В глуши таёжной (сборник) - Александр Пискунов

Серая мушка

Тёплым июньским днём мальчишки передали мне крохотного птенца. Жизнь едва теплилась в этом лёгком комочке пуха. Брать корм ослабевший птенец уже не мог, и мне приходилось кормить его с помощью пинцета, насильно раскрывая мягкий, с жёлтой каёмкой клювик. Судорожно проглотив очередную порцию корма, птенец засыпал, взъерошив серые пёрышки. Вскоре птенчик окреп и стал сам хватать предлагаемый корм. Всей семьёй, без устали, снабжали мы его личинками жуков-короедов и ручейников, которых заготавливали впрок. Через неделю птенец уже свободно летал по квартире, гоняясь за нами и требуя пищи. По появившимся щетинкам вокруг клювика и тёмным пестринам на темени в нём уже можно было узнать слётка серой мухоловки. Птенец постоянно требовал пищи, и я стал брать Мушку с собой на работу.

К этому времени Мушка, как мы нарекли птенца, могла свободно кормиться дождевыми червями. Я сажал Мушку в футляр от бинокля и уходил с ней на работу в Висимский государственный заповедник, где я тогда был инспектором по охране природы. Стоило Мушке проголодаться, как он начинал ритмично попискивать. Я кормил его собранными по пути насекомыми и дождевыми червями, услышав «позывные» своего приёмыша, я открывал футляр и кормил Мушку. Много километров прошёл я по лесу с Мушкой. Как-то встретил в лесу группу учёных, заинтересовавшихся висевшим у меня на груди «электронным прибором», из которого доносилось ритмичное попискивание. Когда я открыл футляр, перед любопытными взглядами учёных предстала взъерошенная фигурка проголодавшейся птички, что вызвало весёлое оживление.

Я стал выпускать Мушку на свободу, тайно надеясь, что она не вернётся. Вдоволь насытившись, Мушка исчезала в кронах деревьев, но вскоре вновь сидела на моей руке, требуя пищи. Иногда мы теряли друг друга, и тогда я сам спешил на её позывные. Приучая птенца к самостоятельной жизни, я стал оставлять его у зимовья.

Разлуки становились всё более продолжительными, но Мушка вновь и вновь возвращалась ко мне. Кругом было множество летающих насекомых, но Мушка не обращала на них никакого внимания и принимала пищу только от меня. Однажды я решил оставить её на ночлег около зимовья. С наступлением сумерек бедная Мушка стала метаться вокруг зимовья, боясь наступающей темноты и одиночества. Мне было очень жаль свою Мушку, но я твёрдо решил учить её самостоятельности. На рассвете вышел из зимовья и внимательно осмотрел освещённые утренним солнцем вершины деревьев и прислушивался к звукам проснувшегося леса. Вскоре мой слух уловил знакомое цвиканье, заглушаемое бестолковыми криками клестов. Где-то там, высоко в кронах деревьев, грелась в лучах солнца моя серая Мушка. Как провела Мушка эту первую полную страха и одиночества ночь? «Мушка! Мушка!» – закричал я, радуясь предстоящей встрече. Из кроны огромного кедра вырвался серый комочек и трепеща крылышками стал спиралью спускаться вниз. И вот Мушка снова сидит на моей руке. «Заморив» червячка, птичка снова уселась на одной из веток стоявшей поблизости ели. Я стал оставлять её одну на весь день, но Мушка не улетала далеко от зимовья и, возвращаясь, я вновь находил её. Пришло время, когда мы должны были расстаться уже навсегда. Я очень беспокоился о дальнейшей судьбе своей Мушки, но, преодолев жалость, однажды ушёл, оставив её одну на несколько суток. Побывавший после меня в зимовье один из наших сотрудников сообщил мне, что видел Мушку, сидящей на крыше зимовья. Узнав, что Мушка продолжает ждать меня, я поспешил в заповедник, но больше Мушку я уже не увидел. В течение нескольких дней я чувствовал себя человеком, предавшим это преданное мне существо, хоть и хорошо понимал, что иначе не могло и быть. Мушка должна была вернуться в предназначенный для неё мир.

Московка

Морозным днём, расколов полено, обнаружил в нём крупные личинки елового усача. Собрал их, замёрзших, спрятал под навесом зимовья, чтобы использовать позже как насадку для рыбы.

Утром, собираясь домой, обнаружил, что личинки исчезли. Моё внимание привлекла порхавшая рядом синица-московка. Вот кто похитил насадку!

Так началось моё знакомство с этой подвижной и весёлой пичугой. Уходя, оставлял под навесом кусочки сала, мяса или сыра. Бывало, несколько дней кряду не появлялся я у зимовья, но всегда синичка встречала меня радостным щебетанием. Сверкая чёрными бусинками, подлетала на расстояние вытянутой руки, всем своим видом желая сказать: «Что долго не приходил? Угости чем-нибудь вкусным!».

Ближе к весне московка стала всё чаще и чаще отлучаться от дома. «Тюпи-тюпи-тю-пи…», – неслась из леса её хрустальная песенка. С весенними водами синичка исчезла.

Прошли лето и осень, вновь вернулась зима. Тихо стало в лесу, тогда и вспомнил я о знакомой московке. Наверное, погибла, думал я. Однажды, подходя к зимовью, услышал знакомые звуки. Подлетев, синичка внимательно рассматривает меня, словно узнавая. «Что долго не прилетала?» – с радостью спрашиваю порхающий около меня пушистый комочек. Вернулась всё же московка!

Голубая скорлупка

Морозным мартовским утром я шёл на лыжах по лесистому склону Шабура. Искрилась в воздухе снежная пыль, мелькали согнутые от непомерной тяжести снега молодые пихты и ёлочки. Где-то на юге страны уже полным ходом идут весенние полевые работы, а здесь зима ещё в силе. Ртутный столбик термометра ночью остановился на отметке минус двадцать пять градусов! И всё же признаки весеннего пробуждения появились и в наших лесах.

Вот уже несколько раз лыжню пересекает след лесной куницы, и почти всегда она оставляет на бровке лыжни свои пахучие метки. Это верный признак начавшегося у куниц ложного гона. Резко возросло количество следов зайцев и белок, что также связано с непреодолимым стремлением их к продолжению своего рода. Вдоль лыжни на протяжении десятков метров тянется двойная цепочка рябчиковых следов. Здесь прошли они парой, строго выдерживая расстояние и любуясь друг другом. Разве до этого им было зимою? У лесной опушки серебряным колокольчиком возвестила о приближении весны лесная синица-гаичка.

Но вот вижу голубое пятнышко на снегу. Скорлупка от птичьего яйца? Как она оказалась здесь, откуда упала? Высоко в кроне раскидистой ели кормится стайка клестов. В лучах восходящего солнца ярко-красное оперение самца на фоне зелёной хвои кажется особенно привлекательным. Так вот кому принадлежит голубая скорлупка! Значит, у клестов уже появилось потомство! И как бы в подтверждение моей догадки на вершине соседней ели запел клёст-еловик. В морозном воздухе далеко разнеслись по лесу его звонкие свистовые трели. Это был гимн торжества света и жизни над мраком и холодом.