Мой голос останется с вами. - Милтон Эриксон.

Я рассказал пациенту эту историю, а затем предложил ему каждый раз за час до сна выпивать не менее литра с небольшим жидкости и каждую ночь в течение двух недель ложиться спать на полчаса раньше. Он ложился спать около трех утра, а просыпался около 11 дня. Я предложил, чтобы он ложился спать около двух ночи, потом в половине второго, в час и, наконец, в полночь, когда ложилась спать его жена. Я также сказал ему, чтобы он не впадал в размышления, лежа в постели. Кровать должна ассоциироваться либо со сном, либо с любовью. Если он не засыпает и продолжает оставаться в бодрствующем состоянии, то он должен встать с постели и отправиться в комнату читать или смотреть телевизор. Затем ему нужно будет выпить не менее литра с небольшим воды перед тем, как отправиться спать. Я уверил его, что в этом случае его мочевой пузырь будет полным через шесть-восемь часов и ему придется встать с кровати, чтобы сходить в туалет.

Помочившись, он должен будет принять душ, сделав его к концу процедуры возможно более холодным. Затем он должен будет одеться, позавтракать и приступить к работе, не возвращаясь в постель.

Пациент возразил, что он не любит принимать душ по утрам, а обычно делает это ночью. Я снова настаивал, чтобы он принимал душ утром – по крайней мере до тех пор, пока он не справится с проблемой утреннего пробуждения. Он обещал, что выполнит это и через две-три недели позвонит мне и скажет, как сработал этот план. Через две недели он позвонил мне и сказал, что у него больше нет проблемы со сном и пробуждением.

На следующий день я принимал образованную, интеллигентную женщину, которая уже приходила ко мне с острым болезненным циститом и расстройством сна. В начале сеанса мое сознание не было занято ее мочевым пузырем. Я знал, что на прошлой неделе она ходила в суд, чтобы закончить дело о разводе, но, входя в мой офис, она казалась вполне спокойной и обаятельной. Я знал, что она интересовалась терапевтическими подходами Эриксона, и рассказал ей случай с евреем-хасидом. Я рассказал ей, как посоветовал ему пить воду перед сном, и закончил добавлением комментария Эриксона, которым он обычно завершал свои истории. Это звучало так: «Мы все начинаем умирать с того момента, когда рождаемся. Одни делают это быстрее, чем другие. Единственное, что мы можем сделать, это уметь радоваться своей жизни».

Моя пациентка залилась слезами. Я спросил, не хочет ли она рассказать мне, почему она рыдает. (Меня интересовало, не было ли это связано с ассоциациями, затрагивавшими ее проблемы с мочеиспусканием и моими разговорами об этом.) Она сказала, что разговор о смерти заставил ее почувствовать, что ее жизнь кончена. Это мнение уже имело определенную историю своего развитая. Она чувствовала, что несмотря на свои профессиональные успехи, несмотря на то, что она сумела хорошо воспитать двоих детей, у нее больше не было смысла жить.

Она связывала это чувство с тем фактом, что ее родители никогда не оформляли развода, несмотря на то, что они расстались, когда ей было одиннадцать лет. Мать запрещала ей иметь что-либо общее с ее отцом. Это было бы воспринято как неповиновение матери. Поэтому пациентка чувствовала, что ее лишили отношений с отцом. Она чувствовала, что если бы ее родители оформили развод, то она могла бы свободно видеться с отцом. Ее отец имел бы право встречаться с ней, и у них были бы свои взаимоотношения. Вследствие этого она ассоциировала развод со свободой своих собственных детей. И в то же время она чувствовала, что теперь, когда она завершила это дело, ее жизнь кончилась.

Это навело меня на мысль об одной истории, которую я ей и рассказал. После того, как я в первый раз работал с Эриксоном, я увидел сон. Во сне появились слова: «Ты никогда ничего не заканчиваешь». Спустя семь лет, когда в Фениксе я слушал некоторые записи Эриксона, меня осенило: «Кто сказал, что тебе нужно что-либо заканчивать? Ничто по-настоящему не заканчивается, пока мы живем».

Я рассказал пациентке эту историю и предложил попробовать смотреть на свою жизнь, как на продолжение жизни ее родителей, а на жизнь своих детей, как на продолжение ее собственной жизни. И тогда этот процесс будет продолжаться столько, сколько на Земле будет существовать человечество. Она нашла эту мысль утешительной.

Суть этого довольно длинного эпилога о часах работы с двумя различными пациентами состоит в том, что мой выбор историй не определялся какими – либо предвзятыми мнениями, а вытекал из моих собственных свободных ассоциаций, связанных с моим жизненным опытом и отточенных тридцатью годами клинической практики. Важно также подчеркнуть, что весь процесс протекал в атмосфере хороших терапевтических отношений.

Пациенты сами выбирали в историях то, что относится к ним. Это не обязательно были те части рассказов, которые, как я думал, они выберут. Но они были полезны.

Опасность использования этих историй, как и любых продуктов воображения, состоит в том, что воображаемый опыт может стать заменителем реального жизненного опыта. Если человек почувствует, что он уже удовлетворил необходимые потребности, то тогда не будет необходимости вставать утром с кровати. Конечно, если психотерапевт исповедует философию активизма, как это делал Эриксон, то он никогда не будет поощрять «растительный» тип существования. Те, кто слушает его истории, не склонны уходить от жизни.

Иногда мои пациенты замечают, что несмотря на восхитительные сеансы в кабинете психотерапевта, несмотря на фантазии и воображаемые успехи в разрешении конфликтов, переноса представлений в реальную жизнь не происходит. Они жалуются, что «во мне не произошло никаких перемен. Вне стен этого кабинета я все еще поступаю по-другому». Иногда в таких случаях для пациента лучше всего просто молча и расслабившись слушать, как я рассказываю Эриксоновскую историю. Это может быть длинная, нудная история о развитии ребенка. В конце сеанса пациент может сказать, что эта встреча была хуже, чем предыдущие, и выразить пожелание, чтобы они проходили активнее. Он может сказать, что ему было скучно. Тогда я напомню ему, что работа, которую мы проводим, идет на подсознательном уровне и что совершенно безразлично, чем занять в это время наше сознание. В дальнейшем он сможет сообщить о важных переменах в своей жизни. Например, он стал более уверенным в общении, появились новые взаимоотношения или сменилась работа. Иными словами, его активность начала проявляться вне стен кабинета. На сеансах ответственность за эту активность беру на себя я.

Конечно, некоторые пациенты не захотят, чтобы им рассказывали историю, которую придумал кто-то другой кроме их терапевта. Они могут предпочитать более личный подход. Тем, кто захочет воспользоваться общими принципами Эриксона при создании своих собственных метафор, может помочь «Терапевтическая метафора» Дэвида Гордона или другие книги, вдохновленные тем, как с метафорами работал Эриксон.

Конечно же, простое чтение одной или нескольких историй не приведет к изменениям. Трансформация более вероятна тогда, когда реципиент, а возможно и сам индуктор (я буду так называть терапевта) находятся в состоянии восприимчивости, «настроены на прием». Как уже говорилось ранее, это состояние восприимчивости наиболее часто и легко достигается путем погружения в гипнотический транс. Оптимальные терапевтические отношения – это не то, что обычно называется «позитивным переносом». Скорее это состояние, в котором возникает «раппорт» между терапевтом и пациентом. И тогда бессознательное пациента и бессознательное терапевта наиболее полно реагируют друг на друга. Если читать эти истории в так называемом бодрствующем состоянии, то их можно просто отбросить как «стандартные», «банальные» или «занятные, но не просвещающие». Иное дело гипнотическое состояние, в котором все, что говорит терапевт, будь то одно слово или рассказ, повышается в своем значении, и в котором может быть вызвано мини – САТОРИ: в Дзене этим словом называется просветление.

2. Мотивирующие истории.

Эриксон часто пользовался описаниями развития ребенка в раннем детстве – как он учится узнавать свою собственную руку, вставать, ходить и говорить – для того, чтобы вызвать у пациента ощущение процесса его собственного развития. Когда он рассказывал мне истории, возвращавшие меня к моему самому раннему опыту научения, то я в состоянии транса мог пережить заново колоссальные усилия и частые неудачи, сопровождающие решение новой задачи или приобретение нового навыка. В то же время я прекрасно осознавал, что мне удалось приобрести эти навыки. Практический вывод состоял в том, что я могу научиться преодолевать другие трудности в моей сегодняшней жизни.

Как пишет Джей Холл в своей «Нестандартной терапии», у Эриксона был четкий и ясный взгляд на нормальное развитие. Это не значит, что он стремился подогнать всех людей под один образец, скорее он считал, что у каждого человека есть нормальное, здоровое ядро, нечто подобное тому, что Хорни называла "реальным "я". Он знал, что рост и развитие могут быть искажены и направлены по ложному пути множеством способов, но он чувствовал, что задача терапевта в том и состоит, чтобы вернуть человека на его собственный «истинный путь».