. Скажи вот ты, братишка, как спасся твой сын, как спасся ты сам, что спасет нас?

Стоящий перед самым киоском упитанный мужичок лет пятидесяти, в сером пиджаке, накинутом на голое тело, поднял свои чуть остекленевшие коровьи глаза:

— Вау светосиятельному, дарующему нам наслаждение и лишающему нас страха! Вау магистру, ведущему нас огненными тропами кайфа к светосиятельному!..

— Ва-а-а-ау! — заорала толпа, даже металлические стенки киоска задребезжали.

— Последнее время я считал, что потерял сына, — снова поднял руку мужичок, призывая к тишине. — Многие из вас знают, как он жил. Я страдал, по глупости своей считая, что он прозябает в наркотиках и разврате, и не понимал, что он уже нашел путь к спасению из этого одичавшего мира. И только тогда, когда светосиятельный прислал к нам пламенное освобождение, когда его слуги продырявили к чертям собачьим крепостные стены земной поверхности, я понял сына своего и пошел за ним. Пошел через великий кайф…

Мужчина вытянул из кармана пластмассовый шприц.

— …по огненной жизни к вечному спасению, лишившись страхов своих. Теперь не пугают меня ни искры, ни раскаленный камень, ни пламя, ни издевательства дураков. Потому что не ощущаю я ни боли, ни страха, как те неверующие. А ощущаю лишь вечный кайф безо всякого рая и царства небесного. И за этот дар благословляю творца нашего! И пусть весь мир зальет океанами магмы, но мы, кто уверовал в светосиятельного, с улыбкой и без ужаса будем служить ему!!! Поскольку верим, что другого пути нет… Кто не с нами, тот против нас! — вдруг завизжал он, выкинув затасканный лозунг, и в его коровьих глазах вспыхнуло что-то холодно-рептилиевое.

Толпа загудела, забормотала, забурлила пузырьками одобрительных выкриков. Кто-то обнимался, кто-то целовался, кто-то хохотал и танцевал на месте, а двое юнцов метнулись к лавовому озерцу и, словно цветы, начали швырять камни в молчаливого кремняка. Молчаливого снаружи. Потому что я ощутил, хоть и несколько слабоватую, волну далекого полуночного ужаса. Рядом тихонечко затрепетала Лианна.