Слишком дружелюбный незнакомец - Валентен Мюссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце двухтысячных во время очередной вылазки на дороге, ведущей в Монтань Нуар, они заметили табличку «продается», прикрепленную к дереву у въезда на проселочную дорогу. Интуиция, любопытство… Они не знали, что подтолкнуло их направиться туда. Они уже тогда искали себе дом, но не могли и помыслить о том, чтобы купить его так далеко от моря. За трухлявой деревянной изгородью они увидели среди деревьев этот полуразвалившийся лонжер[2] — низкий и вытянутый, как строят в Бретани. Стены из местного камня, голубые ставни, выцветшие от времени, нескладная крыша… и все это утопало в море зелени. «Это здесь», — подумал Франсуа. У него создалось впечатление, будто он вернулся в детство и обнаружил в лесной чаще хижину из своих грез. Франсуа и Матильда не произнесли ни единого слова. Простой взгляд, которым они обменялись между собой, заменил им многочасовые разговоры.
В тот же день они постучались в дверь агентства по недвижимости, обозначенного на табличке. Здесь все требовало починки, большинство посетителей до них были обескуражены количеством работ, которые предстояло осуществить. Цена подлежала обсуждению. Первого же посещения оказалось достаточно, чтобы убедить их обоих. Работы длились уже больше года. Франсуа и Матильда регулярно приезжали сюда; в результате их постоянных усилий запущенное строение понемногу превращалось в колоритный дом, вполне достойный быть сфотографированным на открытку. Они всегда мечтали о доме, где можно будет проводить каникулы, а на пенсии окончательно обосноваться там. Они и не знали, что это произойдет гораздо раньше, чем предполагалось.
Когда он припарковался, Матильда стояла на пороге с чашкой в руке — без сомнения, это был один из тех странных отваров, которые она готовила из найденных в саду растений.
— Все прошло хорошо?
Интонация не обманула его. Матильда приняла демонстративно беззаботный вид, но Франсуа был уверен, что она уже давно ждала его, высматривая, не появится ли машина в конце аллеи, и борясь с беспокойством. После того несчастного случая она опекала его как ребенка, а уединенная жизнь в сельской местности не уладила дела.
Его «несчастный случай»… Из-за НМК[3] ему пришлось уехать из Парижа и провести несколько месяцев после больницы в загородном доме. Такой была хорошо отработанная версия, которой они пользовались в разговорах с местными жителями, чтобы объяснить длительное и необычное присутствие в окрестностях Кемперле. У четы Вассеров не было ни семьи, ни настоящих друзей в этих краях, только обычные знакомые. В конце концов, могут же они позволить себе немного отклониться от правды.
Теоретически — в этом Франсуа Вассер не сомневался — правда всегда предпочтительней лжи. Но она не особенно удобна, когда хочешь избежать слишком большой откровенности с малознакомыми людьми. Чего он боялся больше всего? Вызвать нездоровое любопытство? Прочесть в глазах собеседников жалость, которая его растревожит? Быть вынужденным кратко пересказывать свой мучительный опыт? Его ложь была хорошо рассчитана: почти никакого риска, что кто-нибудь установит связь между выздоровлением почтенного университетского преподавателя и событием, которое восемь месяцев назад повергло Францию в состояние шока.
— В городе было много народа?
— Чуть больше, чем обычно.
— Конечно, сезон… Люди предпочитают пользоваться солнечной погодой.
— Да, без всякого сомнения.
Они вошли. Как и всегда, в гостиной было тщательно убрано. Ни на столе, ни на диване не валялось никаких бумаг и даже ни одного журнала. На каминной полке Франсуа заметил букет первых в этом сезоне розовых тюльпанов, которые Матильда собрала, пока его не было. Она всегда любила цветы. Кстати говоря, розарий за их домом неизменно производил сильное впечатление на редких посетителей.
— Обед будет готов через полчаса.
Матильда настаивала, чтобы они садились за стол в определенное время. В этом ритуале она находила что-то успокаивающее.
— Ты что-то ищешь? — спросила она, увидев, как Франсуа шарит взглядом рядом с диваном.
— Ты не видела статью, которую я вчера читал?
Матильда открыла дверцу двускатного секретера у входа.
— Я положила ее сюда.
Она бросила быстрый взгляд на рукопись.
— «Роль римской нумизматики в конце тетрархийской эпохи». Выглядит заманчиво.
— Если бы ты знала…
С начала своей вынужденной досрочной пенсии Франсуа буквально набросился на работы, которые доходили до него благодаря любезности почтенных собратьев с факультета истории. Он не был наивным простаком: запашок сострадания ощущался во всей этой корреспонденции, а также в том, каким образом его уверяли, что его не забывают и ни капли не сомневаются, что он очень вскоре вернется на свою университетскую кафедру. Франсуа тоже делал вид, что все это так и есть. Он просматривал, комментировал, вносил поправки, делал замечания, достаточно дельные, чтобы создать впечатление, что он на пути к выздоровлению. Он просто-напросто придерживался той линии поведения, которой от него ожидали.
— Полагаю, мне имеет смысл пойти читать на свежий воздух.
— Очень хорошо. Когда все будет готово, я зайду за тобой.
Франсуа устроился в шезлонге во влажном после дождя саду. Небо уже полностью очистилось от туч, воздух был свежим и бодрящим. Франсуа даже не смог вспомнить, когда в последний раз сидел так на солнышке.
Между двумя зевками он сделал на полях документа несколько заметок, а потом принялся клевать носом. Он чувствовал, что лучи зимнего солнца стали теплее, в то время как еле ощутимый бриз гладил его по волосам. Не подремав и десяти минут, он услышал звук шагов по посыпанной гравием дорожке.
— Это вам.
Франсуа открыл глаза.
Он стоял напротив него, закрывая от него солнечные лучи: Ле Бри — ближайший сосед. Низкорослый мужчина с крепким телом, несмотря на то что уже разменял восьмой десяток, с рублеными чертами лица и узким прямым носом, выступавшим вперед, будто
