Раб - Алексей Аржанов

— Не знаю, я слышал, что из-за утраты сына императрица объявила по всей Сирвийской империи траур, но сам Император отменил его из-за приближающегося праздника. Возможно, у них возникли разногласия, как это часто бывает, и он приедет один. Или возьмёт старшего сына, Михаэля, — Брон оказывается любителем поболтать, хотя до Андреаса ему далеко. После каждого предложения он осматривается по сторонам, чтобы никто не услышал ничего лишнего. Это забавляет.

— Поэтому никто территорией раньше не занялся, думали, что он не приедет?

— Ага, но три дня назад он отменил траур, и Кровавая община поняла, что он ни за что не пропустит День основания Сирвийской империи. И срочно начали готовиться, сегодня ночью нас наверняка ещё погонят саму арену обуустраивать, чтобы Императору всё понравилось. Дело как раз и осложняется для них тем, что непонятно — один ли будет он, или с семьёй. Если поставят неправильное количество специальных бархатных стульев — сразу могут отправиться на суд к старым богам. Поэтому все и на взводе уже который день.

Я вспоминаю нашу ссору с Линетт, и у меня возникает крошечная надежда, что она тоже просто переволновалась из-за приезда императора, а потому так на меня сорвалась. Она же так не думает на самом деле, любому ясно, что с этой страной какие-то проблемы. Жестокий деспотичный строй, который давно надо разрушить… Чёрт, опять задумался про Линетт, не хотел же! Может просто хватит оправдания искать, я ей просто не нужен? Но тогда зачем вся эта забота, все её смешные тайны, рассказанные мне по ночам. Зачем она решила переспать со мной, в конце концов! Да уж, мыслю так, будто сам в этом совсем участия не принимал…

— Как ты сюда попал? — я решаю ещё поговорить с этим Броном. Всяко лучше, чем думать про Линетт.

— Как все, из рабского лагеря, взяли за умение драться. В турнир не прошёл, вылетел на четвёртом этапе, обидно. Но хотя бы здесь остался, правда не думал, что снова драить и убирать территорию круглыми сутками придётся.

— А в рабство как?

— Дурацкая история, вспоминать стыдно. За воровство взяли ещё мальчишкой. Друзья предложили авантюру, богатую мадам ограбить, а я и согласился. В итоге влез прям в её спальню, пока другие набрали вещей и слиняли — она проснулась, и вой на всю Сирвийскую империю подняла. И поймали меня сразу, определили в рабский лагерь.

— Ох ты ж, обидно… Давно было?

— Перед предыдущим Днём основания Сирвиийской империи, кажется… Родители, понятное дело, сразу отказались от меня, друзья сделали вид, что не знают. Я их не виню, каждый вертится, как может. Так и оказался в рабстве, — Брон с грустью замолкает. Печальная судьба, ничего не скажешь…

Ещё некоторое время мы молча продолжаем красить стену казармы. Мне напоминает это мою родную Землю: когда перед приездом какой-то важной шишки резко красят фасады или ставят цветные заборы. Забавно, у наших миров есть что-то общее.

— А ты видел хоть раз императора? — спрашивает внезапно Брон, выводя меня из раздумий.

— Нет. А ты?

— Нет, но очень хочу! Говорят он величественный, высокий и силы в нём хватит, чтобы камень голыми руками сломать!

— Ну богатырь прям, — усмехаюсь я, тут же об этом пожалев.

— Кто? — переспрашивает Брон.

— Силач в смысле, — я невольно задумываюсь, какой же у этого императора может быть уровень. — И у него один наследник остался, получается? — переводить темы у меня стало выходить получше, чем раньше.

— Наследник один. Ещё две дочки остались, главное его разочарование.

— Разочарование? Почему?

— Его жена родила ему сначала дочку. Император был в ярости, поговаривают, что он сильно избил её за то, что она не родила ему наследника. Вторым родился сын, но, как и положено, для королевской семьи нужно хотя бы два претендента на трон, чтобы, если с одним что-то случилось, на трон сел второй. Поэтому они снова зачали ребёнка, и это оказались близнецы мальчик и девочка. Мальчиков воспитывают будущими правителями, а девочек император не замечает, они практически не выходят из дворца и не посещают никакие мероприятия. Император однажды перебрал с вином на каком-то пире и заявил, что «рождение дочерей в семье — моё главное разочарование. Я бы предпочёл, чтобы женщины вообще не порочили семьи».

— Да, характер у него не сладкий, судя по всему … — в растерянности я замолкаю, перестав красить стену.

— Но это могут быть всего лишь слухи! — резко вдруг меняется Брон, как будто сильно испугавшись разболтанных секретов, — Император хороший, он даёт нам всё, в чём мы нуждаемся. Он защищает нас от эдинхеймцев, он кормит нас, он заботится о нас! Злые языки порочат его имя, но он не такой. Виват, император! — и Брон резко убегает куда-то за казарму.

Насколько же здесь запуганы люди… Не сомневаюсь, что он рассказал правду, а потом просто сам же этого испугался. Ну и жесть…

Я докрашиваю стену в одиночестве, и отправляюсь спать. Завтра предстоит полуфинал и финал. Через сутки я уже распрощаюсь с этим чёртовым лагерем. Обязательно.

Level 17: Финал турнира

Час настал. Я ждал этого очень долго и, наконец, момент, когда всё решится, случится с минуты на минуту. На этот раз никаких турнирных таблиц ни нам, ни зрителям не показывают. На арену перед несколькими тысячами зрителей выводят четверых полуфиналистов. Трибуны ликуют и разрываются от жажды крови, от желания увидеть жестокость и насилие. Меня одолевает предчувствие, что с этой арены у меня два пути: на волю или на тот свет. Третьего не дано. Я даже не хочу рассматривать больше тот вариант, где я остаюсь в ямах и ожидаю нового турнира. Нет! Всё решится здесь и сейчас!

Судья выводит нас к центру арены, где мы вчетвером встаём перед публикой: я, Андреас, ещё один пленник из Эдинхейма, и хмурый мужчина с большим двуручным мечом. По какой-то причине меньше всего я хочу драться именно с последним.

Воин с двуручом. Уровень 13.

В сравнении с Тимерией не такой уж он и сильный, но всё-таки лишний раз рисковать не очень хочется.

— Боишься, Саша? — спрашивает Андреас.

— А? — откликаюсь я, позабыв о стоящем рядом Андреасе. — Нет, уже… всё равно.

— Понимаю. Это чувство, когда тебе нечего терять… Оно делает человека сильнее, — замечает мой собеседник.

— С каких пор ты стал таким философом? — спрашиваю я, но Андреас в ответ