А земля пребывает вовеки - Нина Федорова

Раздался пронзительный крик. Кто-то, очевидно, стремился обратить на себя внимание Варвары.

Когда-то известная всему миру балерина, стараясь стоять и держаться на пуантах, сухою костлявою ручкой, похожей на кочергу, делала Варваре театральный приветственный жест. Она стояла поодаль и, поймав взгляд Варвары, манила её к себе.

– Я – Извольская, прима-балерина императорских театров! Здесь чернь, конечно, а меня забросили сюда. Но меня ещё помнят в Милане! Недавно, мне передавали, моё имя упоминалось там в газетах. Вы имели случай видеть меня на сцене? Десять лет, только д е с я т ь лет тому назад, меня умоляли выступить в Ницце. Режиссер опустился передо мной на колени… В Вене – вы слушаете? – в присутствии императора Франца Иосифа… О, там ещё помнят меня! Но посмотрите, – и она вытянула перед собою сухие, сучковатые пальцы с обезображенными суставами, – мне нужно лечение… так нельзя оставить… обо мне вспоминают в Париже…

Варвара пошла дальше, но балерина, не отставая, прыгала за нею.

– Вы помните этот вальс Шопена: тра-ля, тра-ля! тра-ля… тра-ля… Я делала рукою вот так… в печати называли это: «неповторимый жест нежности»… Я одна могла… Они плакали от восторга…

И слёзы вдруг покатились по её лицу, ссохшемуся, тёмному, жалкому, как кусок земли, давно не видавший дождя.

– О, я!.. Мне казалось тогда, что, протянув руку, я могу собирать с неба звёзды… как ягоды в поле… В те ночи я не могла спать… лавровые венки… меня воспевали поэты… Вы могли бы это забыть: «Как солнце, скрылась ты в дали заката»… Это – поэт Дарский… на мой отъезд за границу…

Варвара прибавила шагу.

– Великий князь долго целовал вот эту руку… вот здесь…

– Так чего же вам ещё нужно? – обернувшись, грубо спросила Варвара. – Ещё княжеских поцелуев?

Балерина на минуту отпрянула. Но толпились к Варваре другие, и она заторопилась со своею просьбой.

Ей необходимо восстановить гибкость членов, пластичность мускулов – и только! Революция, взволновав её, лишила сил и красоты. Она ждёт компенсации. Не вмешиваясь в политику, она имеет сказать: каков бы ни был режим, он нуждается в балете. Без балета режим немыслим.

– Вы слыхали о докторе Воронове? Пересадить как-то гланды – и только! Затем массаж, массаж ежедневно… о, как это необходимо, товарищ комиссар! И конечно паровые ванны при этом. Обтирания утром… диета… Апельсиновый сок обязательно… в изобилии. И поторопитесь, пожалуйста, товарищ комиссар… Сегодня же доложите кому следует…

Но её далеко оттолкнули другие.

– Ой, руки мои, руки! – кричала одна.

– А шея? Смотрите сюда, сюда! Видите, кость выступает… И никакого внимания, никакого ухода…

– Меня надо всю растирать на ночь…

– Вы видите эти синяки? Почему они выступают? Какие это жилы лопаются?..

– Через шесть месяцев я буду снова на сцене! – старалась всех перекричать балерина. – Доложите, товарищ, кому следует!..

– А я что? А я? – кричала низенькая старушка, так затерявшаяся в толпе, что её не было видно. Но голос её был силён: – Руки мои как из дерева, ноги – из ваты…

– А мои! – кричала другая. – Моих я совсем не чувствую, из чего они… Утром проснусь: не знаю, где я… по частям себя собираю… того не нахожу, другого не чувствую…

– Комиссар, комиссар! – И перед Варварой возникла высокая, огромная старуха. Стоя, она качалась, словно мачта яхты на волнах, на ветру. – Ты народу служишь, да? Ты комиссар, да? А доктор где? Я вот слепну на этот глаз…

И вдруг, нырнув в толпу и выпорхнув из нее у самого лица Варвары, балерина кричала:

– Вы слышите и х? – И она сардонически смеялась: – И х руки! И х ноги! Ха-ха! ха-ха!

– Все руки и все ноги одинаковы. Перед законом революции имеют одинаковые права на лечение, – наставительно сказала тощая старуха в больших очках в железной оправе.

И обратясь к Варваре:

– Прошу записать имя: Агриппина Кузьминична Стародуб, бывшая учительница местной прогимназии. Десять порошков доктора Боткина, бутылочку капель доктора Иноземцева, гигроскопической ваты на прежние двадцать копеек, камфорного масла, бальзама доктора Банге, клеёнки для компресса и кусок дегтярного мыла. Всё. Записали?

И обратясь к старушкам, она снова повторила:

– Все руки и ноги одинаковы… полное равноправие перед законом.

– Все у р о д л и в ы е руки действительно о д и н а к о в ы, – презрительно выкрикивала балерина. – Но бывают исключения. Я говорю с товарищем комиссаром о единственных, о неповторимых руках…

Бедная балерина! Она не лгала. Она действительно была когда-то «мечтою поэтов». Психея! тебе надо было умереть молодой!

Увидев, что Варвара записала «заказ» старушки в железных очках, остальные пришли в исступление, поняв, как промахнулись, и теперь хором кричали, называя свои фамилии, прося записать, и точно, что кому требуется.

С помощью служащих Варвара вырвалась из тесного кольца кричавших женщин и пробралась в другую комнату, и за нею захлопнули дверь. Но не менее дюжины старушек сумели и туда проскользнуть за нею.

И тут обитательницы жаловались на всё, всё было плохо: пища, одежда, лекарства, уход. Особенно же жаловались на людей: на служащих, на заведующего, на доктора, друг на друга.

Все они, конечно, в прошлом знали лучшую жизнь. Если не всегда знатность, богатство, красоту, то, по крайней мере, молодость и здоровье. Все имели надежды, мечты на большое и светлое счастье – и все оканчивали жизнь здесь заброшенные и позабытые. И хотя были они разных характеров, воспитания, положения в жизни, здесь они необычайно походили одна на другую. Их обобщал в один и тот же тип их старческий эгоизм. Всё, что было светлою добротою, мягкою нежностью, преданностью, было давно изжито, мертво, и оставался в живом ещё теле животный инстинкт сохранения жизни, уже не во имя чего-то, не для чего-либо, а для жизни физической, самой по себе.

Каждая имела длинный рассказ о себе, и кое-что в нём было правдой – о своём значении в жизни, о своей роли, о жертвах, ею принесённых тому-то, тогда-то, но жертвах – увы! – неоценённых.

– И э т о моя награда? Это я – здесь! И это м о я жизнь? Это так обращаются со м н о ю? Посмотрите – это я здесь сплю! Посмотрите, к а к я одета!

И всё покрывая, раздавались выкрики балерины:

– Апельсиновый сок! Запишите же, товарищ комиссар! Я буду танцевать в пользу фонда революции! В пользу вашего правительства! Ради святого искусства! Сока апельсинового! Апельсинового сока!

«Апельсинового сока! – со злобою думала Варвара. – Для мумии, которая не понимает, что у ней горб на спине, рот, впавший, как яма, козлиная бородка… Ей апельсинового сока в стране, где дети умирают от голода. Вот оно – романтическое воспитание: ничто не может заставить эту балерину увидеть реальность, как