Лукашенко. Политическая биография - Александр Федута

— Я своих людей не сдаю. Поступай как знаешь, но доклад не должен быть напечатан.

Я вернулся в кабинет и позвонил директору Белорусского дома печати Борису Кутовому:

— Пожалуйста, в случае, если какая-нибудь газета будет печатать этот чертов доклад, дайте знать!

Тот только вздохнул в трубку:

— Александр Иосифович, стрелочником, выходит, опять буду я. Вы ведь потом будете отрицать, что мне звонили…

Я понял:

— Не волнуйтесь, Борис Александрович. Факт нашего разговора я обещаю подтвердить публично.

На рождественском приеме были и главные редакторы четырех ведущих государственных газет — Иосиф Середич, Николай Кернога, Владимир Наркевич и Игорь Осинский. Я попросил их воздержаться от публикации доклада Сергея Антончика, аргументируя это тем, что незачем раньше времени позорить людей, нарываясь на иски о защите чести и достоинства.

Помню взгляд редактора «Звезды» Наркевича, полный неизбывной тоски:

— Что ж тогда публиковали предыдущий доклад?

Иосиф Середич, возглавлявший парламентскую «Народную газету» и бывший депутатом Верховного Совета, а потому считавший себя более свободным в действиях, поинтересовался, нельзя ли все-таки напечатать доклад с комментарием, что изложенные в нем факты нуждаются в проверке. Я ответил:

— Запретить по закону не могу. Могу лишь просить. Очень не хотелось бы, чтобы получилось, что мы завтра улетаем, а вы печатаете доклад.

Кто-то из редакторов, вздохнув, сказал:

— Будем считать, что договорились.

Редактор «Советской Белоруссии» Игорь Осинский промолчал.

И утром я улетел в Узбекистан.

Перед торжественным раутом (это был конец второго дня официального визита президента Республики Беларусь в Узбекистан) ко мне подошел заведующий белорусского бюро «Интерфакса» Слава Зенькович:

— Слушай, Иосифович, у нас там в Минске какая-то буза. Газеты вышли с белыми пятнами.

— Как это — с белыми пятнами?

Я тут же бросился звонить в Минск, Синицыну.

— Не нервничай, все в порядке, — с натянутой бодростью заявил тот. — Ничего страшного… Ну, депутаты начали бузить. Побузят — и перестанут. Как у вас там, в Ташкенте, дела?

Я принялся звонить в свое управление. Ситуация, как я и предполагал, оказалась далеко не радужной. Оказывается, первой с белыми пятнами вместо доклада Антончика вышла «Советская Белоруссия» — с ее полумиллионным тиражом! На следующий день с белыми пятнами вышли все четыре главные государственные газеты. Парламентская оппозиция поднимет вопрос о свободе слова, о введении цензуры и возможном импичменте главе государства…

Глава государства, проходя к трапу самолета (мы вылетали в Самарканд), посмотрел на меня неодобрительно:

— Ну что там у тебя?..

— Ничего. У меня — ничего. У нас — проблемы.

Но сам Лукашенко так не считал. Он ведь лично никому никаких распоряжений не отдавал. Можно ли считать распоряжением фразу, брошенную на лету: «Поступай, как знаешь…»?

Как я и ожидал, Синицын лишь делал вид, что все в порядке. Идея импичмента действительно витала в воздухе. Газеты буквально кишели заголовками, из которых следовало, что налицо нарушение Конституции177.

Но больше всего впечатляли белые, нет, не пятна, а целые газетные страницы.

Мне предстояло сделать что-то решительное. Эти белые страницы ставили крест на моей собственной репутации. И тогда я сообщил подчиненным, что намерен подать в отставку… в связи с тем, что мои действия нанесли политический ущерб главе государства.

На меня, с моим идиотским «благородством», смотрели как на юродивого.

Точно так же посмотрел на меня Синицын, которому я сообщил о своем решении. Я твердил ему что-то о том, что если я не «прикрою главу государства», взяв вину за случившееся на себя, то дело может закончиться импичментом «нашему президенту». Синицын смерил меня взглядом, причем убежденность в том, что я рехнулся, явно крепла в нем с каждой минутой178:

— Ну, по КЗоТу я тебя могу не увольнять еще месяц. А там посмотрим.

На том и расстались.

Я вернулся в кабинет и позвонил в «Звезду» Наркевичу:

— Владимир Брониславович, пришлите мне кого-нибудь потолковее. Желательно прямо сейчас.

— В отставку собрались, Александр Иосифович? — догадался Наркевич. — Не делайте этого. Всем только хуже будет.

Тем не менее, корреспондента Наркевич все-таки прислал. Наутро информация о моей возможной отставке уже была распространена.

Взяв на себя ответственность за все случившееся, я знал, что в истории с появлением «белых пятен» в «Советской Белоруссии» все же была и совсем не зависящая от меня подоплека.

Дело в том, что в редакции газеты «Советская Белоруссия» в течение месяца шла проверка службы контроля Президента. Были якобы вскрыты какие-то злоупотребления, вплоть до крупных финансовых афер. Не могу утверждать, было это на самом деле или нет, но главный редактор газеты Игорь Осинский понимал, что он обречен. Причем обречен по той же причине, по какой были обречены Гончар, Булахов, Синицын и многие другие члены команды: именно «Советская Белоруссия» активнее других государственных газет пропагандировала деятельность будущего президента страны, первой опубликовав и текст его пресловутого доклада, и огромное интервью с ним.

Таким образом, силу этой газеты — русскоязычной, а потому влиявшей именно на его электорат, — Александр Лукашенко знал. А значит, он должен был подчинить ее себе. Прежде всего — лишив коллектив статуса соучредителя газеты.

Понимая, что никакой перспективы договориться с главой государства у него нет, Осипский и избрал наступательную тактику самозащиты. Дерзким и весьма остроумным ходом с «белыми пятнами» он попытался превратить свое «дело» из административно-уголовного (каковое ему начали «шить») в политическое.

Дальше все было просто. Дело и в самом деле превратилось в политическое, сам Осипский некоторое время фигурировал в качестве жертвы борьбы за гласность, а Лукашенко и пресса поругались уже навсегда.

Вот, пожалуй, и все…

Я вовсе не собирался уходить в отставку. Я все еще надеялся на то, что президент осознает, что совершил ошибку, запрещая печатать этот ничего не изменивший и никому, в сущности, не мешавший доклад.

Но Лукашенко слишком хорошо знал, чего именно хочет.

В этом я убедился утром 2 января 1995 года, когда пришел на работу. В приемной сидел директор Белорусского дома печати Борис Кутовой.

— Ну, Александр Иосифович, кого выгоняем? — спросил меня главный типограф республики, изображая деловитость.

— Как — «выгоняем»? Вам что, Борис Александрович, одного скандала мало?