День гнева - Мэри Стюарт

И внезапно слова замерли у него на устах. Возбужденное понимание исчезло из его взгляда, словно за глазами у него опустился ставень.

Складывались и другие части головоломки.

— Так, выходит, это был король Лот? — медленно заговорил он. — Это король Лот приказал убить новорожденных младенцев? Поскольку рожденье его старшего сына было сомнительным. А моя мать спасла меня и отослала к Бруду и Суде на Оркнейские острова?

— Король Лот приказал убить младенцев. Это правда.

— Чтобы убить меня?

— Да. А вину возложить на меня.

— А это зачем?

— Из страха перед людским гневом. Перед родителями младенцев, которые были убиты. А также потому, что хотя под конец он и сражался под моим началом, Лот всегда был мне врагом. И по другим причинам.

Последние слова были произнесены медленно. Артур все еще ощупью искал дорогу к тому моменту, когда могла быть высказана самая важная правда, и потому придал им вес, который мог бы заставить Мордреда усомниться во всем том, чем пичкали его в детстве и отрочестве. Но Мордред отказывался сворачивать с пути. Он был занят собственными давними навязчивыми мыслями и горестями. Шагнув вперед, он оперся обеими расставленными ладонями о стол и с нажимом сказал:

— Да, были и другие причины! Мне о них известно! Я старший из его сыновей, но поскольку я рожден не в браке, он побоялся, что в будущем люди усомнятся в законности моего рожденья, усомнятся в том, чей я сын, и затеют в королевстве усобицу! Лучше было избавиться от меня и зачать другого законного принца, который со временем без препятствий и ненужных вопросов принял бы в свою руку королевство'

— Мордред, ты забегаешь слишком далеко вперед! Ты должен меня послушать.

Маловероятно, что Мордред мог тогда заметить, что король говорит без обычной своей решительности, что король Артур растерян, если такое слово можно применить к великому воителю. Но Мордред был не в силах слушать. Все то, что узнал он в последние несколько минут, все возможные последствия этого знанья и нового, изменившегося его положенья, огромной тучей, вносящей смятение и смуту, пронеслись в его голове. Однако они оставили по себе новую решимости и заставили позабыть об осторожности, заменив ее радостной уверенностью, что можно наконец высказать все и высказать перед человеком, в чьей власти дать осуществиться его мечтам.

— Разве тогда я, — не слушая, но слегка заикаясь от волненья, говорил он, — по трезвому разумению — не наследник Дунпельдира? Или, если Тидваль поставлен держать эту цитадель для Гавейна, то — Оркнейских островов? Государь, два королевства, причем столь удаленные друг от друга, трудно держать одному человеку, и, конечно, сейчас самое время разделить их? Ты сказал, что не позволишь королеве Моргаузе вернуться назад. Позволь мне вернуться вместо нее!

— Ты не понял меня, — ответил ему король. — У тебя нет прав ни на одно из Лотовых королевств.

— Нет прав? — Слова и голос могли бы принадлежать самому юному Артуру, выпрямившемуся как лук, из которого только-только выпущена стрела. — Нет прав? А ведь ты сам зачат вне брака королем Утером Пендрагоном и дамой, которая тогда была еще герцогиней Корнуэльской и которая не могла выйти за него, пока не истечет месяц траура?

Не успел он сказать это, как тут же пожелал, если б то было возможно, забрать свои слова назад. Король не произнес ни слова и выраженье лица его не изменилось, но сознание содеянного заставило Мордреда умолкнуть, а в тишине в его душу вернулся страх. Дважды за один вечер он дал волю чувствам, и это он, Мордред, который не один год старался побороть свою природу, одеться броней — против тягот и риска жизни бастарда, против горечи утраты старого дома и отсутствия нового, — холодной как море броней самообладанья.

Заикаясь, он попытался извиниться, загладить сказанное сгоряча:

— Мой господин, прошу, прости меня. Я не хотел оскорбить тебя или твою госпожу-мать. Я только хотел… я так долго думал об этом, я продумал каждый способ, каким я мог бы по закону получить собственную землю, собственное королевство… Я знаю, у меня бы получилось. Такое всегда знаешь… И я думал о тебе и о том, как пришла к тебе власть. Как мог я об этом не думать? Всем известно… то есть… люди говорят…

— Что формально я бастард?

Сколь поразительным это ни было, голос короля не звучал гневно. Храбрость начала потихоньку возвращаться к Мордреду. Он вжал сжатые кулаки в стол, дабы не покачнуться, и заговорил, осторожно подбирая слова:

— Да, господин. Видишь ли, я немало думал и о законе. О законе Британии. Я собирался разузнать, а потом спросить у тебя. Государь, если Гавейн отправится в Дунпельдир, то, клянусь именем богини, я более подхожу для того, чтобы править Оркнеями, чем Гахерис или Агравейн! И кто знает, каких беспорядков и бед нам ждать, буде близнецы будут провозглашены наследниками?

Артур ответил не сразу. Мордред погрузился в молчанье: его ходатайство изложено, его слово сказано. Наконец, выйдя из задумчивости, король произнес:

— Я выслушал тебя потому, что мне любопытно было узнать, каким ты стал человеком, учитывая твое странное воспитанье, так похожее на мое собственное. — Тут губы его тронула легкая улыбка. — Как “всем известно”, я тоже рожден был вне брака и меня тоже скрывали многие годы. Со мной так было четырнадцать лет, но их я провел в доме, где меня с самых малых лет учили уменьям и навыкам рыцарства. У тебя за спиной всего года четыре такой науки, но говорят, за эти годы ты многого достиг. Ты еще займешь подобающее тебе место, поверь мне, но это будет не то, на что ты рассчитывал, не то, что рисовалось тебе в воображенье. Теперь ты выслушаешь меня.

Немало удивленный, юноша подтянул табурет к столу и сел. Между тем сам король встал и принялся расхаживать взад-вперед по зале.

— Прежде всего, каков бы ни был закон, каковы бы ни были прецеденты, не может быть и речи о том, что ты получишь королевство Оркнейское. Оно — для Гавейна. Я намереваюсь держать Гавейна и его братьев здесь с тем, чтобы они проводили свои дни среди моих рыцарей и дружинников, а затем, когда настанет подходящий момент и если Гавейн сам того пожелает, он получит из моих рук свое островное королевство. Между тем Тидваль останется в Дунпельдире.

Он перестал мерить шагами залу и сел.

— Несправедливости в этом нет, Мордред. Ты не можешь претендовать ни на Догнан, ни на Оркнейские острова. Ты — не сын Лота, — с нажимом сказал он. — Лот, король Лотиана, не был твоим отцом.

Повисло молчанье. В дымовой трубе ревело пламя. Где-то за стеной в коридоре один голос окликнул, другой ему ответил. Подавленным, безжизненным голосом юноша спросил: