Unknown - Марина

В душе был регулятор для цифровой настройки температуры холодной или же теплой воды, как захочется, и я установила его так высоко, как могла вытерпеть, затем вошла в душ и позволила воде скользить по моему телу. Я вымыла волосы кокосовым шампунем, который стоял на полке в ванной, затем завернулась в полотенце и вернулась в спальню.

На кровати стоял поднос, на нем — тарелка супа и бутерброд. BLT. (Прим. бутерброд с большим количеством вариаций, основный ингредиенты — бекон, салат, майонез, помидор, хлеб). Мой любимый. Здесь же была аккуратно сложенная серая футболка и пара тренировочных штанов.

Я ничего не ела весь день — этим утром в приюте подавали овсянку с изюмом, а я сторонилась овсянки, с тех пор как один раз, в прошлом месяце, одной из моих изюминок оказалась муха.

Я жадно съела сэндвич. Я раздумывала, сделал ли Кольт его сам. Сэндвич был на удивление хорош — бекон был соленым и теплым, салат хрустящим и свежим.

После еды я почистила зубы новой зубной щеткой, которую нашла под раковиной, затем высушила волосы феном, висящими на стене.

Я переоделась в одежду, которую он мне дал, и скользнула под простыни.

Они были шелковистыми и мягкими, странно ощущаясь на моей коже.

Я была уверена, что не смогу заснуть. Кровать была чужой, место странное, не говоря уже о том, что Кольт был внизу.

Но я закрыла глаза и секунду спустя провалилась в сон.

Я была в моей приемной семье, семье Дейли, где я встретила Лиама. Г-н Дейли, или Фрэнк, как он любил, чтобы его называли, заставил меня ставить свечи на день рождения в огромный торт из грязи и травы. Я начала ставить их по одной, но каждый раз, когда я втыкала новую свечу, другие свечи падали. Г-н Дейли стоял в углу с ремнем, его глаза смотрели печально, когда он покачал головой взад и вперед.

— Ты делаешь это неправильно, Оливия, — грустно сказал он. — Неправильно.

Потом вышел Деклан и начал направлять мою руку так, чтобы правильно поставить свечи. Я была счастлива. Но потом, из ниоткуда, на руку Деклана опустился ремень, вжимая ее в торт.

— Нет! — закричала я.

Мои глаза распахнулись.

Мое сердце забилось быстрее, лицо горело. Я села на кровати, паникуя, не уверенная в своем местонахождении. Потом я вспомнила. Стрип-клуб. Кольт. Его квартира.

Я легла обратно на кровать и попыталась успокоиться. Но это не сработает. Я знаю, что не сработает.

Оставался только один выход.

Я встала и направилась в ванную, схватив свою сумку на ходу. Как только я оказалась в ванной, я вытащила свою косметичку, затем достала зеркало и вынула лезвие.

Оно мерцало на свету, и я приложила край к своей коже. Мне нравилось резать руки. Я знала, что это рискованно, что я должна попробовать делать это на бедре или выше на моей руке. Но ничего так не успокаивает меня, как раны на запястьях.

Первый разрез не был глубоким. Он был поверхностным, просто маленький намек, от которого едва ли выделилось немного крови. Это просто дразнилка перед началом, как закуска перед основным приемом пищи, чтобы можно было унять голод.

Я практически сделала второй, более глубокий порез, когда дверь в ванную стремительно распахнулась.

Кольт стоял там, одетый в белую футболку и темно-синие спортивные штаны. Его волосы были влажными и немного растрепанными, словно он только что вышел из душа. Он посмотрел на меня, его лицо было мрачным.

— Я слышал твой крик, — сказал он. — Мне нужно было убедиться, что ты в порядке.

— У меня был кошмар.

Он посмотрел вниз на бритву в моей руке, потом на порез на запястье. Его взгляд скользнул обратно к моему лицу, и между нами что-то произошло. Могу сказать, он точно знал, что я делаю. Он знал, что я раню себя, знает, что это только начало. Это заставляет меня заинтересоваться, откуда он узнал — он тоже режет себя? Но хватило одного взгляда на гладкую кожу его предплечья, и я поняла, что это, не так. Интересно, попросит ли он меня остановиться?

Я замерла, бритва по-прежнему прижата к моей руке. Это изысканная пытка, думать, что ты вот-вот получишь освобождение, а потом быть пойманным.

Кольт пересек комнату в два шага, протянул руку и осторожно взял бритву из моей ладони. Он положил ее на раковину, а затем повернул мою руку в своей руке.

Он изучал мой порез. Тонкая струйка темно-красной крови появилась на моей коже. Но вместо того, чтобы наказать или спросить меня, почему я делаю это с собой, он достал бинт и Неоспорин из аптечки. (Прим. Неоспорин (Neosporin) — известное американское средство от ожогов, порезов и ушибов. Мазь)

— Все нормально, — сказала я. — Я могу сама это сделать.

Он поднял брови, будто не мог доверить мне даже такую простейшую вещь. Затем он выдавил немного Неоспорина на бинт и наложил повязку на мой порез.

— Спасибо, — сказала я, убирая свою руку. Она горела там, где он ко мне прикасался.

Он не сказал "пожалуйста". Вместо этого он просто смотрел. Его глаза были глубокими и спокойными, и они предупреждали меня, что он настолько увлечен, что может делать со мной все, что угодно. Тишина затянулась между нами, и я подняла подбородок, разрешая ему сказать мне, убираться отсюда. Если бы он это сделал, мне было бы все равно. Я не боюсь вернуться в приют.

Но он не выбросил меня на улицу.

Вместо этого он облизал верхнюю губу и двинулся ко мне.

Он был так высок, что даже наклонился, чтобы шептать мне на ухо.

— Ты хочешь все забыть? — выдохнул он. — Ты хочешь почувствовать расслабленность?

Он был так близко, что я могла чувствовать тепло между нами. Его кожа была гладкой, великолепной, он наклонился и зажал мой подбородок между указательным и большим пальцами, наклонив его так, что я была вынуждена смотреть на него.

Его глаза весело блестели.

— Я могу заставить тебя забыть все, Принцесса, — сказал он. Его большой палец мягко скользнул по моей нижней губе, посылая волны тепла по моему телу.

Он придвинулся ближе, настолько близко, что его губы практически касались моих, но не совсем.

— Ты хочешь забыть? — снова спросил он.

Его рука обернулась вокруг моей спины, и пальцы проследили мой позвоночник. Я вздрогнула. Мои соски затвердели под тонкой футболкой, в которую я была одета, и чувство неконтролируемости нахлынуло на меня, заставляя вернуться в клуб, где я танцевала для него.

— Да, — прошептала я. — Я хочу забыть.

Это правда. Я хотела забыть все. Я хотела забыть, что была бездомной, что мои родители не хотели иметь ничего общего со мной, что никто из моих родственников не были готовы принять меня. Но больше всего прямо сейчас я хотела забыть об обещании, которое дала Деклану. И я ненавидела себя за это.

— Нет, — я шагнула назад, качая головой. — Я не могу.

Если его это задело, он не подал виду. Вместо этого, задорный блеск вернулся в его глаза. Но там было что-то еще, огонь под поверхностью. Если бы я не знала лучше, я бы сказала, что это похоть. Но это было невозможно. Парень, как он — богатый, адски сексуальный, с красивыми женщинами, которые бросались на него каждый вечер — не мог хотеть девушку вроде меня.

— Ты можешь, — сказал он, его глаза не отпускали мои.

— Нет, — я покачала головой. — Я действительно не могу.

— Но хочешь. — Утверждение, не вопрос.

Я подняла подбородок.

— Да, серьезно? — выпалила я. — Ты в этом уверен?

— Да. — Он все еще смотрел в мои глаза, связь между нами становилась жарче. — Тогда, Принцесса, — сказал он, — почему бы тебе не сказать, почему ты не можешь?

То, как он это сказал, взбесило меня, словно он думал, что моя причина совершенно нелепа.

— Ты не поймешь, — сказала я, пытаясь обойти его.

Но он не сдвинулся с места, преграждая мне путь.

Я покачала головой.

— Причины нет, — солгала я. — Просто ты не настолько неотразим, как тебе кажется.

— О, я ужасно неотразим.

Звучит как дерзость.

— Не для меня.

— Посмотрим.

Он повернулся и вышел из ванной.

Я смотрела ему вслед, затем повернулась к раковине, мое сердце колотилось. Я ухватилась за край стойки так сильно, что оставила следы на пальцах. Я снова очень сильно хотела порезаться, но тот факт, что Кольт поймал меня, полностью разрушил облегчение, которое я могла бы получить от этого.

Я плеснула холодной водой на лицо и запястья.

Когда я вернулась в комнату, Кольт стоял возле кровати.

— Если ты собираешься попытаться прочесть мне большую лекцию о том, почему я не должна резаться, можешь не тратить дыхание, — сказала я. — Моя приемная мать пыталась делать это каждый месяц, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать, и это, очевидно, не сработало.

Не говоря уже о бесчисленных социальных работниках, психотерапевтах и о стационарной клинике, в которую они посадили меня на две недели. Ничего не помогло, а если и помогало, то ненадолго.

— Я не читаю лекций, — сказал Кольт. Он потянулся и взял меня за запястье, притянул меня близко к себе, так что наши грудные клетки соприкасались. — Я не верю в большие речи. Слова — это просто слова. Они ничего не значат.