Опыт присутствия - Юрий Тола-Талюк

53-го, попав в железные тиски реальной жизни, я оказался один. Два буксира перевозившие металлический прокат и профиль на Горьковскую стройку, приняли меня в качестве пассажира под попечительство знакомого моих родителей Новикова Евгения Ивановича очень похожего на участкового Аниськина, в исполнении артиста Жарова. Знакомый был большим начальником и хоть плыл на одном корабле, сразу забыл о моем существовании. Меня окружала команда, набранная из только что отсидевших срок зэков, освобожденных по знаменитой амнистии

Лаврентия Павловича Берии. Амнистия была ориентирована на жулика, серьезные статьи под нее не попадали: они, как правило, имелись у

"мужиков", наносивших хозяйственный вред государству (например, унес колоски или картошку с поля, чтобы прокормить семью) и "фашистов", как называли масть 58-й статьи.

Я пребывал в возрасте, когда самое последнее дело ударить в грязь лицом. Я жаждал утверждения среди этой публики. Впоследствии мне приходилось встречать в зоне мудрых людей и среди уголовников. Но те молоденькие прохвосты думали главным образом о том, что где плохо лежит. Для них и я, и выделенные родителями на дорогу скромные денежные средства, тоже не являлись исключением. Как люди искушенные в психологии связанной с трансформацией собственности, они решили не прямо присвоить принадлежавшее мне, а сделать так, чтобы я почел за честь предложить им. Экс зэки были неплохими психологами и управлялись с молокососами, подобными мне, как повар с картошкой. Когда родители доверяли свое чадо товарищу Новикову, они исходили из предположения, что путешествие продлится максимум недели полторы. Пустяк, под покровительством такого надежного человека. Разумеется, я тоже приложил настойчивость в получении возможности проплыть по рукотворному морю и Волге через полстраны.

Но прогнозы сохранились лишь в том пространстве, где договаривались

Евгений Иванович и мои родители. Как всегда, реальность оказалась изобретательней. Пропутешествовав пару дней, мы получили штормовое предупреждение. Выдержав день и полночи в спокойной заводи, нетерпеливо тронулись в самое темное время суток, к пункту назначения. Стремились наверстать упущенное. Тогда еще не были известны законы Паркинсона и собственные сюжеты событий не казались законом вредности. Позже, эту божественную игру я наблюдал множество раз. Все получает естественное выражение. В нашем случае, дно

Цимлянского водохранилища, образовавшееся совсем недавно, имело неизученный рельеф. Украшенный сединой и морщинами лоцман, с желтыми усами и сталинской трубкой в руке, знал Волгу как свои пять пальцев. Но в рукотворном море освоил лишь четыре. Мы налетели всем караваном на это неведомое место, за которое отвечал пятый палец.

Сила инерции вытащила корпуса буксиров, да и баржи с металлопрокатом, примерно на полметра из воды. Караван остановился со всего маху, как это могут делать только лошади. Мы вылетели из своих постелей, и некоторое время следовали маршруту по корабельным полам. Потом наступила неподвижность. По металлическому борту била волна. Ее неостывшая после бури свирепость оказалась бессильной перед монолитом, превратившим караван и материк в одно целое. Пахло тиной, железом, маслом и корабельной краской. Всплеск чувств, высказанных с горячим ожесточением и выразительной лексикой, длился недолго. Кода мы опять забрались в постели, из которых выбросило внезапное торможение о морское дно, уже светало. Торопиться было некуда. Самые энергичные понимали – можно спать и весь день, и следующую ночь. По крайней мере, ко мне это относилось в полной мере. Тогда я еще не числился матросом буксира "Быстрый" Волжской пароходной флотилии. У меня сохранялись некоторые денежные средства для поддержания личной независимости.

Впрочем, ничего особенного события, связанные с путешествием по воде, не несли. Мне впервые довелось попробовать на вкус гадость, которую пьют мужики, доводя себя до безумия. Я был пассивным зрителем воровской ловкости моих друзей, когда они, отвлекая внимание продавца, чистили витрину сельского магазина. Я испытал жгучий стыд за то, что они делали, и настоящий ужас от сознания того, что на моих глазах происходит событие, приводящее людей в тюрьму. Судьба краденой водки получила неизвестную мне самостоятельность, а я с экипажем пил водку купленную на мои деньги, закусывая ее картошкой с колхозного поля. Картошка была совсем молодой, похожей на горох. После нетерпеливой попытки почистить, ее зажарили вместе с кожурой, вернее обуглили в пароходной топке. Незабываемый вкус.

Пока несколько буксиров в сцепке рвали стальные троса, стараясь снять караван с мели, я осваивал азы естественной социальной иерархи на собственном опыте. Мне приходилось выстраивать отношения в мире, где не просто живут, а стараются выжить, где можно положиться только на собственные силы и никакие структуры общества не смогут защитить тебя, если ты не защитишь себя сам. Там у меня впервые возникло ощущение, что человеческая жизнь ничего не значит в глазах другого человека. Достаточно одной способности стали рвать плоть, такую беспомощную перед лезвием ножа. Тогда же впервые довелось убедиться, что сила духа одерживает верх над физической силой. Это было самое удивительное открытие моей юности. Кеша… Не знаю, было это кличкой или именем, и почему оно появилось, уже через много лет у попугая из популярно мультфильма? – Не знаю. Но это было ущемленное существо, лет восемнадцати. Оглядываясь сейчас назад, можно догадаться какую роль он выполнял среди своей братии. У него были густые полукруглы брови, синие глаза, хранившие выражение очевидного, но непонятного мне порока. Пухленькое лицо с ярким румянцем и небольшая одутловатая фигурка. Этому извращенному и страдающему неполноценностью молодому человеку требовалось утвердиться, найти кого-то кто слабее его. Более подходящего для данной цели лица, чем я, на пароходе не было. И он попытался утвердить свою власть надо мной (держать за шестерку). Его атака была истеричной, с ножичком и даже пеной на губах. Я испугался. Но на меня и что-то накатило. Кровь от моего лица отхлынула, тело охватил озноб. Стало страшно. Вместе с тем, я испытал жгучий стыд от своего страха и понимал, что лучше сдохну, чем тронусь с места.

Видимо он почувствовал это непреодолимое препятствие внутри меня и его страх, несмотря на нож, оказался сильнее. Он отступил. С тех пор

Кеша относился ко мне с тем же угодливым подобострастием, как и к остальным членам команды. Но я не умел, да и было неприятно пользоваться преимуществом. И здесь я получил еще один урок, который не перестает удивлять меня до сих пор. Как добро превращается в свою противоположность? Что требуется человеку, чтобы ответить добром на добро? – В каждом из них это добро должно присутствовать. Злобные, низкие, завистливые, ничтожные натуры не принимают добра. Они живут в мире грубого насилия. Для них вежливость, внимание и сочувствие – слабость или глупость. Мне до сих пор не понятен механизм божественного замысла, который не позволяет увидеть, что они заблуждаются. Кеша расценил мое признание в нем человеческой личности как слабость. Была вторая попытка взять верх. Но я уже обрел уверенность и подавил бунт даже с некоторой свирепостью. Его слабым местом был живот. Кеша, согнувшись, отполз в сторону и долго кашлял. Откашлявшись и не приближаясь ко мне, он поклялся, в лучших традициях уголовного жанра, что мне не жить, и что он дождется своего часа. Под знаком этого неприятного конфликта протекала моя служба на флагмане нашего каравана. Путешествие длилось около трех месяцев, а деньги закончились во время вынужденной стоянки, и мне пришлось устраиваться матросом, чтобы поддержать физическое существование.