Американские девочки - Элисон Аммингер

Даже Роджер не мог отрицать, что с лицом у Делии полная беда. Возможно, по дороге к нам он репетировал фальшивый монолог насчет того, как великолепно она выглядит и как быстро поправляется, но поскольку сестра, безусловно, проживала так называемое «ухудшение перед выздоровлением», увидев Делию, он просто окаменел.

– Вот это круть, – сказала Делия. – Мы наконец-то нашли способ научить тебя не врать мне в лицо. Надо было всего лишь изменить лицо. – Она закинула в рот таблетку и потерла голову. – Я все еще не врубаюсь, что мы снимаем.

В любой другой день я бы поддакнула, что тут она не одинока. Но сейчас Делия меня до ужаса пугала. Нос у нее так распух, что даже голос сделался почти неузнаваемым. Как ни бесила меня гниловатая компания Роджера, сегодня я предпочла бы прокатиться с ним, чем сидеть один на один с сестрой.

– Где мы снимаем сегодня? – наконец спросила Делия, но с такой безысходностью, с какой обращаются к тому, с кем только что разругались самым диким образом, но все равно вынуждены продолжать общаться каждый день. Мама так говорила с папой перед их окончательным расставанием. В отношениях у них тогда царил настоящий библейский апокалипсис, они ругались настолько яростно, что ни моя дверь, ни телевизор не могли заблокировать их крик. Но, стоило мне появиться в гостиной, мама могла взглянуть на папу и буднично спросить: «Что приготовить на обед?» Мертвым голосом человека, проигравшего войну. Как будто я глухая. Как будто они великолепные актеры, коими на деле они уж точно не являлись.

– В проявочной, – сказал Роджер.

– Хорошо. Может, в темноте лица не будет видно.

После этих слов Делия начала клевать носом и проспала всю дорогу до места назначения.

– Мне не удалось попасть в то самое помещение, – сказал мне Роджер, – но это рядом. Уильям Ричард Брэдфорд убил человек пятьдесят женщин. Кто знает, может и больше, точно неизвестно. А перед тем, как убивать, он их фотографировал. Обещал, что они станут моделями. Что он их прославит.

Кого-то мне это напоминало, но я помалкивала.

– Он срезал у них татуировки, так что жертв сочли, как вы там это называете, Джейн Доувз?

– Джейн Доу, – поправила я.

– У него на стенах висели фотографии пятидесяти с лишним женщин.

– Так это не настоящая проявочная?

– Нет, – ответил он. – У моих друзей есть другое помещение. Как думаешь, Делия?.. – Он не закончил вопрос.

Я пожала плечами. Ни он, ни я понятия не имели, в каком состоянии проснется Делия.

– Боже мой, – наконец простонала она, доставая из сумки пузырек с таблетками. – Что такое, черт побери, я принимаю? Мне кажется, что с меня слезает кожа. Эти обезболивающие хуже самой боли. – Она передала бутылочку Роджеру.

– Перкосет, – прочитал он.

– Выкинь его в окно.

Роджер опустил стекло и вышвырнул лекарство.

– Эй ты, говнюк, я же не в буквальном смысле!

– Что? – вскинулся Роджер. – Никогда не понимаю, как тебе угодить.

– Для начала перестань платить людям, чтобы меня ограбили и изуродовали мне лицо. Анна, у тебя есть что-нибудь от боли?

– Нет, – сказала я коротко, старалась не попасть ей под горячую руку. У сестры явно было не в порядке с головой.

– Вот мы и приехали, – объявил Роджер, въезжая на парковку возле обветшалого жилого дома.

Делия не хотела выходить из машины:

– Откуда мне знать, что ты не заплатил кому-нибудь, чтобы меня зарезали?

– Прошу тебя, – уговаривал Роджер. – Я тебе обещаю. Ты будешь красивая. Этот фильм будет красивый. Теперь картина сложилась, прошлой ночью ко мне пришло понимание. Как будто Бог ответил на мои молитвы. Этот фильм станет моей просьбой о прощении.

Мне было наплевать, сколько именно отморозков может ошиваться около этого дома и кто они, и я вылезла из машины. Я видела сквозь стекло, как Роджер и сестра ругаются, и даже немое кино об их отношениях навевало тоску.

– То есть к понедельнику ты дашь мне полностью готовый сценарий, – сказала Делия, совершая эффектный драматичный выход из машины.

– Пока не закончу, ничем другим не буду заниматься.

– Окей, – сказала она. – Захочешь в тубзик, позвони мне и отпросись.

– Я тебя очень прошу, давай начнем снимать? – Роджер понизил голос, словно уговаривая бешеную собаку вернуться в клетку.

Длинное и узкое здание выглядело как более густонаселенная реинкарнация мотеля Бейтса. В каждой стене здесь наверняка скрывались глазки́ для подглядывания, а в каждом углу – камеры наблюдения. Роджер отпер дверь. Внутри оказалось еще хуже. На кровати – покрывало из семидесятых (тогда его, судя по всему, и стирали в последний раз); дохлый таракан на полу; за стеной грохочет музыка.

– А ты можешь снимать в таком шуме? – спросила я.

– Звук – позже, – ответил Роджер. – Я все еще собираю образы.

Я бы не смогла сказать, что хуже: кондовая тупость «Чипов на палубе!» или вымороченная тупость процесса сбора образов Роджером. Но я знала, от чего меня сильнее ломает. Намного сильнее. Вот бы у меня с собой был розовый пенис Мизинчик с «Чипов» – я бы его спрятала в этой комнате. Или вместо рожек держала над головой Роджера, когда он будет снимать мою сестру.

– Что тут смешного?

– Ничего.

– Подождите пару минут, – сказал Роджер и открыл рюкзак.

Он вытащил стопку фотографий 15 × 20: женщины, в основном красивые, сплошь молодые. Некоторые снимки напоминали кадры для выпускного альбома, другие – портреты крупным планом, третьи – любительское порно. Роджер начал приклеивать карточки на стены, быстро и, похоже, в произвольном порядке.

– Женщины… он их фотографировал, перед тем как убить. Я нашел фотографии некоторых, но не всех. Теперь среди них есть несколько девочек Мэнсона. А кое-какие я вырезал из журналов. Думаю, лучше обойтись без документальной точности.

– Здесь есть зеркало?

– В ванной, – сказал Роджер.

– Пойду приведу в порядок лицо, – сообщила Делия. – То, что от него осталось.

Примерно девятым от конца Роджер закрепил на стене знакомое мне лицо. Оливия Тейлор. Должно быть, снимали в те времена, когда она была восходящей поп-звездой. Волосы у нее тогда были кудрявые, на снимке она посылала воздушный поцелуй. Через три кадра шла Сьюзен Аткинс. Музыка за стеной переросла в невыносимо грохочущие басы, и я проверила дверь, убедившись, что она заперта.

– Хорошо, разве нет? – спросил Роджер, отступая от стены на несколько шагов.

Я кивнула. Впечатление создавалось еще более жуткое, чем от любого ужастика. Улыбка за улыбкой, светящиеся надеждой лица – достаточно красивые, чтобы заслужить любовь, и достаточно нелюбимые, чтобы легко поддаться на обман. Впервые в жизни я порадовалась тому, что выгляжу иначе, что не обладаю