Рассказы - Роман Солнцев

Саши и печали его жены вскоре обнажилась.

– Молодежь! – вдруг воскликнул мой отец. Так просыпается лысый валун в грозу, сверкая зубами. – Не хочет оставаться в колхозе! Не хочет!

Молодец твой Булат, строит, ездит.

– Строит, ездит?.. – вдруг переменившись в лице, переспросил дядя

Саша. Он, казалось, мигом почернел, пальцы сжались в кулаки. – Он изменил нашему роду! Он вор!

– Как вор?.. – отец и мать недоуменно уставились на родственника.

Тетя Аля махнула рукой и заплакала.

Я первый раз ее видел плачущей.

Скрежеща зубами, матерясь не впрямую, а эвфемизмами, которые в другом случае показались бы забавными, но не сейчас, дядя Саша рассказал, как опустился его сын.

– Связался с плохой, хой-хой, женщиной… пьянчушка, истинно чушка… где-то что-то украли, под суд попали… теперь сидит… на письма не отвечает, как будто мы виноваты. Он рос, екарный Истос, неженкой. Альфия, на фига, слишком его нянчила. А вот из твоего сына… – вдруг дядя Саша повернулся ко мне и больно вцепился в мои плечи своими клешнями, – я сделаю мужчину. А ну пойдем!

Под горячую руку он меня едва ли не вытолкнул во двор.

Мы прошли в тень сарая. Здесь между березой и вкопанным столбом имелся турник, сооруженный дядей еще в прошлый приезд. Перекладиной служил обычный лом.

В прошлый раз я подтянулся двенадцать раз. Непременным условием для зачета было не гримасничать. Подтягиваться со спокойным лицом. Как только я начинал кривить губы, выпячивать подбородок, дядя Саша кричал:

– Все! Аллес!

На этот раз я подтянулся семнадцать раз. На восемнадцатый, видимо, слишком сжал губы.

– Эх ты! – буркнул гость. – Давай я.

И как автомат, в свои немолодые годы, показал сорок подъемов.

Спрыгнул, сплюнул:

– Я еще могу… но хватит. Альфия будет ругаться. Пойдем гири качать.

Гиря в два пуда покоилась в сенях, в темном углу, слева от двери в чулан, рядом с огромным тулупом отца, свисавшим до полу на крюке

(обычный гвоздь не выдерживал).

Гирю я смог поднять только три раза, не кривя лицо.

– Эх ты!.. – горячился дядя Саша, внимательно смотревший на меня в сумерках сеней. – А еще усы растишь. Смотри на меня…

Несколько раз быстро и легко вознеся гирю над головой, он вдруг сжалился над племянником.

– Ладно. Хорошо. Наберешь мускулатуры в армии, будешь как цветочком размахивать. Но прежде всего мужчина должен уметь метко стрелять. -

И с невысказанным смыслом, прищурясь, посмотрел на меня. – Ты понял?

Женщины это любят. Понял?

Я смутился, кивнул.

– Завтра поедем в райцентр, постреляем в тире. Я тебе покажу, как надо стрелять.

В этот приезд дядя Саша почему-то не взял с собой мелкокалиберку.

Позже тетя Альфия расскажет, что, получив письмо от сына, он схватил свою "тозовку", заорал, что сейчас же полетит в Омск и застрелит

Булата, опозорившего род, а когда тетя хотела вырвать у него ружье, он его с хрустом переломил через колено – и швырнул в угол… и заплакал, что с ним редко бывало, и рухнул на диван и пролежал до следующего утра…

Мы всей семьей выехали в райцентр на старом "виллисе", подаренном отцу райкомом. Заря только разгоралась. Над полем таял белый туман.

Шофер Коля с длинными усами, что очень понравилось дядя Саше, рассказал, что мальчишки отвинтили ниппель у машины, посадили одно колесо, и ему, водителю, пришлось срочно искать замену. В деревне у соседа, фронтовика Кошкина, имелся на ходу трофейный немецкий мотоцикл, и старик поделился резиновой штучкой за бутылку водки.

А поехали мы в воскресенье, потому что в райцентре в воскресенье ярмарка. Пока мать с отцом и тетей Алей ходили между телегами и лошадями, покупали пряники и конфеты, кувшины и горшки, мы с дядей

Сашей прошли в тир.

Тир располагался в длинном вагончике, на его распахнутой двери был нарисован прищуренный глаз: красные веки и узкий синий эллипс с черной точкой.

– Сейчас… Я тебе покажу, парень, как надо задерживать дыханье и нажимать на спусковой крючок. Прицелиться – мало. Прицелишься правильно, а в последнюю секунду вздохнешь или выдохнешь, или слишком сильно надавишь…

Зайдя уверенным шагом в тир, где стояли, считая деньги, несколько подростков, дядя Саша изумил всех. Правда, у него не сразу получилось.

Кивнув хозяину тира, он принял в руки воздушное ружье, поцарапал мизинцем усики, вложил пульку, выпрямил "воздушку" и приложился к ней. Весь он стал как каменный. Мы вкруг замерли. Шлеп! – Мимо.

– Ага! – спокойно сказал дядя Саша. – Косит. Мы теперь так. – Шлеп!

– И волк перевернулся. – Шлеп! – Вниз головой упала сова. – Шлеп! -

Зайчик упал.

Ему "тирщик" выдал бесплатно пять пулек и повесил на место мишени.

Дядя Саша мигом пострелял в цель и эти пульки.

Хозяин тира, татарин с унылым лицом, выдал ему снова пять бесплатных пуль.

– Теперь давай ты, – сказал дядя Саша. – Бери чуть правее на сантиметр. Не на метр, понял?!

Из пяти выстрелов я попал три раза. Последние два раза попал.

– Неплохо, – улыбнулся "ворошиловский стрелок". – Теперь пойдем поищем наших. А то моя Аля накупит дочкам бус… будут как бабушки ходить, брякая бусами…

И тут, видимо, вспомнив о сыне, он помрачнел, больно дернул меня за руку, – и мы завернули в чайную. Дядя Саша шепнул буфетчице, та налила ему полстакана водки, он стоя выпил и минуту стоял, зажмурив глаза. Ничем не закусил…

Мы уже шли сквозь толпу на территории базара, как я вдруг увидел

Нину Журкину из своего класса. В ситцевом платьишке ниже колен, с красными крупными стекляшками на шее, в сандалиях, она стояла, озираясь.

– Привет! – поздоровался я. – Ты чего тут?

– А маму жду, – морща нос, ответила Нина. – Приказала тут стоять.

– Слушай! – заволновался я. – А ты умеешь стрелять? Пойдем, я тебе покажу в тире, как надо стрелять…

И чего мне взбрело в голову звать девушку в тир?! Она мне, конечно, нравилась, да только интересно ли ей?

– Это рядом!

Она внимательно посмотрела на меня, улыбнулась. Улыбнулся и дядя Саша.

– Правильно! – сказал он. – Пусть покажет. Он отличный стрелок.

Мы снова зашли в тир. Хозяин тира невольно нахмурился, а потом показал все зубы: мол, рад. Он долго шарил в ящике стола, пока не выгреб пульки и не подал их мне. Я купил ровно пять штук.

Подражая дядя Саше, под его пристальным тигриным взглядом, я приложился к ружью, взял чуть правее, как он учил, и выстрелил.

Мимо!

– Спокойно. Бывает, – поощрил дядя Саша. – Первый раз и у меня не получилось.

Я постарался унять дыхание, прицелился… и снова промазал. Волк как смотрел на меня синими глазами, так и остался смотреть.

Нина хихикнула.

Я ничего не понимал. Я взял чуть левее. Промазал.

Взял чуть правее. Мимо.

– Ну-у, ты мазила!.. – засмеялась Нина, доставая из кармашка конфету и начиная ее сосать.

– Сейчас!.. – прошипел я и прицелился в утку. Она большая, желтая, мишень нарисована четко.

Но и пятая пулька ушла в сторону. Звонко щелкнула об стену.

Я стоял, пристыженный своей неудачей.

– Ну-ка мне, – протянул руку дядя Саша. – Дай-ка штук пять.

Продавец протянул руку в другой ящик стола, но дядя Саша крикнул:

– Из этого!..

– Тут больше нет!.. – пробормотал "тирщик".

– Давай-давай!.. Или сам зайду возьму!

Не глядя в глаза, хозяин тира протянул ему пульку. Дядя Саша внимательно осмотрел ее, а затем показал мне и Нине, близко поднеся к нашим глазам.

– Видите?

– Что? – не понял я. Я ничего не заметил.

– Они надрезаны сбоку… поэтому летят не прямо. Свинец мягкий.

Продавец страшно испугался, он покраснел, как помидор, он завопил:

– Это мой сын баловался… я убью его… я вам другие сейчас дам.

– Сын, говоришь? – скрежетнул зубами дядя Саша. – Н-ну, хорошо.

Поверим, что сын. Давай ему пять штук.

Хозяин тира суетливо подал мне пять свинцовых пулек.

Я, став почему-то абсолютно спокойным, разламывая ружье и заряжая, вогнал раз за разом все пять в мишени. С визгом переворачивались звери и птицы на осях. Нина зааплодировала:

– Молоток! – и протянула мне конфетку в красивой обертке. Потом подала и дяде Саше. – Вы настоящие защитники Родины.

Я забыл сказать, что ее мать – учительница…

Дядя Саша мне подмигнул, и мы заторопились к ярмарке…

Мой дядя мрачнел день ото дня. Он был беспокойный, заметил на крыше кривую доску (наверное, дождь подтекает в щель), отстругал новую, залез, заменил, потом с яростью переколол все недавно привезенные дрова во дворе. Я, конечно, ему помогал, но разрубать свилеватые, у самого комля отпиленные чурки не умел, а он сильней меня, хрясть да хрясть, а если не получается, – клин вгонит, да и кувалдой сверху…

Утром он брился, торопясь, но все же аккуратно обходя усики опасной бритвой. Потом и я сбривал свои, – чтобы еще лучше росли.

Но про усы дядя Саша ничего более не говорил. Он угрюмо уходил на берег реки и одиноко сидел там на бревешке, куря "Север", папиросу за папиросой. Здесь прошло его детство.