Русский космос: Победы и поражения - Вячеслав Шеянов

Насколько можно судить, весомый вклад в то, что этот энергомост так и не был восстановлен, внесла сама российская электроэнергетическая монополия, при полном попустительстве государства успешно стремившаяся (и стремящаяся до сих пор, несмотря на свое формальное разукрупнение) к максимально возможному удорожанию энергии – и, соответственно, увеличению своих совокупных прибылей.

Однако до сих пор формальная разделенность российской и казахстанской экономик давала представителям энергетической монополии неубиваемый козырь: якобы имеющуюся неуступчивость казахстанской стороны. Активизация интеграционных процессов лишит российских монополистов этого козыря и вынудит их примириться с восстановлением энергетического моста через Казахстан, снизив стоимость электроэнергии для пользователей Центральной России. Правда, масштабы этой переброски (и, соответственно, снижения тарифов) сильно сокращены из-за катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС, однако выгоды от нее для экономики России остаются весьма существенными.

Аналогичным образом, при помощи проведения относительно незначительных организационных мероприятий и ремонтных работ, можно будет резко активизировать железнодорожные перевозки между Центральной Россией и Сибирью: соединяющие их железные дороги частично проходят по территории Казахстана и в связи с необходимостью плотной совместной работы представителей двух государств используются недостаточно.

Понятно, что активизация переброски электроэнергии и особенно железнодорожных перевозок существенно повысит связность территории России и станет важным шагом к обеспечению на деле, а не на словах единства ее экономического пространства. Это разрушит набирающие в настоящее время силу сепаратистские тенденции и обеспечит целостность нашей страны, то есть будет способствовать решению важнейшей задачи нынешнего поколения россиян.

Весьма существенным преимуществом интеграции с Казахстаном следует признать и появление возможности проведения реально существующей южной границы. Ее теоретически нельзя обустроить в относительно населенных и транспортно доступных районах между Россией и Казахстаном (особенно если учесть, что экономическую границу между двумя странами также нельзя провести из-за взаимного проникновения двух экономик), но вполне можно – вдоль южной границы Казахстана, пролегающей в пустынных местностях.

Эта граница позволит России отгородить себя от основной части нелегальной миграции, «портящей» рынок труда и разрушением этнокультурного баланса (да и продолжающимися, насколько можно судить, массированными поставками героина) буквально размывающей российское общество как таковое.

К сожалению, пока примеры разворота российского руководства (а его действия на постсоветском пространстве просто в силу наибольшего масштаба российской экономики являются во многом определяющими) от разрушительной бухгалтерской к созидательной стратегической мотивации ограничены.

Ярчайшим примером этого является, насколько можно судить, непоследовательность политики, связанной с формированием Таможенного союза.

Эта реинтеграционная попытка была предпринята Россией в 2007 году и, в отличие от предыдущих (союзное государство России и Белоруссии, единое экономическое пространство, ЕврАзЭС), казалось, с самого начала обречена на успех. Понимание необходимости снятия бюрократических и таможенных барьеров объединяло руководителей России, Казахстана и Белоруссии, и после длительного периода торговых переговоров и согласования позиций Таможенный союз должен был вступить в силу с 1 июля 2010 года.

Целый ряд коммерческих разногласий по конкретным вопросам мог быть снят, что называется, в рабочем порядке – но последовательное применение бухгалтерского, а не стратегического понимания эффективности закрыло возможности достижения плодотворного компромисса, поставив на грань разрушения (как до того предыдущие попытки реинтеграции на постсоветском пространстве) весь Таможенный союз.

Наиболее известными из торговых споров стали сохранение экспортных пошлин на нефть, поставляемую в Белоруссию для дальнейшего экспорта произведенных из нее нефтепродуктов, и вынужденное повышение Белоруссией таможенных пошлин на ввоз подержанных легковых автомобилей.

Оба вопроса были весьма серьезны для Белоруссии из-за болезненно воспринимаемого населением низкого (по сравнению с Евросоюзом или Москвой) уровня жизни, усугубляемого экономическим кризисом. Во втором случае, поскольку Белоруссия практически не ввозит автомашин российского производства, логичным было введение переходного периода, в течение которого каждая белорусская семья имела возможность ввезти в страну одну иностранную машину за два года с уплатой прежних, более низких по сравнению с российскими пошлин. При превышении этого лимита или передаче этих машин в Россию или Казахстан, разумеется, разницу в ставках пошлин надо доплатить.

Однако российская сторона не пошла на это вполне рациональное решение проблемы – возможно, рассчитывая на превращение Белоруссии в рынок для российского автопрома.

По вопросам же пошлин на нефть логичным было бы введение нового переходного периода (с учетом глобального экономического кризиса, который не учитывали при определении старого), в течение которого льготы на реэкспортируемую, по сути дела, Белоруссией нефть постепенно снижались и в итоге сходили бы на нет.

Возможной альтернативой (и довольно сильным переговорным ходом) был бы полный отказ от обязательных межгосударственных поставок нефти в Белоруссию с одновременным снятием межгосударственных пошлин: в конце концов, внутри Таможенного союза не должно быть таможенных границ – даже в виде исключений! Этот формально безупречный подход (являющийся к тому же логическим развитием переговорной позиции самой Белоруссии) вынудил бы белорусское правительство, владеющее белорусскими нефтеперерабатывающими заводами, конкурировать с российскими собственниками аналогичных заводов. А поскольку каждая компания стремится занять прежде всего собственные перерабатывающие мощности, нагрузка белорусских НПЗ немедленно бы угрожающе снизилась, что вынудило бы белорусские власти начать переговоры о допуске российских нефтяных компаний в их капитал.

Однако российское правительство (или влияющие на него нефтяные компании), по-видимому, предпочло руководствоваться принципом «все и сразу», надеясь при помощи жесткой позиции в торговом споре добиться от белорусского руководства согласия на продажу НПЗ. При этом они не понимали, что вопрос собственности на эти нефтеперерабатывающие заводы является для сегодняшней Белоруссии вопросом не денег и даже не сохранения рабочих мест, а национального суверенитета, расставаться с которым – по крайней мере, сознательно, в прямой и явной форме – ее руководство не готово.

Дополнительно обострило ситуацию официальное заявление первого вице-премьера российского правительства Шувалова о намерении России вступать в ВТО самостоятельно, не обращая внимания на своих партнеров по Таможенному союзу.

Да, безусловно, прежняя позиция российского руководства, публично собиравшегося вступать в ВТО «всем колхозом», то есть всем Таможеным союзом, выдавала его недостаточную юридическую грамотность, ибо правила ВТО в принципе не допускают коллективного присоединения к этой организации. Конечно, Россия могла добиваться изменения этих правил (что, учитывая плачевное положение, в котором ВТО находится последнее десятилетие, отнюдь не является принципиально нерешаемой задачей), – однако в этом случае о таком серьезном намерении стоило бы упомянуть вслух.

Поскольку сделано этого не было, заявление о стремлении присоединяться к ВТО всем Таможеным союзом выглядело как политкорректный отказ от идеи такого присоединения в обозримом будущем. Учитывая неготовность России к работе в рамках ВТО (начиная с практического отсутствия высокотехнологичного гражданского экспорта) и чрезмерность уже сделанных ею в расчете на скорое вступление уступок, эта позиция представлялась вполне рациональной и в целом правильной.

Заявление первого вице-премьера Шувалова не просто дезавуировало прежнюю российскую политику (а заодно и дискредитировало провозгласившего ее премьера Путина, непосредственного начальника Шувалова). Это заявление по сути дела дезавуировало все намерения России в деле создания Таможенного союза – ибо вступление в ВТО «в одиночку» означает автоматическую отмену значительной части договоренностей в его рамках. Таким образом, заявление Шувалова, насколько можно было понять (и насколько оно было воспринято в Белоруссии и Казахстане), представляло собой заявление о намерении «кинуть» своих партнеров по Таможенному союзу немедленно после оказания России «милости» по присоединению ее к ВТО.