Ледобой - Азамат Козаев

– Двинь-кось! – Здрав растолкал зевак и, широко расставив ноги, встал перед чужаком. – Ну-ка, Сивый, дай сюда меч. Глядеть буду.

Чужак, не мигая, морозил десятника глазами избела-небесного цвета и медлил.

– Давай, давай! – Брань требовательно затряс рукой. – Всяк своим делом занят. Мое дело печать проверить, твое дело – меч отдать! Есть печать – гуляй ветер, если нет – взыщется с тебя. И не говори, что про указ не слыхал!

Сивый отвел глаза и, глядя куда-то в сторону, неохотно отдал меч. Здрав оглядел клинок со всех сторон. Вроде все на месте. Рукоять приторочена к ножнам не одним – двумя ремешками, ремешки увязаны не двумя – аж тремя узлами, не одна – две восковые печати ало полыхали на ремешках, и на обеих соколиная лапа хищно топорщила когти.

Брань окинул чужака с ног до головы цепким взглядом и знобливо поежился. Глядит Сивый, будто вымораживает, глаз холоден, не улыбнется, не отшутится, стоит себе и стоит. Молчит.

– Пожалел дурня? Скрепился?

Чужак даже не улыбнулся.

– Молод еще. Поседеет – перебесится.

– Если доживет до седин. Кто таков? Как звать?

Кто как звал, а чужие так и звали – «Сивый» или «Безродный». А на правду что ж обижаться?

– Безрод я.

Зеваки внимали молча, как один раскрыв рот. Думали, седому повезло, жив остался, не разметал костей по большаку, а дядька Здрав дело вон как обернул! Выходит – уберегли боги Еську-дурня?

– Гляжу, меч при тебе, стало быть, не землю пашешь. Чей человек?

Чей? Теперь ничей. Погиб Волочек-воевода, сложили головы сотоварищи. Один-одинешенек и остался. Даже смерти безродный оказался не нужен. Около родовитых такой – будто постный щавелевый пирог рядом с жареной олениной.

– Ничей. Сам по себе.

Брань узнающе прищурился и хитро оскалился.

– Врешь, поганец! Узнал я тебя! Волочков ты человек со Скалистого острова, с чернолесской заставы! Бывал я в тех краях три года назад! Видел тебя мельком. Видел мельком, а запомнил на всю жизнь!

– Был Волочков, теперь сам по себе, – буркнул Безрод.

– А надолго к нам?

– День-два – и нет меня.

Любопытный пьянчуга с козлиной бороденкой слушал так внимательно, что и не заметил, как оттоптал Здраву ноги, мостясь поближе.

– А ну вон отсюда, лень праздная! Ишь, рты раззявили! – рявкнул Брань, обращаясь к толпе. – У каждого забот – возок с верхом, так нет же, давай сплетни собирать да ухо гладить!

– Здравушка, миленький, а дальше что? Кого правым сделаешь, кто виноватым уйдет? Страсть как интересно!

Здрав, усмехнулся, оглядел толпу и, заговорщицки подмигнув, назидательно изрек:

– Дам слово заветное. Слушать внимательно, да на ус мотать!

– Уже мотаю! – Любопытный пьянчуга подался вперед и подставил ухо.

– А слово заветное вам такое будет: «Не лезь на рожон, целее будешь!»

– Ну-у-у! – восхищенно протянул «козлиная бороденка».

– Подковы гну! Вон отсюда! – Здрав беззлобно оскалился.

Проныра сделал вид, будто уходит. Дал круг за спинами и вылез меж зевак с другой стороны.

– А ты, Волочкович, ступай за мной. Тут недалеко, даже пыль поднять не успеем.

– Меч отдай. – Сивый окатил стражника стылым взглядом и спокойно протянул руку.

– Держи. Не пойман – не вор.

За неимением пояса и перевязи меч ни сбоку подвесить, ни за спину приладить. Так и зажал Безрод меч в руке. Невышитая рубаха полоскалась на ветру, в одной руке меч, в другой – скатка.

Здрав прошагал мимо двора кончанского старшины, княжий терем остался и вовсе в другой стороне, и толпа зевак в недоумении зароптала. Суд за уличные беспорядки могли учинить князь, голова городской стражи и старшина. Князя беспокоить – уж больно дело мелкое, голова стражи – еще туда-сюда, а вот кончанский старшина для такого случая самый подходящий судья. Но Брань рассудил по-своему. У корчмы Еськи-дуралея весь ход остановился, и Здрав сделал Безроду знак следовать за собой. У ворот корчмы остался второй стражник, молодой румяный парень, и зеваки стали расходиться. Не ушел только убогонький пьянчужка «козлиная борода». Все тянул тонкую шейку, выглядывал что-то в полутьме корчмы и косился на стража у дверей. Наконец не выдержал, собрался с духом и скользнул-таки в щелку между стражем и дверью. Тут-то его Будык и прижал коленом к косяку.

– Помощников только не хватало! Думаешь без тебя, Тычок, не разберутся?

– Я тут это… а вот желаю бражки выпить! – заявил пригвожденный к доскам Тычок. – Хочу!

– Да уж хватит. – Будык отпрянул, и корчемный завсегдатай осел наземь. – С утра плещешься. Домой иди. Все тетке Жичихе расскажу, бражник.

Тычок отошел, почесывая затылок. Толпа, утратив последнюю надежду, окончательно разошлась. Интересно, чем дело кончится, да ждать уж больно долго. Утром и так все станет известно. Тычок – он уж точно до конца выстоит…

Здрав за локоток поймал пробегавшую мимо девку из обслуги, спросил, где хозяин. Кивнул Безроду и пошел первым. Еська Комель правил плетень во дворе. Заслышал шаги, оглянулся, нахмурился. Узнал.

– Я вот любопытствую… – Брань грубо развернул Комеля к себе. – Во что день свой ценишь?

– День? – Корчмарь поскреб загривок. – Ну-у, бочка меду от Сиваня, бочка квасу, пяток поросят, мера пшена, мера гречи…

– А догляд?

– И догляд.

– Стало быть, золотом рубля два. – Брань, прищурив один глаз, смерил Безрода с ног до головы. – Множь всемеро. Да, пожалуй, и еще вдвое.

– С чего бы это? Не понимаю, дядька Здрав!

– Молод еще, потому и не понимаешь! Не встал бы ты раньше. Горюшко, оно ведь споро, сбудешь да не скоро.

Комель вдохнул, да так и остался с грудью, распертой, словно бочка. Дошло. Поскреб загривок.

– Да чудно как-то! Старик стариком, да и меч заперт… – вздохнул Комель, недоверчиво оглядев Безрода.

– Зенки не выкатывай! И смотри, Еська, доиграешься! По кромке ходишь, нынче мало за край не сверзился. Не этот – другой покалечит. Да и я за шум взыщу. По миру пойдешь, если жив останешься. Смекнул выгоду, бестолочь? Вот и выходит, что должок на тебе.

– Ка-какой должок? – Еська побледнел.

– А такой! Две седмицы поишь сивого, кормишь, кровом оделяешь. И тебе не в убыток, и мне спокойнее. – Брань хитро покосился на молчащего Безрода. – Ох, Еська, с огнем играешь! И не говори, что не слышал! А будешь из себя дурачка строить, не досчитаемся тебя однажды. Слезами изойдем горючими, погребем под ивами плакучими! Чего молчишь, как истукан? Понял?

– Чего ж не понять? Слава богам, не дурак! – Еська бросил на Безрода недобрый взгляд.

– То-то! И без шуточек тут у меня! Не вздумай Сивого цеплять! А то найдут тебя однажды калечного да увечного! А я скажу, что ничего не знаю.

Комель мрачно кивнул.

– Две, говоришь?