Муха в розовом алмазе - Руслан Белов

Али-Бабай убил бы всех сразу, убил бы, если бы не этот ключ. Зухра купила Баклажана ключом от совсем другого замка, ключом, который подсунула ей Мухтар. И подземный араб не нажимал на курок своего скорострельного пистолета, только потому, что хотел насладиться... Нет, не то слово, разве мог он наслаждаться чем-либо в тот момент, момент вероломного предательства своей кровиночки, кусочка свой души, как он ее называл по-арабски в минуты умиления? Он не нажимал на курок своего пистолета только потому, что, будучи артистом в душе, не хотел лишать своей драмы апофеозного акта.

– Я отдавать ключ и ты убегать, – закачала Зухра указательным пальчиком из стороны в сторону. – Нет, сначала ты меня больно-больно трахать!

И положив ключ на камешек неподалеку, торопливо сняла с себя паранджу. Полковник покачал на это головой и ушел, согбенный, в глубину тюремной рассечки.

От того, что случилось дальше, у Али-Бабая опустились руки.

Лампа Зухры, стоявшая в стороне от нее, светила ярко, таинственно и многообещающе. И Баклажану остро захотелось приятных ощущений. Во многом возникновению желания способствовало то, что центры наслаждения его мозга уже несколько недель оставались невозбужденными, а также то, что Зухра разительно отличалась от Гюльчехры, которую он облагодетельствовал только лишь во избежание поллюций.

Да, Зухра была хороша собой... Али-Бабай, спрятавшийся в глубокой нише, ел ее фигуристое тело глазами, он чувствовал ее кожу памятью ладоней, он чувствовал запах ее подмышек памятью обоняния. А Баклажан, забыв обо всем, мял груди, ягодицы, бедра его жены, он целовал ее мягкие, алые губы, плечи, соски, да так страстно, что Зухра не вытерпела и трех минут прелюдии. Взвыв от неизвестных доселе ей ощущений, она повернулась к жрецу бомбы спиной, согнувшись вдвое, уперлась разведенными руками в землю, вжала влажный зад в пространство между прутьями и тут же чуть не разбила голову о землю – так мощно вошел в нее член Баклажана.

Оглушенный их криками, задавленный ощущением своей мужской неполноценности, Али-Бабай поднял пистолет... но выстрелить не смог. Не смог и не потому, что Чернов приказал никого не убивать...

Мухтар предполагала, что муж не сможет убить своей любимицы, и затаилась, играя роль преданной жены и верной подруги. Некоторое время Али-Бабай ходил как во сне, ходил, не поднимая глаз на Зухру, и все более и более попадал под влияние Мухтар. После смерти Полковника и Баклажана и особенно после того, как стало ясно, что незваные гости все же пробьются на свободу, коварная женщина стала опасаться, что не успеет расправиться с соперницами до их ухода или то того, как они перебьют друг друга. И однажды предложила супругу план. Идея выдавать труп одного человека за труп другого, видимо, витала в обедненной кислородом атмосфере штольни, и коварной женщине ничего не стоило впитать ее своим изощренным мозгом.

– Так ты убьешь сразу двух газелей, – шептала истинная женщина. – Накажешь эту бесстыдную распутницу и сможешь проверить чувства Лейлы, Ниссо и Камиллы.

Если бы не последний довод, Али-Бабай не стал бы разыгрывать спектакля, как он думал, с трупом Баклажана. Но после того, как он собственными глазами увидел, как любимая жена отдается первому встречному, ему было крайне необходимо доказать себе (да и Мухтар), что Зухра – это единственный моральный уродец в его семье.

Само собой разумеется, он доказал обратное. Он доказал то, что до него было доказано всеми когда-либо жившими мужчинами. Расчет Мухтар оказался верным. Оставшись без мужа, Ниссо и Лейла не преминули воспользоваться открывшейся сексуальной свободой. И были жестоко наказаны подземным арабом.

После самосожжения Ниссо у Зухры осталась последняя соперница – Камилла. Али-Бабай не захотел поставить точку в затянувшемся семейном конфликте. Отказавшись убить несовершеннолетнюю жену, свою нежную розочку, он, смятенный случившимся, ушел в тайный бункер. Мухтар, посмеявшись вслед малодушному супругу, без колебаний сократила его многоточие до одного знака. Подозвав к себе пальчиком Камиллу, сидевшую в слезах над обгорелым трупом Ниссо, она сказала:

– Вперед, девочка! Твой муж приказал тебе убить этих неверных.

И, вложив пистолет в детскую руку, бросилась за супругом, дабы немедленно улучшить его настроение своим услужливо-роскошным телом.

4. Опять двадцать пять. – Кучкин подбивает клинья под мою собственность. – 1 (один) доллар по курсу ММВБ. – Дружок, совершенно голый и с белым флагом.

В ящике, который подземный араб вынес из земных глубин, были противопехотные мины. Петляя, сбежав с ним к ручью (в "мертвую" для Баклажана и не досягаемую для пистолета Синичкиной зону), Али-Бабай принялся минировать "свой" берег.

– Смотри, что делает! – неприязненно пробормотал Сашка. – Я ведь минут пять назад подумал, что ночью с той стороны к его берлоге можно подобраться незамеченным! Мажино сраный, если не Маннергейм[38]! У-уважаю засранца!

– Кретин он, а не Маннергейм, – проворчал я – Неужели он думает, что мы ночью в атаку пойдем?

– Он точно не успокоится, пока всех не убьет, – нахмурился Кучкин, продолжая наблюдать за оборонительными работами вероятного противника.

– Чепуха, – не согласился я. – Али-Бабай просто знает, что Баклажан не уйдет отсюда, пока всех не прикончит. Вот и решил укрепить свои границы.

"И я отсюда не уйду, пока со всеми вами не разберусь..." – подумала Синичкина, оглянув нас нежным взглядом. Мы с Сашкой прочитали ее мысли и притихли, обдумывая создавшуюся ситуацию. Вспомнив Веретенникова, я прервал паузу:

– Эврика, господа присяжные! Мы все забыли, что Валера сбежал! И сейчас топает в Душанбе. И если он свихнулся не полностью, то через день сюда придут правительственные войска, а туда, я имею виду Поварскую улицу, грамотные саперы. И, значит, ни у Баклажана, ни у Али-Бабая, ни у вас, мадмуазель Синичкина, нет никаких шансов сохранить в тайне местоположение алмазоносной трубки или еще какие-то там ваши тайны.

– Ничего он не сбежал, – ухмыльнулся Кучкин.

– Ты что, темнишь? Видел что-нибудь? – сузила глаза Синичкина. Этот всезнайка Кучкин раздражал ее все больше и больше.

– Ничего я не видел. А вот с тех скал, в которых Баклажан сидит, все видно, ты же знаешь... Так что он, вне всякого сомнения, усек попытку Валерки отойти на заранее подготовленные позиции в Москве и, по всей вероятности, уже арестовал его, если не прикончил.

В сказанное Сашкой верить не хотелось и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я вспомнил недавние подземные события:

– Все же непонятно получается... Они там втроем в штольне прятались и неужели друг на друга ни разу не наткнулись?

– Если бы кто из них другого встретил, то убил бы точно. Даже интеллигент-Валерка убил бы, тем более, пистолет у него был. Но я думаю, что Баклажан, скорее всего, в конце "алмазного" штрека заныкался, в двух шагах от нашего восстающего... И сидел там, слушал и на ус мотал кто, куда и зачем. Потому-то он первым и вылез...

– Скорее всего, ты прав, – согласился я. – Но позволю себе сделать дополнение: если Баклажан действительно находился в конце первого штрека, то вряд ли он мог бы сидеть, слушать и на ус мотать – после двух взрывов он там должен был лежать в беспамятстве от отравления и кислородного голодания. А помнишь, сколько кровищи было на месте, так сказать, его смерти, или, точнее ампутации уха? Такая кровопотеря вряд ли прибавила ему здоровья...

– Да, видимо, именно из-за этого-то он нас и не перестрелял, – согласился Кучкин. И тут же озадачившись, вперился в меня:

– А кто в таком случае мину поставил? Ну, ту, на которой я подорвался?

– Мальчишка Али-Бабая, – не моргнув глазом, ответила Синичкина.

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

– Помните, вы прибежали ко мне от повесившегося, так сказать, Веретенникова? Ну, на мой крик?

– Помним, – ответили мы с Кучкиным в один голос.

– Так это рукастый-костылястый на меня накинулся. Представляете, я в рассечке по надобности устроилась, лампу естественно, притушив. А он пришел из глубины ствола и стал мину закапывать прямо у ее устья. И увидел меня, вернее, услышал дыхание...

– И что!? – опять воскликнули мы с Сашкой.

– Что, что... Набросился на меня с костылем...

– И ты его заточкой успокоила, – догадался я, чем закончилось столкновение.

– Естественно. А что, надо было мораль прочитать и в угол поставить?

– Понятно... – закивал Сашка и, с некоторым усилием сделав вид, что отнюдь не удивлен признанием детоубийцы, задумался.

– Послушай, а почему Али-Бабай не убил Веретенникова вместе с Лейлой? – как ни в чем не бывало, спросила его Анастасия, осторожно выглядывая из канавы.

– Тогда мы смогли бы догадаться, что Али-Бабай жив, – ответил Кучкин уже после того, как пуля упомянутого им господина, пропев над ухом Анастасии, зарылась в землю в противоположном конце канавы. – Или уверовать, что в штольне есть враждебный нам человек. И начать за ним охоту.