Эти Золотые мальчики - Рейчел Джонас

– Полегче, Саутсайд, – медленно проговариваю я, поднимая голову, чтобы прошептать эти слова ей в шею. – Ты опасно близка к тому, чтобы пересечь точку невозврата.

Она игнорирует первое предупреждение и прижимается своими полными губами к моей ключице, а затем посасывает ее, к чертовой матери сводя меня с ума.

– Если ты не уверена, – снова говорю я, – остановись, пока еще…

Саутсайд затыкает меня, просовывая мягкую руку под мои боксеры, сжимая член так, будто он, черт возьми, принадлежит ей. Я глубоко дышу, прижимаюсь к ней грудью. Глаза закрываются.

Эта гребаная сучка не знает пощады, властвует надо мной, как пожелает.

Ее рука скользит вверх и вниз по всей длине члена. Наши взаимные догонялки вели ровно к этому моменту. Я устал ходить вокруг да около, поэтому решаю поднять наши взаимоотношения на новый уровень. Просовываю руку ей под платье, хватаю за бедро и хочу уже разорвать ее трусики ко всем чертям, только вот сделать этого не удается, ведь откуда ни возьмись появляется яркий свет.

Саутсайд ахает и быстро прикрывается, возвращая бретельки на место. Я же о подобном дерьме даже и не думаю. Все, что меня интересует, так это кто, черт возьми, только что помешал нам?

– Подумала, тебе будет интересно узнать, что «Монстр-Микс» скоро начнется.

Я узнаю голос Паркер. Не такой бодрый, как обычно.

Она не уходит, вместо этого направляя фонарик на меня и Саутсайд, пока мы приводим себя в порядок. Если верить моему опыту, Паркер выплачет все глаза из-за того, что сейчас увидела, а потом позвонит где-то в три часа ночи, когда почувствует необходимость поведать мне, какая она классная, и что я начну скучать по ней задолго до того, как она соскучится по мне.

Бла-бла-бла…

Все это чушь собачья.

Саутсайд спрыгивает с плиты, отряхивая пыль со своего костюма, и у меня в голове не укладывается, что она уходит.

– Мы еще не закончили. Что ты делаешь?

Я хватаю ее за запястье. И еще до ответа я понимаю: она собирается использовать появление Паркер как предлог, чтобы сбежать.

– А мне кажется, закончили, – говорит она.

Шанса оспорить это заявление у меня нет, поскольку она тут же уходит. Я хватаю чертову шапку и бегу следом, протискиваясь мимо Паркер. От нее не ускользает мой убийственный взгляд. Она морщится так, как если бы я реально ударил ее. Что я сделал бы без вопросов, если бы она была парнем.

Саутсайд идет медленно – надеется, что я ее догоню? Паркер тащится где-то позади нас, скорее всего, дуясь, но сейчас она меня мало волнует.

Саутсайд бросает на меня неуверенный взгляд, а после спрашивает:

– Что это за… «Монстр-Микс» или как там?

Мы идем в ногу, и мне очень хочется прикоснуться к ней, взять ее за руку или еще что-нибудь в этом роде. Я подавляю это желание, ведь я едва ли сопливый романтик. Никогда им не был. Придется кастрировать себя, если когда-нибудь таким стану.

– Э-э, это типа традиция Вечеринки Монстров, – наконец отвечаю я. – Напиток, который готовит Маркус. Он наливает его в большой уродливый кубок, и мы все делаем глоток, выпивая за это событие.

А еще за герпес и мононуклеоз. Вот почему у нас с братьями существует четкое правило – мы всегда пьем первыми.

Саутсайд снова разглаживает свой костюм, и вот тут-то все и становится странным. Все потому, что у нас каким-то образом завязывается первый нормальный разговор, который мы когда-либо вели друг с другом. Это почти бесит, ведь мы так не делаем. Не ходим на свидания за чашечкой кофе, не гуляем в парке с нашими одинаковыми щенками. Мы – хаос, оскорбления и месть друг другу.

А еще «мы» – это когда она трогает мой член, а я целую ее сиськи, но… похоже, нам это идет.

Типа того.

Взглянув в ее сторону, я вижу, что ей, по крайней мере, так же неуютно, как и мне, но напряжение немного спадает, когда между нами грубо протискивается Паркер.

– Пошевеливайтесь, придурки, – шипит она, направляясь к толпе.

Я сдерживаю смех, поскольку знаю, что не должен смеяться над разочарованием Паркер. Похоже, я привык скрывать, какой же я на самом деле больной ублюдок. Но когда я вновь смотрю на Саутсайд, вижу, что она даже не пытается притворяться. Она широко улыбается, может, потому что знает: тот факт, что ее застукали со мной, сильно задел Паркер.

Саутсайд слегка сумасшедшая, а я, возможно, слегка одержим этой ее стороной.

По мере того, как мы приближаемся к остальным, расстояние между нами увеличивается. Я замедляюсь, а она ускоряется, пока становится совсем не очевидно, что мы вышли из одного места. Только нам известна правда.

Когда она исчезает среди толпы, я беззастенчиво ищу ее в каждом лице, и довольно быстро нахожу. Она смеется, болтая с Родригес и небольшой группой людей возле стола для бир-понга. Наблюдая за ней, я провожу большим пальцем по нижней губе и осознаю упущенную возможность. Осознаю, что с каждой секундой увязаю в ней все глубже.

Опомнись, Голден. Ты знаешь, кто она на самом деле.

– Куда ты исчез? – спрашивает Стерлинг, хлопая меня ладонью по спине.

– Наверное, нашел хорошее применение рту Паркер, – добавляет Дэйн. – Все что угодно, лишь бы заткнуть ее хоть на несколько минут.

Я едва слушаю болтовню братьев, не отрывая глаз от Саутсайд. Она, напротив, делает все, что в ее силах, чтобы не смотреть в эту сторону.

– Не в этот раз, – отвечаю я. – Нашел кое-кого… поинтереснее.

– У нее есть имя?

Дэйн смеется над вопросом Стерлинга, а после спрашивает:

– Вопросец получше: ты помнишь ее имя?

Все, что они получают, – это рассеянную улыбку.

Музыка затихает, и Маркус забирается на стол, уже пьяный в стельку, но на вечеринках это обычное дело. На голове у него кривая корона, и он драматично откидывает за спину свою королевскую мантию.

– Слушайте, слушайте, – говорит он в свой скипетр, используя его как микрофон. Все смеются. – Да начнется священная вековая традиция, когда все гости пьют из Чаши Судьбы каждый Хэллоуин. Если кто-то не приобщится к традиции, на него падет проклятие самого выдающегося из отцов-основателей Сайпресс-Пойнт – сэра Владимира Блэдсоу, – зловеще добавляет он. – А этого никто не хочет, ведь, как гласит история, в ту ужасную ночь, с тех пор известную как самая темная и дерьмовая ночь в Сайпресс-Пойнте, внутренности этого старого ублюдка вытекли у него через задницу.

Когда он произносит эту выдуманную чушь, раздаются одобрительные возгласы, и мне ничего не остается, кроме как рассмеяться. Детали истории каждый год претерпевают некоторые изменения, но единственной правдой в ней остается лишь имя Блэдсоу.

– Барменша, подай-ка сюда мою чашу, – рявкает Маркус, и Паркер с чашей в руке неохотно подходит.

Маркус принимает чашу и наклоняется, когда Паркер притягивает его ближе, чтобы прошептать что-то ему на ухо. Вряд ли кто-то еще слышит, что именно. Затем она уходит, а Маркус улыбается, глядя на тот жалкий кусочек ткани, который Паркер пытается выдать за костюм.

– Начнем? – торжественно объявляет Маркус, побуждая Стерлинга подтолкнуть нас с Дэйном поближе. Ну, знаете, чтобы избежать ситуации с «герпесом».

Мы быстро пробираемся вперед. На помощь приходит известный всем факт – с нами не стоит шутить, поэтому толпа тут же расступается.

– В этом году я хотел бы привнести маленькое изменение в нашу традицию, – объявляет Маркус. – У нас тут парочка новых лиц присутствует, и, поскольку я заботливый хозяин, как думаете, может, пригласим их принять участие первыми?

Я замираю, вновь осматривая собравшихся. Вижу Саутсайд в белоснежном платьице и длинном черном парике. Ей сложно скрыться в толпе. Она здесь самая горячая штучка. Никто не примет ее за одну из наших постоянных гостий.

– Нет, правда. Не стоит, – настаивает она, но тут Маркус сам спускается в толпу, чтобы подать ей руку.

Родригес, полупьяная и спотыкающаяся о собственные ноги, провоцирует. Саутсайд вежливо отказывается еще несколько раз. Теперь она уже не так сильно протестует, оглядывается по сторонам и, кажется, готовится уступить. Давление со стороны сверстников ужасно в любой день недели, но когда сотня-другая вокруг тебя бесконечно скандирует твое имя, приходится признать – сопротивляться бесполезно.

Маркус поднимает руку, и все