Королева Марго. Искушение страсти - Наталья Павлищева

Король был в бешенстве и одновременно страшно испуган многотысячной толпой, продолжавшей расти у ограды Лувра. Он не мог не слышать приветственных криков этой толпы и хорошо понимал, что никакие гвардейцы не сдержат парижан, если те пойдут на штурм дворца.

Если Генрих де Валуа был королем Франции, причем бессильным королем, то Генрих де Гиз был королем Парижа, и королем сильным.

Переговоры между ними были долгими и трудными, но практически ни к чему не привели, разве что Гиз обещал помириться с фаворитом короля д'Эперноном. Чувствуя свою силу и бессилие короля, герцог был исключительно вежлив, не давая повода для применения против себя каких-то жестких мер. Вообще-то он играл с огнем, потому что король вполне мог приказать убить его; конечно, толпа смела бы корсиканцев, охранявших Лувр, но Гизу было бы уже все равно.

Но он бравировал.

Король, скрипя зубами, смотрел вслед уходившему ненавистному герцогу. Когда за ним закрылась дверь, толпа снаружи, завидев своего любимца целым и невредимым, взвыла тысячами восторженных голосов.

— Кто король этой страны, я — Генрих де Валуа — или вот этот король Парижа Генрих де Гиз?!

Что могла ответить своему сыну королева-мать? Что нужно было слушать ее раньше, а не кричать теперь, когда уже поздно? Екатерина Медичи тихонько посоветовала:

— Бегите из Парижа, сын мой. Нужно собрать Генеральные Штаты и решить вопрос миром.

Генрих взбесился окончательно:

— Миром?! Вы говорите, миром?!

Его красивое, ухоженное лицо перекосило от злости, матери показалось, что короля сейчас хватит удар. Мелькнула мысль, что лучше всего сейчас Маргарите в ее неприступной крепости.

— Никакого мира не будет! Я завтра же введу в этот город войска и прикажу повесить, расстрелять каждого, кто хоть слово скажет против королевской власти. Парижане хотят новую Варфоломеевскую ночь? Они ее получат! У меня хватит сил повторить то, что сделал Карл.

Екатерина схватила сына за руку:

— Генрих, не делайте этого! За Варфоломеевскую ночь Карл поплатился жизнью, а я — счастьем детей. Не обрекайте себя на мучения не только при жизни, но и после смерти!

Генрих, несколько мгновений изумленно слушавший мать, с силой отцепил и отбросил ее руку:

— Довольно ваших опасений. Я буду тверд!

Через два дня на рассвете в Париж входили швейцарцы и французские гвардейцы королевской армии. Парижане обомлели, они никак не ожидали, что король предпримет поход против собственного народа.

А довольный испугом горожан Генрих встречал отряды у ворот Сент-Оноре и сам распределял, где кому располагаться, приказывая взять под контроль самые важные места — мосты и площади города.

Никто не припомнил, какой из колоколов зашелся набатом первым. Его голос подхватили остальные, добавляя тревоги и без того неспокойному городу. Королевские отряды рассредоточились по городу, страшным напоминанием событий шестнадцатилетней давности. Что такое поголовная резня, парижане еще не забыли, но если в прошлый раз они сами участвовали, то теперь грозили вырезать их.

И тут… Поговаривали, что первой предложила какая-то толстая кабатчица, которой вовсе не хотелось, чтобы мимо ее заведения маршировали швейцарские наемники:

— Надо перегородить улицу…

Несколько часов хватило, чтобы оказались перегорожены большинство улиц города. В ход шло все, что только можно найти на самих улицах и в домах, — от цепей, бочек, мебели до даже… навоза! Не успев сообразить, что происходит (на них ведь не нападали), королевские отряды оказались отрезанными друг от дружки и попросту зажатыми между баррикадами.

Шли час за часом, и никто не знал, как быть. Парижане были готовы внести Генриха де Гиза в Лувр на руках, а на воротах дворца повесить нынешнего короля. В тот день Гиз мог стать королем, избранным народом, но не решился. А на следующий было уже поздно.

Всю ночь парижане готовились штурмовать Лувр, а король… он попросту бежал, обманув бдительных наблюдателей! Генрих де Валуа предпочел унести ноги из забаррикадировавшегося Парижа, оставив у непокорных горожан мать и супругу.

Это было ошибкой де Валуа, но спасало единство Франции.

Король сидел в Шартре, а Парижем правили лигисты.

Когда эти вести дошли до Маргариты, она порадовалась, что ее самой нет в Париже, но разволновалась из-за непонимания, что же будет дальше. Если Гизы и Лига не смогут взять верх, то король их просто уничтожит, Генрих хоть и слаб, но умеет быть жестоким.

Но что она могла поделать? Только сидеть и ждать. В Париже и вокруг него все бурлило, а остальная Франция ждала. В июне пришло известие о созыве Генеральных Штатов в Блуа. В июле Генрих Валуа подписал с Генрихом Гизом пакт, по которому обязался покончить с еретиками во Франции, выгнав всех прочь, и не заключать ни мира, ни даже перемирия с Генрихом Наваррским, даже если тот снова перейдет в католичество.

И снова Маргарита не знала, радоваться или печалиться. Муж, брат и бывший возлюбленный сцепились, словно скорпионы в одной банке. Только бы не попасть под случайный укус одного из них…

Генеральные Штаты проходили тяжело и стоили королю седых волос. Он разумно позволил парижанам выпустить пар недовольства и лишь потом начал с ними переговоры. Вернуться в Париж Генриху де Валуа было не суждено, однако горожане утихомирились, хотя Парижем по-прежнему правили лигисты. Лига требовала от короля клятвы верности католицизму, король от Лиги — клятвы верности себе и Франции. От короля хотели полного подчинения, Генрих требовал власти и денег.

По поводу денег депутаты были особенно упорны в своих возражениях. Нет увеличению налогов! Не лучше ли сократить расходы на содержание двора, который обходится Франции слишком дорого? Генрих просто не мог на такое согласиться, но его вопрос, на что же он будет жить, едва не вызвал хохот.

И все же он соглашался и соглашался. Согласился на участие депутатов в выработке законов, на резкое уменьшение содержания двора, на сокращение численности самого двора… Но требовал признать святость власти и, как следствие, ее неприкосновенность.

Нашла коса на камень, Гизы ничего не могли добиться от короля, король от Гизов. Масла в огонь подлило неожиданное наступление испанцев на форт Карманьель. Генрих не сумел использовать этот шанс, напротив, растерявшись, позволил Гизам полностью завладеть ситуацией. Во Франции снова запахло гражданской войной…

И тут…

В огромном дворце в Блуа, обычно славившемся своими праздниками, настроение было мрачным. Король почти не выходил из своих апартаментов на третьем этаже в крыле Франциска I. Этажом ниже комнаты занимала королева-мать. Между этажами, кроме обычной лестницы, существовала потайная винтовая, устроенная прямо в толще стены, бывшей когда-то внешней стеной крепости. Король и королева-мать могли встречаться, не попадаясь на глаза даже собственным придворным.