Хроника трагического перелета - Станислав Токарев

Новый министр должен отблагодарить старых друзей. Мясоедов прикомандировывается им к контрразведке Генштаба. Несмотря на предостережение департамента полиции: жандармский полковник давно подозревается в связях с германской и австрийской разведками. Полноте, господа, — истинно русский патриот!..

Свидетельство. «Сухомлинов… ума поверхностного и легкомысленного. Главный же его недостаток состоял в том, что он, что называется, очковтиратель. Будучи человеком очень ловким, он, чуждый придворной среде, изворачивался, чтобы удержаться, и лавировал при слабохарактерном императоре». (Слова прославленного генерала А. А. Брусилова).

Николай II о Сухомлинове: «Презабавный балагур». Из беседы царя с президентом Франции Пуанкаре: «Он, как видите, не подкупает своей наружностью, зато из него вышел у меня превосходный министр и он пользуется полным моим доверием». Брусилов утверждает, что к началу войны кроме недостатка огневых припасов виной министра было уничтожение крепостных и резервных войск. Крепостные войска были отличными частями, прекрасно знавшими свои районы, но перед самой войной западные крепости постановили упразднить, район сосредоточения войск отнести подальше от границы. Приказ подписан Сухомлиновым. Пишет Брусилов, в частности, о том, что воздушные силы в начале кампании были ниже всякой критики, — самолетов мало, большинство слабой, устарелой конструкции, за что тоже «следует поблагодарить военного министра». Выслушав характеристику, данную властителем союзной державы своему министру, Пуанкаре позже занес в дневник: «Это тот самый Сухомлинов, на которого падает самая тяжелая ответственность за беспорядочность и развращенность военного управления в России. Счастье, что он оставил пост, на котором причинил столько зла».

«Оставил» (был арестован) лишь в 1915 году.

До войны же и то, что либо темная компания его жены, либо Мясоедов, либо все в контакте ухитрились украсть составленный министром лично для царя «Отчет о состоянии и мерах подготовки русской армии с 1909 по 1913 год», и этот важнейший стратегический документ (вполне возможно, что через посредство знакомого нам Альтшуллера — руководителя австро — германской секретной службы в Киеве) лег на стол начальника абвера полковника Николаи, даже это не стоило поста любящему супругу.

Запутавшийся в долгах — салон мадам Сухомлиновой требовал немалых затрат, окруживший себя подозрительной публикой и на многое вынужденный закрывать глаза (с началом войны запретил выслать за пределы страны милейшего Альтшуллера как подданного враждебного государства), Сухомлинов был посажен в Петропавловку, лишь когда его протеже Мясоедов был буквально пойман за руку — близ линии фронта при передаче добытых сведений. Но экс — министр отделался легким испугом: арест заменили на домашний. По записке «старца Григория».

Сменивший же его на ключевом посту честный, дельный, истый патриот А. А. Поливанов сумел удержаться лишь 9 месяцев. Устранения добился тот же Распутин.

Диву даешься, как сильно было и в годы предвоенные, и в военные в столице, да и не в ней одной, «прогерманское лобби».

Свидетельство. «В бытность помощником командующего войсками Варшавского округа (пограничного! — С. Т.) я знал, что командующий генерал — адъютант Г. А. Скалон… считал, что Россия должна быть в неразрывной дружбе с Германией, причем убежден, что Германия должна повелевать… Он был в большой дружбе с германским консулом бароном Брюком, от которого никаких секретов у него не было. Не могу не отметить странного впечатления, которое на меня производила вся варшавская высшая администрация. Скалон был женат на баронессе Корф, губернатор — ее родственник барон Корф, помощник губернатора — Эссен, начальник жандармов — Утгоф, управляющий конторой Государственного банка — барон Тизенгаузен, начальник дворцового управления — Тиздель, обер — полицмейстер — Лейер, президент города — Миллер, прокурор палаты — Гессе, вице — губернатор — Грессер, прокурор суда — Лейтвен, штаб — одицеры при губернаторе — Эгельстром и Фехтнер, начальник Привисленской железной дороги — Гескет и т. д. Букет на подбор».

А. А. Брусилов. «Мои воспоминания».

Читая эти строки, мы должны, конечно, сделать скидку на то, что навеяны они естественным антинемецким настроением прославленного полководца. Нельзя не помнить, сколько заслуг перед историей России у выходцев из Германии и их потомков. Рассуждение на данную тему могло бы быть долгим. Вот первое, что сейчас приходит на память. Описывая в «Войне и мире» подвиг Андрея Болконского, со знаменем в руке поднявшего полк в атаку под Аустерлицем, Лев Толстой имел в виду подвиг подлинный — полковника Федора Тизенгаузена, зятя Михаила Илларионовича Кутузова. Только полковник Болконский был ранен и выжил, полковник же Тизенгаузен пал на поле брани.

И все же…

Свидетельство. «Трудно поверить, но в столице империи в разгар войны собирались пожертвования… на германский подводный флот. И где? Например, в министерстве иностранных дел. И почти открыто: завербовав швейцаров ряда министерств и других правительственных учреждений, вражеские агенты заставили их держать у себя слегка зашифрованные подписные листы и собирать пожертвования. Контрразведка это обнаружила».

Нет оснований не доверять генерал — лейтенанту М. Д. Бонч — Бруевичу, который в штабе Северо — Западного фронта заведовал, в частности, и контрразведкой. Да великий князь Николай Николаевич называл Царское Село «осиным гнездом германского шпионажа».

Вернемся к подозрениям, перечень которых привел автор. К четвертому по порядку. Косности. Неприятию нового, технически прогрессивного, сказавшемуся на бедах отечественного воздушного флота.

Николай Александрович Романов получил основательное образование. Химию преподавал ему Бекетов, фортификацию — Кюи, статистику и политическую экономию — Бунге… Однако не в самый ли корень глядел Лев Толстой, когда, тяжело болея, пытался в эпистолярной форме наставить и вразумить царя? «Самодержавие есть форма отжившая», в ее основе лежит идея «такого неисполнимого намерения, как остановка вечного движения человечества».

Не говоря о характере, даже и внешность последнего самодержца разные из встречавшихся с ним людей описывают по — разному. Для нашей темы не суть важно, был ли он примечательного облика или заурядного, обладал ли тяжелым безразличным взглядом свинцовых глаз, либо чарующим бирюзовым, хоть и уклончивым. Хитроват ли был, себе на уме, либо — так себе (со слов не любившего его и не любимого им Витте) «самолюбивый и манерный Преображенский полковничек». Может быть, черта, в рядовом человеке сугубо положительная и привлекательная (примерный семьянин, нежно любивший жену, почитавший родственников, трепетно обожавший сына — при одном упоминании об Алексее глаза его наполнялись слезами), иногда дорого обходилась стране, безраздельным хозяином которой он себя считал.