Не от мира сего - Александр Бруссуев

Они продолжили путь, отмахиваясь, кто, чем может, от целых туч расплодившегося гнуса. Зараза — вырубленной березовой веточкой, Илейко — хвостом. Точнее — наоборот. Впрочем, не важно, комары и иная кровососущая мерзость все равно угадывала самые уязвимые места. Единственное спасение было в том, чтобы натереться неизвестными желтыми цветами, в изобилии произраставшими на бесчисленных полянках. Название у этого сорняка, конечно, имелось, вот только как-то вылетело из головы. Над ними всегда обиженно гудели мелкие мухи, не в состоянии приблизиться, но не в силах улететь. Только мохнатые пчелы, не замечая вокруг ничего, ползали по этим цветам, чтобы плюнуть потом и улететь на настоящие медоносы. Кровососы на дух не переносили неуловимый аромат этих цветочков. Зато Илейко и Заразе они пришлись по душе: натершись как следует, можно было спокойно идти, если, конечно, не обращать внимания на возмущенный таким поведением насекомый гул со всех сторон.

Потом в сумерках Белой ночи в Илейко прилетела стрела. Целившемуся мешал разведенный костер, да и опасность быть преждевременно обнаруженным. Поэтому выстрел оказался слабым и не совсем точным. Во всяком случае, Илейко сумел отмахнуться от стрелы палкой, которой он ворошил угли. Почти сразу же заволновалась лошадь. Что же это получалось: зверь теперь из лука научился стрелять?

Лив достал саблю, выхватил горящую головню и решил, было, пойти на разведку. Конечно, в этом случае, в него могли всадить стрелу и даже не одну, но такая же опасность существовала, останься он сидеть на прежнем месте. В это же самое время со стороны выстрела раздался и захлебнулся ужасный крик. Кричал явно человек. Зараза всхрапнула и начала нервно перебирать ногами, словно танцуя на месте.

Илейко, как мог, успокоил лошадь, а потом все же пошел с осмотром. Побродил туда-сюда, но ничего подозрительного обнаружить не смог. В лесу было тихо, никто не шуршал ветками, не ломал ногами сучки — ничего. Зараза тоже вела себя, как обычно, даже, пожалуй, собиралась заснуть. Стало быть, утро вечера мудренее. Осмотренная стрела никаких признаков искусности не выказывала: кое-как сбалансированная, с кривым наконечником, способном только поцарапать, да и оперенье, слепленное, казалось, впопыхах. Из-за всех этих своих качеств она и производила в полете столько шума, что Илейко заблаговременно ее обнаружил. Словом, убить она не могла. Что же тогда?

Он подпихнул ногой стрелу в костер и стал наблюдать, как она там себя поведет. Сгорела за милую душу, вот только изначально на наконечнике и прилегающем к нему древке выступила какая-то шняга. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы определить, что эта шняга — яд. Смертельный, или парализующий. Вот и получается, случайно или злонамеренно, на него кто-то охотился.

Но и утром осмотр не дал никаких результатов. Разве что повисший на ветках кустов самый примитивный лук, какой он только видел: не слоеный, а из ординарного можжевельника. Он попробовал его на крепость, тот охотно сломался. Даже детишкам такие не делают. В шаге от лука обнаружилась кровь, сначала несколько капель, потом все больше и больше. Тот, кто внезапно начал истекать кровью, двигался в сторону болота.

Илейко отвел Заразу к ближайшему ручью и оставил там, наказав охранять имущество. Та в ответ, как обычно, ничего не сказала, пошевелила ушами, что у лошадей получается поистине мастерски, и осталась ждать. Можно было быть уверенным, что она никуда не убежит, разве что в случае реальной опасности. Да и то потом будет болтаться где-нибудь поблизости. Зараза — надежный товарищ.

Сам же он пошел по кровавому следу, приготовив на всякий случай скрамасакс. Чем ближе к болоту он подходил, тем более становилось очевидным, что ночью этим маршрутом двигался kontio (медведь, в переводе, примечание автора). С каких это пор медведи начали делать луки и даже стрелять из них? Что же он потом, неудачно попытался самоубиться?

Все ответы лив получил, когда на краю болота он увидел перевернутый мох, достаточно свежий, еще не успевший побуреть. Подо мхом лежал человек без лица в драной и грязной одежде. Медведи, как известно, гурманы. Они любят мясо с душком, если, конечно, не зверски голодны. Этот был не голоден. Он был разъярен.

Медведь, бесшумный, как лемминг, возник из ниоткуда и вознесся над Илейко, растопырив по сторонам лапы. Он заревел, задрав и далеко выпятив верхнюю губу. Очень неприятный звук, еще менее приятный запах.

Сунуть такому скрамасаксом в живот, потом кулаком сверху по голове, пусть знает наших! И окажутся в болоте доходить до кондиции два тела. Погибнуть в бою не суждено, а от медвежьих объятий — об этом ничего не упоминалось.

Все пути к отступлению перекрыты, еще немного — и медведь ударит. И Илейко заорал во всю мощь своих легких. Он очень хотел, чтобы это было похоже на рев, чтобы подлый kontio оправдал термин "медвежья болезнь" и убежал, поджав испачканный хвост. Лив даже руки поднял для убедительности своих намерений. Однако зверь не испугался, он слегка озадачился, отступив назад и перестав выпячивать верхнюю губу. Но это не было отказом от его преступных намерений, это была всего лишь отсрочка.

Илейко метнул свой скрамасакс, мельком увидев, что тот как-то вскользь попал в медвежье плечо, шагнул назад, стараясь, чтобы наступить на тело подо мхом, потом сделал еще один шаг на поваленное дерево. Лежавший в болоте ствол был узкий, бегать по нему было одно удовольствие, вполне сомнительное, правда. Илейко сделал пару шагов, а потом прыгнул на одиноко торчащий сухостой, оставшийся здесь памятником неведомо, когда отступившего леса.

Он бы, конечно, не долетел, но мгновенно взъярившийся зверь всю свою злобу обрушил на этот шаткий мостик под ногами, придав дополнительное ускорение человеческому прыжку. Илейко угодил прямо в мертвое дерево, которое, вообще-то, плохо приспособлено для того, чтобы за него цеплялись. Оно благополучно сломалось, оставив в руках у человека бесполезную толстую палку.

Лив угодил в болотное оконце, поверхность воды в котором десятилетия не тревожило ничто, пожалуй, кроме дождя и снега. Он погрузился с головой, взметнув тучи брызги, и сразу же вынырнул. Медведь за ним не прыгнул, оставшись бесноваться в относительной безопасности от всяких шатких болотных покровов и пугающих своей глубиной трясин.

Илейко про зверя сразу же забыл, сосредоточившись на возможности плыть, цепляться и карабкаться. Главное — не утопнуть.

На воде он держался неплохо, мог плавать в оконце туда-сюда, не рискуя выбиться из сил, также можно было поддержать себя за отломанный кусок сухостоя. Вот вылезти было сложновато. Мох, подлец, нисколько не держал, продавливаясь под руками. Да еще медведь проклятый голосил невдалеке, обижаясь на пропадающий втуне боевой азарт. Ему хотелось рвать и метать, но было уже некого. В болото осторожная тварь сунуться не решилась, не то плавали бы они сейчас вдвоем с Илейко и кусали бы друг друга за головы.

Вода вокруг лива была коричневая и стылая, какие-то жуки-плавунцы дергались в недоумении по краям бассейна, а где-то внизу разевала свою пасть столетняя щука, готовясь оторвать незадачливому пловцу все, ну, или почти все, что ему больше не понадобится в этой жизни.

Илейко ухватился обеими руками за деревяшку и, чтобы хоть как-то разнообразить свое времяпровождение здесь, принялся выбрасываться из воды на мох, как ладожская нерпа на лед. При этом он вытягивал руки с палкой далеко вперед и пытался удержаться. Как ни странно всего лишь после четвертого круга это ему удалось. Медведь к этому времени уже наорался вдоволь и ушел искать музыкальный пень, чтобы сложить свою медвежью песнь о коварном болоте.

Лив, осторожно подтягивая себя руками за спасительную колобашку, пополз в неизвестном направлении. Он боялся поднять голову, стараясь распластаться на зыбком колеблющемся мху, как половик в доме. Локоть за локтем, но он двигался, вперед, пока не ощутил под руками какой-то чахлый куст. Небо над ним хмурилось, то ли уже наступал вечер, то ли готовился пролиться дождь.

Куст, конечно, никакого доверия не вызывал, но можно было хоть как-то оглядеться, оперев о него голову. К его восторгу он двигался прочь от того участка, где доходило до нужной медведю кондиции тело неизвестного злоумышленника. Но к ужасу — прямо в центр болотины. Тогда Илейко решил продолжить свой путь тем же самым образом, только не полностью выпрямляя свою правую руку. Так он надеялся создать некую дугу, которая в конечном итоге вывела бы его к твердой поверхности.

Вечер наступил вместе с дождем, и где-то по листьям зашуршали капли воды. Илейко воодушевился: если есть листья, значит должны быть и деревья. Подниматься он все еще не решался, поэтому ничего кроме мхов вокруг себя не видел. Вот было бы забавно, если бы он уже давно ползал где-то по слегка заболоченной просеке, а все звери со всего леса за этим бы наблюдали. Черт, ну должны же где-то попасться отдельностоящие сухие облезлые стволы, означающие самую границу разнообразных трясин. Должны, но не было!