Король сделки - Джон Гришем

– Почему ты напал на него?

С огромным трудом Текила наконец разомкнул опухшие губы.

– Не знаю, – медленно произнес он. Было видно, что ему больно говорить.

– Потрясающе, Текила. Есть над чем работать. Как насчет самозащиты? Этот парень к тебе приставал? Первым тебя ударил?

– Нет.

– Может, он был под кайфом или пьян?

– Нет.

– Ругался, угрожал тебе, а?

– Он спал.

– Спал?!

– Да.

– Наверное, слишком громко храпел. Ладно, проехали.

Зрительный контакт прервался: адвокату понадобилось что-то записать в своем рабочем блокноте. Клей нацарапал дату, время, место, имя клиента. Больше записывать было нечего. В его голове роилась не одна сотня вопросов. При тюремных собеседованиях вопросы всегда были одними и теми же: об основных фактах биографии подзащитного и о неблагоприятном стечении обстоятельств, приведших его сюда. Правду приходилось выуживать, как крупинки золота из песка, через эту плексигласовую перегородку, и делать это было можно только в том случае, если клиент не напуган. На вопросы о семье, школе, работе, друзьях эти ребята обычно отвечали довольно честно. Но то, что касалось преступления, требовало от адвоката виртуозного мастерства. Каждому адвокату по уголовным делам было известно, что при первой встрече долго задерживаться на обстоятельствах преступления не следовало. Подробности приходилось разузнавать в других местах, причем без помощи клиента.

Однако Текила казался не таким, как другие. Похоже, – пока, во всяком случае, – он не боялся правды. И Клей решил сэкономить, быть может, немало часов своего времени. Он наклонился поближе к перегородке и, понизив голос, проговорил:

– Они считают, что ты убил парня, пять раз выстрелив ему в голову.

Распухшая голова медленно опустилась в знак согласия.

– Некоего Района Памфри по кличке Пампкин. Ты его знаешь?

Кивок – да.

– Ты стрелял в него? – Клей почти перешел на шепот. Хоть охранники и дремали, адвокату не положено было задавать подобные вопросы, во всяком случае, в тюрьме.

– Да, – тихо произнес Текила.

– Пять раз?

– Кажется, шесть.

«Суду и пяти хватит. В два счета закончу дело», – подумал Клей. Это будет быстрая сделка: признание вины в обмен на более мягкий приговор – пожизненное заключение.

– Это связано с наркотиками? – спросил он.

– Нет.

– Ты его ограбил?

– Нет.

– Ну же, Текила, помоги мне. Была ведь у тебя какая-то причина?

– Я его знал.

– И все? Ты знал его? И в этом причина?

Текила кивнул, но ничего не добавил.

– Может, девушка? Ты его застукал со своей девушкой? У тебя есть девушка?

Парень покачал головой – нет.

– Это имеет какое-нибудь отношение к сексу?

Нет.

– Да говори же, Текила, я ведь твой адвокат. Я единственный на земле человек, который старается тебе помочь. Дай мне хоть что-нибудь, за что можно зацепиться.

– Я покупал наркотики у Пампкина.

– Слава Богу, заговорил. Когда это было?

– Года два назад.

– Хорошо. Он тебе задолжал деньги или товар? Или ты ему?

– Нет.

Клей сделал глубокий вдох и впервые обратил внимание на руки Текилы. Они были сплошь покрыты небольшими порезами и так распухли, что костяшек не было видно.

– Любишь подраться?

Не то кивок, не то покачивание головой.

– Уже нет.

– А раньше любил?

– Когда был маленьким. Как-то я побил Пампкина.

Наконец-то. Клей снова глубоко вздохнул и взялся за ручку.

– Спасибо за помощь, сэр. Когда именно ты подрался с Пампкином?

– Давно.

– Сколько тебе было лет?

Текила слегка пожал плечами, как делают в ответ на дурацкий вопрос. Клей по опыту знал, что у его клиентов отсутствует чувство времени. Они могут помнить, что их ограбили вчера или арестовали месяц назад, но все, что простиралось за пределы тридцати суток, сливалось воедино. Уличная жизнь – борьба за то, чтобы выжить сегодня. Нет ни времени для воспоминаний, ни событий, достойных памяти. И будущего нет, чтобы соотносить его с прошлым.

– Мы были мальчишками, – ответил Текила все так же кратко, вероятно, эту привычку он приобрел после того, как ему сломали челюсть, а может, и раньше.

– Все же сколько тебе тогда было?

– Может, двенадцать.

– Это случилось в школе?

– На баскетбольной площадке.

– И сильно вы поцапались? Синяки, поломанные кости... Да?

– Нет. Старшие разняли.

Клей на несколько секунд положил трубку и подвел итог: что у него есть для защиты? «Уважаемые присяжные, дамы и господа, мой клиент в упор выстрелил в мистера Памфри (который не был вооружен) пять или шесть раз из украденного пистолета по двум причинам: во-первых, потому что знал его и, во-вторых, потому что лет восемь назад они подрались на баскетбольной площадке. На первый взгляд звучит недостаточно убедительно, дамы и господа, но те, кто знает, что такое Вашингтон, округ Колумбия, поймут: эти две причины ничуть не менее весомы, чем любые другие».

Картер спросил в трубку:

– Ты часто встречался с Пампкином?

– Нет.

– Когда видел его в последний раз, перед тем как застрелить?

Опять неопределенное пожатие плечами. Та же проблема со временем.

– Ты виделся с ним раз в неделю?

– Нет.

– Раз в месяц?

– Нет.

– Дважды в год?

– Может быть.

– Когда вы встретились два дня назад, вы поссорились? Помогай, Текила, не заставляй меня клещами тянуть подробности.

– Мы не ссорились.

– Зачем ты пошел за ним в аллею?

Текила положил трубку и несколько раз медленно покрутил головой, видимо, чтобы размять мышцы шеи. Похоже, у него болело все тело. Наручники впивались в запястья. Потом он снова взял трубку:

– Я скажу вам правду. У меня был пистолет, и мне хотелось в кого-нибудь выстрелить – все равно в кого. Я вышел из лагеря и побрел, без всякой цели, просто искал, в кого выстрелить. Я почти уже прицелился в корейца, который стоял на пороге своего магазина, но вокруг было слишком много народа. И тогда я увидел Пампкина. Я его знал. Мы немного поболтали. Я ему сказал, что, если он хочет, у меня есть немного коки. Пошли в аллею, и там я его застрелил. Почему – не знаю. Просто хотелось кого-нибудь убить.

Когда стало ясно, что рассказ окончен, Клей спросил:

– Что такое «лагерь»?

– Да центр этот, где я жил.

– Сколько ты там пробыл?

Новая пауза, но ответ поразил Клея точностью.

– Сто пятнадцать дней.

– Так ты ничего не употреблял сто пятнадцать дней?

– Ага.

– И тогда, когда стрелял в Пампкина, был чист?

– Ага. И сейчас. Уже сто шестнадцать дней.

– Ты раньше стрелял в кого-нибудь?

– Нет.

– А где взял пистолет?

– Стащил в доме двоюродного брата.

– Лагерь охраняется?

– Да.

– Значит, ты сбежал?

– Мне дали два часа. После ста дней можно выходить на Два часа, потом надо возвращаться.

– Значит, ты вышел из лагеря, пошел к двоюродному брату, стащил пистолет, отправился шататься по улицам в поисках кого-нибудь, кого можно убить, и наткнулся на Пампкина?

Текила кивнул:

– Да, так и было. Не спрашивайте почему. Я не знаю.

Клею показалось, что в уголках багрового глаза Текилы скопилась влага – чувство вины, угрызения совести? – но Клей не был уверен. Он достал из портфеля бумаги и просунул их в щель под перегородкой.

– Подпиши там, где отмечено красными галками. Дня через два я приду снова.

Текила не обратил на бумаги никакого внимания.

– Что со мной будет? – спросил он.

– Поговорим об этом позже.

– Когда меня выпустят?

– Наверное, не скоро.

Глава 4

Люди, руководившие центром реабилитации, не видели нужды прятаться от проблем и не предпринимали попыток отдалиться от зоны военных действий, на полях сражений которой собирали свой печальный урожай. Центр не был ни тихим заведением, расположенным в сельской местности, ни традиционной клиникой в хорошем районе города. Его обитатели прибывали с улиц и возвращались обратно на улицы.

Лагерь выходил на северо-западную Дабл-Ю-стрит, оттуда был виден ряд заколоченных досками двухквартирных домов, которые иногда использовали в своих целях наркодилеры. Неподалеку как на ладони лежала печально известная старая заправочная станция, ныне пустующая. Там оптовики встречались с розничными торговцами и совершали свои операции, не заботясь о том, что их могут увидеть. По неофициальным данным полиции, на пустыре возле заправки находили больше начиненных пулями трупов, чем в любом другом районе округа Колумбия.

Клей медленно ехал по Дабл-Ю-стрит. Все двери в машине были заперты, руки судорожно впились в руль, глаза стреляли по сторонам, уши ожидали в любой момент услышать роковой звук выстрела. Белый человек в этом гетто представлял собой желанную мишень в любое время суток.

Реабилитационный лагерь располагался в старом складском помещении, давно брошенном последним из тех, кто использовал его по назначению, проклятом городом и купленном на аукционе за несколько долларов кем-то, кто не ставил себе целью извлечение прибыли, но тем не менее видел некий прок в подобной покупке. Это было несуразное массивное строение, кирпичные стены которого от основания до крыши украшали бордовые граффити, во многих доступных местах уже замалеванные поверху местными мастерами «настенной живописи». Здание простиралось на целый квартал. Оконные и дверные проемы, выходящие на улицу, тоже раскрашенные, были наглухо зацементированы, так что не требовалось ни забора, ни колючей проволоки. Любому, кто задумал бы побег, понадобились бы кувалда, кайло и целый день непрерывного изнурительного труда.