В руках врага - Дэвид Вебер

Двери лифта раздвинулись: капитан и коммодор, бок о бок, весело смеясь, зашагали по коридору. Следом, чуть позади, шли трое телохранителей.

Глава 13

Гражданин адмирал Тейсман молча вошел в боевую рубку и остановился, молча наблюдая, как замедляет движение приближающаяся к Энки зеленая точка. Корабль появился с опозданием – Астроконтроль системы ожидал его прибытия еще неделю назад, – но задержки были не таким уж редким явлением. Конечно, обычного капитана в подобном случае ожидала бы неприятная беседа с начальством, однако едва ли кому-то могло прийти в голову потребовать объяснений от капитана этого корабля.

Уорнер Кэслет, умевший узнавать о появлении командира с помощью некоего загадочного шестого чувства, не сплоховал и на сей раз: стоило Тейсману войти в рубку, как он повернулся, встал и направился навстречу адмиралу.

– Привет, Уорнер.

– Здравия желаю, гражданин адмирал.

Не спрашивая, что привело сюда начальство, Кэслет снова повернулся к огромному дисплею, сложил руки за спиной и, стоя бок о бок с Тейсманом, стал наблюдать за зеленой бусинкой. В голографической сфере диаметром двадцать пять метров перемещение точки казалось очень медленным, хотя в действительности она приближалась к голубому изображению Энки со скоростью почти двенадцать тысяч километров в секунду.

– Расчетное время прибытия? – спросил Тейсман, дав понять своим тоном, что он расположен к разговору.

– Приблизительно пятьдесят минут, гражданин адмирал. До Энки он доберется минут через сорок, но потребуется время на выделение ему парковочной орбиты.

Тейсман молча кивнул. Обычно Астроконтроль столь загруженных систем, как Барнетт, предоставлял прибывающим парковочные орбиты по мере их освобождения. Разумеется, система пережила время своей славы и больше не являлась стартовой площадкой, откуда начинались завоевательные экспедиции Республики, однако движение в межпланетном пространстве оставалось достаточно интенсивным. При этом и капитаны рейсовых судов, и диспетчеры терпеть не могли VIP-корабли, требовавшие к себе особого отношения. Однако даже если бы Астроконтролю пришлось бы согнать с орбит все остальные корабли – для того чтобы обеспечить новоприбывшему сферу безопасности диаметром в пять тысяч километров, – возражать вслух все равно никто бы не посмел.

«Правда, – с сарказмом подумал Тейсман, – только идиот способен вообразить, будто пять тысяч километров свободного пространства и впрямь гарантируют кораблю безопасность. Конечно, это поможет уберечься от абордажной атаки или попытки какого-нибудь психа-камикадзе пойти на таран, но для гразера или ракеты с импеллерным двигателем это не расстояние. Черт побери, на таком расстоянии выпущенная ракета будет уже на дистанции поражения! Не то чтобы я вынашивал подобные планы…», – подумал адмирал и тут же криво усмехнулся, заметив, что становится слишком осторожным. К счастью, пока еще даже госбезопасность не нашла способа устанавливать жучки в головах, чтобы прослушивать чужие мысли.

Заслышав шаги за спиной, Тейсман обернулся и кивнул Деннису Ле Пику. Кивнув в ответ, народный комиссар взглянул на голосферу. Он был прикомандирован к флоту довольно давно и успел приобрести некоторые познания, касающиеся основных бортовых приборов. Правда, как именно работает большая их часть, он так и не понял, да и относительно большинства кодов и символов на дисплеях ему до сих пор требовались объяснения, однако под приближающейся бусинкой крохотными буквами высветилось название корабля, так что гадать не приходилось.

– Вижу, к нам прибыла член Комитета гражданка Рэнсом, – сказал комиссар.

– Ну, если говорить точно, она прибудет через, э-э, тридцать шесть минут, – отозвался Тейсман, взглянув на хронометр. – Не считая времени, которое потребуется, чтобы вывести «Цепеш» на орбиту.

– Разумеется, – с улыбкой согласился Ле Пик.

Другой комиссар мог бы углядеть в замечании адмирала плохо скрытую насмешку по поводу полнейшего невежества политического надзирателя в вопросах, касающихся флота, но в данном случае дело обстояло иначе. Шутка Тейсмана свидетельствовала скорее о доверии, о том, что в присутствии Ле Пика адмирал чувствует себя не слишком скованно.

Ле Пик понимал, что большинство строевых офицеров на дух не переносят шпионов Комитета общественного спасения – и подобное отношение оправдано. Будь он профессиональным военным, его бы самого возмущало постоянное вмешательство политических назначенцев в дела, в которых они решительно ничего не смыслят. По этой причине он взял за правило вмешиваться в принятие Тейсманом решений лишь в тех случаях, когда это было абсолютно необходимо по политическим соображениям.

Гражданин адмирал, со своей стороны, ценил разумный подход и поддерживал с гражданином комиссаром почти дружеские отношения. У Ле Пика имелись некоторые подозрения относительно поведения Тейсмана и гражданина капитана Хатауэй на завершающем этапе четвертой битвы при Ельцине, однако высшие инстанции никаких претензий к адмиралу не имели – и комиссар предпочел оставить свои сомнения при себе.

Со временем его уважение к адмиралу переросло в нечто похожее на дружбу, и даже в большей степени, чем можно было допустить, исходя из служебного положения обоих. Впрочем, это никак не меняло того факта, что работа гражданина Ле Пика заключалась в политическом надзоре за гражданином Тейсманом и выявлении малейших признаков неблагонадежности. Народный комиссар исполнял свой долг не на страх, а на совесть, вне зависимости от личного отношения к поднадзорному. Не всегда одобряя грубые и недальновидные действия Бюро госбезопасности, комиссар, тем не менее верил в важность своей работы и конечные цели Комитета. Возможно, в последнее время вера его подвергалась все большим испытаниям, но должен же он хоть во что-то верить! В противном случае, что бы у него осталось?

Деннис Ле Пик не был готов к ответу на такой вопрос, и – отчасти по этой причине – его раздражало неприязненное, точнее сказать, презрительное отношение Тейсмана к политике. Республика остро нуждалась в таких людях, как Тейсман, причем не только как в мужественных и умелых воинах: возможно, еще в большей степени державе требовался противовес для сдерживания революционного экстремизма. Долг предписывал Ле Пику доносить о нехватке революционного рвения. Гражданин адмирал такого рода рвения не проявлял вовсе, однако комиссар воздерживался от доносов, ибо не сомневался в том, что верность Тейсмана Республике и принесенной присяге и впредь будет с лихвой компенсировать недостаток политической сознательности. Во всяком случае, до сих пор дело обстояло именно так.

Тейсман ответил комиссару дружеской улыбкой. Он не мог прочесть мысли, промелькнувшие в голове собеседника, однако твердо знал, что с комиссаром ему повезло. Разумеется, адмирал не сомневался, что добрые личные отношения никогда не заставили бы Ле Пика нарушить долг, но рад был и тому, что не приходилось действовать с постоянной оглядкой. Ведь многие комиссары совмещали в себе патологическую подозрительность с убеждением в том, что революционный пыл позволяет им лучше разбираться в стратегии и тактике, чем тридцатилетний боевой опыт.

Конечно, если адмирал и мог позволить себе дружески подшутить с Ле Пиком, то его откровенность знала пределы: о таких вещах, например, как предупреждение Меган о прибытии Корделии Рэнсом, комиссару знать не следовало. Существовали пределы его терпимости.

– Поступали ли к нам какие-либо сообщения от члена Комитета гражданки Рэнсом? – спросил Ле Пик, на одном дыхании проговорив казавшийся и ему самому не очень-то складным официальный титул.

– Кажется, нет, сэр, – ответил Тейсман и повернулся к оперативному офицеру. – Уорнер, «Цепеш» что-нибудь передавал?

– Вступил в связь с Астроконтролем, гражданин адмирал. Больше ничего.

– Понятно. Спасибо, гражданин коммандер.

Ле Пик тоже поблагодарил Кэслета. На первых порах благонадежность гражданина коммандера вызывала у комиссара серьезные сомнения, однако, служа под началом Тейсмана, Кэслет проявлял себя исключительно с лучшей стороны. Он продолжал оставаться в опале у высших властей, однако в своих тайных отчетах Ле Пик отзывался о нем благоприятно, стараясь способствовать его реабилитации. Правда, такое деликатное дело требовало осторожности и не терпело спешки.

Отслеживая продвижение линейного крейсера, комиссар уловил настроение, воцарившееся в боевой рубке, и украдкой вздохнул. По лицам опытных офицеров трудно было определить их подлинные чувства, но за последние шесть лет Ле Пик многому научился, и то, что он почувствовал сейчас, его искренне огорчило. Конечно, он не поддавался самообману и понимал, что этого следовало ожидать. Но чему радоваться, если прибытие члена Комитета общественного спасения вызывает у большинства офицеров лишь ненависть и страх?