Слишком дружелюбный незнакомец - Валентен Мюссо

— Нет.

Это было короткое «нет», произнесенное едва различимым шепотом.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Франсуа ощутил неясное чувство стыда. Он тотчас же пожалел, что заговорил об этом за столом.

— Да так, ничего… Все эти рекламные письма…

Он не знал, как закончить фразу.

— Надеюсь, ты голоден? — спросила она с лукавым видом.

Не добавив больше ни слова, Франсуа покачал головой. Непроизвольным движением он расстелил салфетку у себя на коленях.

Во время еды ему следует хранить молчание.

На следующий день снова моросило, и Франсуа не мог выкинуть из головы пословицу Ле Бри. Через каких-то несколько часов…

Дорога была скользкой, видимость ухудшилась, поэтому в городе он направился прямо к паркингу возле почты. Когда он вышел из машины, на него буквально обрушился сильный дождь. Взяв костыль, Франсуа захотел прибавить шагу, но в ноге проснулась ужасная боль.

Внутри воздух был влажным, в нем витали запахи мокрой одежды. Открытым оказалось только единственное окошечко. Около двадцати минут Франсуа простоял в очереди, ругая полчища пенсионеров, которые, как и он, решили подойти к часу открытия, чтобы наклеить марки на письма, отправить посылки или забрать почтовые переводы. О, какими трогательными казались их экономные движения, замедленные почти до карикатурного состояния, смехотворные попытки занять сразу несколько мест в очереди, ненужные вопросы, чтобы затянуть разговор, который служащий в окошечке напрасно пытался закруглить!

С тех пор как он некоторым образом стал частью их мира, в то же время не обращая на них особого внимания, Франсуа наблюдал за ними со смесью грусти и опасения, пробуя убедить себя, что он не такой, как они, отказываясь признавать, что нечто подобное скоро предстанет перед ним в зеркале. Конечно, ему всего лишь 58, и университетская карьера далеко не закончена. Если бы он захотел, смог бы еще десяток лет оставаться в «лоне alma mater», как он с иронией говорил это сам себе. Но — на этот счет медики не питали никаких иллюзий — его раны окончательно не зажили, и он никогда больше не будет прежним.

Среди выдающихся собратьев он знал массу тех, кто, даже выйдя на пенсию, продолжал толкаться в университетских коридорах, курсируя из кабинета в кабинет и стараясь быть в каждой бочке затычкой. Потрясая прошлыми заслугами, они выпрашивали себе направление на семинар или место в комиссии по защите диссертации. Чаще всего такие люди раздражали его, одновременно вызывая жалость, к которой примешивалось некоторое умиление. Они напоминали ему потерпевших кораблекрушение, цепляющихся за спасательную шлюпку, сидящие в которой отказываются принять их на борт. Ему не хотелось бы в конце концов уподобиться им.

Известие, что его почта систематически опускается в ящик соседа, вызвало у почтовой служащей лишь раздраженный вздох. Франсуа казалось, что он слышит слова, которые так и не сорвались у нее с языка: «Ну да, подобные вещи иногда случаются! Можно подумать, из-за таких пустяков Земля перестанет вращаться вокруг Солнца». Она записала его адрес и жалобу на листике бумаги, который, как предполагал Франсуа, сразу же, как только за ним закроется дверь, будет отправлен в корзину. Несколькими месяцами раньше он непременно бы настоял, чтобы почтовая служащая по всей форме зарегистрировала его жалобу в соответствующих документах. Но, упав духом, он предпочел отступить.

Снаружи дождь уже прекратился. Франсуа сделал несколько покупок, которые Матильда записала ему на бумажке. У него не было никакого желания возвращаться, поэтому Франсуа некоторое время прогуливался возле церкви Сент-Круа, затем прошелся вдоль набережной Бризе. Под туманным небом вода Лейты приняла тоскливый оттенок. Фасады отражались в воде темными пятнами, которые колыхались, стоило на них упасть нескольким каплям. От реки исходил сильный, не поддающийся описанию запах, который буквально лез в ноздри.

Взгляд Франсуа скользнул вниз по течению. На него нахлынули воспоминания, безмолвные картины, которые накладывались одна на другую на смутной поверхности воды.

Подклеенные холсты и отделанные деревом ступени амфитеатра.

Обезумевшие люди, сталкивающиеся между собой в беспорядочном подобии балета.

Лица, искаженные страхом, разверстые рты, из которых не вылетает ни единого звука.

Его белая рубашка, рука, часы — все вымазано в крови; он не до конца уверен, что эта кровь — его.

Франсуа почувствовал, как его ноги задрожали. Уши его наполнил неясный шум. Голова закружилась, и, чтобы не потерять равновесия, Франсуа был вынужден облокотиться на парапет.

Затем головокружение прекратилось, будто унесенное водами реки далеко по течению, оставив после себя смутное недомогание, которое он часто испытывал в течение этих последних месяцев. Оно являлось к нему без предупреждения — ощущение пустоты, нехватки чего-то важного.

Добрых пять минут он неподвижно стоял, опираясь на перила. Затем, тяжело передвигая ноги, снова направился к автостоянке.

Едва он добрался до выезда из города, крупные капли дождя с силой забарабанили по ветровому стеклу. Только что наступило 11 часов, но небо уже начало темнеть.

Молодой человек стоял на своем посту в том же месте, что и накануне; на нем был дождевик до колен, чтобы защититься от льющихся с неба потоков воды. Заметив его, Франсуа непроизвольно замедлил движение и прочитал надпись на плакате сквозь покрытое капельками воды стекло:

ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ

ПОСТОЯННАЯ И РАЗОВАЯ РАБОТА…

Все это было выведено прописными буквами неловким, почти детским почерком. В первый раз Франсуа случилось читать настолько несуразное объявление. Каким ненормальным надо быть, чтобы предлагать свои услуги вот так: стоя с плакатиком на краю дороги?

Франсуа постарался разглядеть его лицо, но оно было частично скрыто темно-синим капюшоном. Однако едва он отвел взгляд, чтобы посмотреть на дорогу перед собой, как машина вдруг затряслась, будто старая телега на выбоинах. В кабине раздался наводящий тревогу звук, Франсуа почувствовал, что «Рено Лагуна» слишком лениво реагирует на педаль акселератора.

Сдохла шина…