На сопках Манчжурии - Евгений Белогорский

С каждым годом она крепла и расширялась, раскинув свои владения от Харбина до берегов Желтого моря. Там, на окончании Южно-Китайской железной дороги, были созданы города Порт-Артур и Дальний. Причем последнему отводилась основная роль в планах русского правительства. Созданный как океанский порт, Дальний со временем должен был заменить собой неудобный для стоянки кораблей мелководный Порт-Артур.

Особенно поднялась «Желтороссия» вместе со своей столицей в годы германской войны, когда из Владивостока в Россию гнали многочисленные эшелоны с товарами, закупленными в Америке или Японии. Попутно с этим, харбинские дельцы сумели сколотить громадные состояния на контрабанде спиртного, так как с начала войны в России был принят сухой закон.

После подписания Портсмутского договора и утраты Южно-Китайской ветки железной дороги, количество пограничной стражи было сокращено до двух бригад. Однако начавшиеся революционные беспорядки в Китае, заставили Россию в одностороннем порядке увеличить число пограничной стражи до трех бригад.

Уж слишком резко увеличилось в Маньчжурии число банд хунхузов, в которые охотно вступали простые крестьяне, полностью лишившиеся из-за революционных беспорядков средств к существованию. Ранее усмиренные русскими пограничниками, бандиты с новой силой возобновили нападения на железную дорогу, но заамурцы сумели дать им достойный отпор.

Но не только набеги хунхузов являлись основной головной болью администрации КВЖД и Москвы к началу 1924 года. Гораздо сильнее русскую сторону беспокоила деятельность маньчжурской военной клики во главе с маршалом Чжан Цзолинем. Он был один из тех китайских генералов-милитаристов, которые, пользуясь ослаблением центральной власти в Пекине, вели собственную игру, угрожая расколу страны.

Опираясь на вверенные им военные соединения, после смерти великого маршала Юань Шикая, генералы поделили страну на зоны личного влияния, положив начало «эпохи военных клик». Каждая клика милитаристов имела своего заграничного покровителя. Опираясь только на собственные ресурсы, было невозможно противостоять соседям не только в борьбе за Пекин, но и отстоять собственную территорию.

Одних китайских генералов поддерживали англичане, других спонсировали американцы. Третьих, подобно правителю Маньчжурии маршала Чжан Цзолиня, содержали японцы. Щедро снабжая его оружием, деньгами и инструкторами, они видели в нем ту военную силу, с помощью которой Токио собирался произвести нужный для себя раздел территории Китай. И первой целью этой многоходовой игры было устранение русских из Маньчжурии.

Согласно статьям Портсмутского мирного договора, Россией с Японией не имела права держать в Маньчжурии регулярные войска. Заамурский корпус пограничной стражи не подпадал под эту статью, и длительное время был головной болью японцев, чьи аппетиты распространялись на весь северо-восток Китая.

Видя успехи России по расширению сферы своего влияния во Внешней Монголии и Синьцзяне, японцы спали и видели, как ограничить русское присутствие на севере Маньчжурии. Согласно прогнозу экспертов тайного кабинета микадо, быстро растущий Харбин, с каждым годом усиливает позиции России в этой стратегически важной для Токио провинции. Потому, всеми доступными средствами, вплоть до военного столкновения, нужно заставить русских уступить КВЖД китайцам.

Стоит ли говорить, что у этого проекта в окружении императора было много сторонников в военной форме, но были и противники в лице экономистов. С цифрами в руках, они упрямо доказывали микадо, что нынешнее состояние экономики империи не может позволить ей новую войну с русскими. Тем более что согласно данным разведки и дипломатии, основная цель русских было укрепление Владивостока как крепости и воссоздание тихоокеанского флота. Никаких активных действий в Маньчжурии они не планировали, а значит, у Японии есть пять-семь лет в запасе для накопления средств и сил для боевых действий в Центральном Китае.

Как бы сильно ни любил микадо свою армию и флот, но доводы финансистов перевесили призывы генералов. Вести войну, не имея в своем распоряжении достаточно денег и ресурсов, не могла ни одна страна мира, однако главе партии войны, принцу Каноэ все-таки, удалось склонить чашу весов в свою пользу. Его главный аргумент заключался в том, что воевать с русскими будут исключительно китайские войска, маршала Чжан Цзолиня.

В этом случаи, связанная договором с Японией Россия не сможет ввести в Маньчжурию свою регулярную армию, как это было в Кашгаре. И всю тяжесть удара войск маршала возьмут на себя русские пограничники, вооруженные в основном стрелковым и холодным оружием. При таком раскладе сил падение Харбина было предрешено. После чего КВЖД теряла всякую ценность для Москвы, и её продажа Китаю была лишь вопросом времени.

Успех операции, за который принц Каноэ ручался головой, позволял реализовать один из первых пунктов тайного плана японского микадо. Согласно ему, Маньчжурия должна была стать главным плацдармом для наступления страны Восходящего солнца на центральные земли Китая.

В течение всего 1923 год, японцы лихорадочно наращивали мускулы Чжан Цзолиню, готовя китайского милитариста к военному конфликту с Россией. Из портов Квантуна в Мукден непрерывным потоком шли эшелоны с винтовками, пулеметами, гранатами, патронами и снарядами. Военные учения солдат самопровозглашенного властителя Маньчжурии под руководством японских инструкторов проводились одно за другим. И вот к началу нового, 1924 года, японские военные решили, что можно начинать.

Долго подталкивать маршала Чжан Цзолиня к активным действиям против русских не пришлось. Он хорошо понимал всю сложность положения заамурских пограничников в Маньчжурии, практически оторванных от своих главных сил. Кроме этого, Токио твердо заверил маршала в оказании любой помощи вплоть до введения японских войск, если конфликт примет нежелательный для Чжан Цзолиня оборот.

Убедившись, что Токио честно держат свое слово по укреплению боеспособности его войск, маньчжурский правитель ударил по рукам с полковником Кабаяси, представляющего в Мукдене японские интересы. С начала января китайские власти стали требовать бесплатного провоза по всему маршруту КВЖД своих воинских соединений, что полностью противоречило пунктам договора о совместном использовании дороги.

По началу эти требования были единичными, но в русском генеральном штабе сразу усмотрели в них опасную тенденцию и обратились к президенту с предложением о негласном усилении Заамурского пограничного отряда. Алексеев без раздумий согласился с этими предложениями, и машина закрутилась. В пограничный отряд стали направляться молодые офицеры, имеющие опыт в боевых действиях.

Кандидатура Константина Рокоссовского была в числе тех офицеров, кто по замыслу высокого начальства должны были усилить пограничные силы Заамурья. По приказу Москвы, он был срочно отозван в Москву из Семиречья, где продолжал службу после Синьцзяна.

Молодой офицер успешно прошел собеседование специальной комиссии и уже на следующий день, имея на руках предписание, выехал к новому месту службы. Но не только один Константин Рокоссовский ехал этим поездом в Харбин. В соседнем от штабс-капитана вагоне, согласно документам ехал ничем не примечательный господин с простой русской фамилией Владимиров. О его причастности к армейской среде выдавала военная выправка, которую он впрочем, не особенно и скрывал. Мало ли на свете людей, по тем или иным причинам покинувших ряды вооруженных сил России.

На самом деле, господином Владимировым был полковник русской армии Алексей Покровский, с которым штабс-капитан Рокоссовский два года назад проходил совместную службу в Синьцзяне. Однако в отличие от Константина, путь полковника пролегал в Пекин, поездка в который, скорее напоминала ссылку, чем действующую службу.

Попав в секретную делегацию, отправленную Генеральным штабом в Берлин для налаживания тайных отношений с германским рейхсвером, Покровский задержался в немецкой столице, с согласия начальника ГРУ генерала Щукина. Причиной этой задержки послужили сведения о том, что по приказу начальника Генерального штаба рейхсвера генерала Секста, была начата разработка новой секретной военной доктрины Германии. Осуществить эту идею, было поручено генералу Бломбергу, с которым у Покровского сложились дружеские отношения.

Информация генерала Щукина о начале разработки немцами новой военной доктрины вызвало у высоких чинов в Генеральном штабе чувство раздражения. О какой военной доктрине Германии могла идти речь, если её армия влачит жалкое существование, придавленная к земле запретительными статьями Версальского мирного договора. На свой страх и риск, Щукин все же дал полковнику добро на дальнейшую разработку генерала Бломберга и его новой доктрины.