Жаворонок Теклы (СИ) - Людмила Семенова

— Извини, — смутилась собеседница. — Мне жаль, правда… Я просто подумала: много таких случаев, когда африканцы в Россию приезжают учиться и заводят там семью, а потом возвращаются на родину. Жены с ними чаще всего ехать не хотят, так и расстаются, но бывают же исключения…

— Понимаю, но нет, у меня было не так. Родители вместе были еще со школьной скамьи, а потом оба решили медицине учиться, поступили в Первый мед в Питере, там и работали. Они идейные были, в ВОЗ мечтали попасть, чтобы искоренять у нас смертность от тропических инфекций и туберкулеза. Особенно после одной жуткой семейной истории.

— Какой истории? — осторожно спросила девушка.

— Мой отец был родом из деревни на западе страны, одной из самых неблагополучных в Эфиопии, где доступ к чистой питьевой воде по сей день считается роскошью. Когда он был совсем ребенком, его мать, соответственно моя бабка, заболела шистосоматозом — это паразитарная инфекция, обычное дело в диких странах. В этой деревне женщины стирали белье в зараженной воде и часто подхватывали эту дрянь. И детей купали там же… Поэтому никто не удивился, когда она начала мочиться кровью, а потом сгорела за несколько месяцев от жутких болей. В этих местах не было централизованной помощи и смерти зачастую даже не фиксировались. Только потом, когда отец стал изучать медицину, он понял, что у бабки развился рак мочевого пузыря, давший страшные метастазы. Да, там это был почти обычный случай, но он так запомнил ее мучения перед смертью, что решил во что бы то ни стало избавить других людей от этой напасти. Ведь она успешно лечится, если вовремя ее обнаружить и принять меры. Но кто об этом думает в глухих эфиопских деревнях?

Девушка слушала его внимательно, и было видно, что эта история вызвала у нее искреннее сопереживание. Положив сигарету в пепельницу, Айвар добавил:

— Правда, у него вряд ли что-то могло получиться, если бы не два обстоятельства. Во-первых, он рос в большой семье, которая могла позволить себе послать одного ребенка в школу без особого ущерба для хозяйства. А во-вторых, мой дед, к счастью, был очень правильным мужиком, и когда увидел, как сын переживает смерть матери, отправил его учиться в город, подальше от горестных воспоминаний. Это вместо того, чтобы отвесить подзатыльник и послать к мотыге и лопате для кизяка! Другие дети, понятно, тоже горевали, но не так глубоко, как он. А учился отец так хорошо, что смог попасть в программу для обучения в российских вузах. Так они с моей матерью встретились, оказались в России, и там тоже учились и работали на износ. Но если бы не дед, я, выходит, никогда бы не увидел Питер и не разговаривал сейчас с тобой по-русски.

— Надо же, а мы и не думаем о том, как тяжело дается образование где-нибудь в дальних странах, — вздохнула студентка. — У нас это воспринимается как должное и многие вообще не прилагают никаких усилий…

— А у нас приходится, так что успеха достигают только самые целеустремленные. Я, к сожалению, не совсем такой, то есть мечтать-то много о чем могу, а вот на действия уже не хватает. Но вообще надо наконец сваливать отсюда, заняться тем, что я давно хочу… Впрочем, что все обо мне-то, про себя что-нибудь скажи. Ты тоже в Питере родилась?

— Да, я из Питера, а живу недалеко от Таврического садика. Помнишь, где это? — охотно ответила девушка, и когда Айвар с улыбкой кивнул, добавила: — Меня, кстати, Нерина зовут, можно просто Нери. Полностью Нерина Ли — у меня папа кореец, а мама русская.

— Очень приятно. А меня Айвар Робин Теклай, но лучше просто Айвар, — ответил парень, протягивая ей свою светлую ладонь. — Только что это за имя у тебя диковинное — Нерина? Вроде не русское, но и на корейское не похоже.

— Да, это римское имя, означает «морская нимфа». Это родительская причуда: тогда была бурная мода на экзотические имена, а корейцы в России особенно любят давать их детям, потому что у них очень мало фамилий и хочется как-то выделиться. Но я его не люблю, мне кажется, что оно плохо повлияло на мою судьбу.

— Как это? — полюбопытствовал Айвар.

Лицо у девушки слегка омрачилось, но она все же стала объяснять:

— Похоже, что я в самом деле выделяюсь, только не в том смысле, как им хотелось. Правда, они этого будто до сих пор не замечают. Нет, не в том смысле, что игнорируют: наоборот, обожают, только мне еще в большом мире теперь приходится бывать, а там зубы и когти нужны, и когда они у меня вырастут, я не знаю. И родители в этом, главное, ничего особенного не видят, даже одобряют: девочка, мол, должна быть покладистой, а то никто ее не полюбит. Ой, да что я, впрочем…

Айвар легонько потрепал ее по плечу и сказал:

— Ладно, не расстраивайся, все отрастет в нужное время. Знаешь, у африканцев принято проще относиться к недостающему — не достиг ты чего-то к определенному возрасту, так достигнешь потом, а если и нет, так будет что-то другое, тоже хорошее. Есть здесь такие люди, которые живут в домах из мусора и за день продают один банан, а все равно не горюют. И удивляются, что эти странные белые так заморочены на своем планировании жизни, карьерах, целях, статусах, вместо того, чтобы просто смотреть в небо. Да что там, даже веру в бога на Западе превратили в какой-то бизнес-план, если судить по нынешним православным паломникам. А по местному разумению, живы — и уже хорошо, ведь в Африке никогда нельзя быть уверенным, что завтрашний день вообще наступит… Правда, может быть, из-за этой философии мы и не построили ни одного нормального государства, все ждали, когда это кто-нибудь за нас сделает. Но тут уж либо то, либо другое.

Девушка все это время внимательно слушала, и в конце концов ее лицо немного просияло, хотя глаза оставались печальными и встревоженными.

— Спасибо, — ответила она. — Во всяком случае, сейчас мне уже не так тошно. Неудобно только, что я тебя совсем заболтала. Ты же говорил, что у тебя смена закончилась?

— Да ничего, какие проблемы, — отмахнулся Айвар. — Мне только в радость послушать нормальную человеческую речь, и потом, торопиться особенно некуда. Так что давай я тебя все-таки провожу куда ты скажешь: здесь не