Основной инстинкт - Ричард Озборн

— Наркотиками балуешься?

— Нет.

— Кокаин?

— Никакого кокаина, — многозначительно ответил Карран. — Бет, я работаю без задних ног. Я не пью, я даже больше не курю.

Она улыбнулась. Человек, бросивший курить при такой сумасшедшей работе, показывает чудеса самообладания.

— Как это, не куришь?

— С этим тоже покончено, — коротко пояснил Ник. Он находился здесь уже более пятнадцати минут, и им овладевали нервы. Ему жутко хотелось уйти отсюда, вернуться на улицу и отыскать того, кто зарезал Джонни Боза. Его работа была столь же сильнодействующа, сколь и любой наркотик. — Теперь, Бет, не будешь ли ты так любезна сообщить Внутренней службе, что я в форме? Это я, не больше не меньше, здоровый, полностью готовый полицейский. Так что дай мне возможность свалить отсюда к дьяволу.

Бет Гарнер сделала паузу перед ответом. Удовлетворить его просьбу — значит, никогда больше его не увидеть, даже по работе. Она не могла больше рекомендовать ему посещение психиатра. Ей казалось, что Ник представляет из себя именно то, что только что он сказал: нормальный полицейский детектив с грязной работой, которую кому-то всё равно надо выполнять — вот так, если, конечно, на свете существует «нормальный» детектив по расследованию убийств.

— Я напишу доклад для Внутренней службы…

— И…

— Я дам им понять, что средний, здоровый, полностью замороченный, готовый полицейский… Как это тебе?

Карран тепло улыбнулся:

— Спасибо, Бет.

Он направился к дверям её офиса.

— Я теряю тебя, Ник, — произнесла Бет Гарнер.

Она говорила тихо, до такой степени тихо, что, может быть, он и не слышал её слов.

Ник всё ещё не выполнил своих бюрократических обязанностей. После того как закончилась его встреча с Бет Гарнер, он направил свои стопы на четыре пролёта ниже — из спокойствия Главного управления по работе с персоналом департамента полиции Сан-Франциско в шумный хаос детективного бюро. Там царило обычное тихое сумасшествие, порождаемое трезвонящими телефонами, стучащими пишущими машинками и мощными полицейскими, оскорбляющими подозреваемых и друг друга. Контроль над ростом преступности в городе, в котором всякое возможно, таком, как Сан-Франциско, — это не занятие для тех, кто любит спокойную рабочую обстановку. В действительности, Ник Карран получал удовольствие от подконтрольной анархии бюро; он пристрастился к беспорядку и суматохе, будто это было для него естественной средой обитания. Сегодня, однако, неразбериха вокруг была удручающей, отражающей испытываемые им волнения: убийство Джонни Боза, очевидная страсть Бет Гарнер, тонкая усмешка Кэтрин Трамелл, её умные глаза.

Гас Моран приветствовал его с ещё более нежеланными новостями. Старый детектив выглядел очень уставшим, когда появился Ник.

— Толкотт сидит в офисе у Уокера.

— Великолепно.

— До сих пор, предполагаю, наблюдает, Видно, утренних наблюдений ему недостаточно.

— Придурок он наблюдающий!

— Как идут дела с хорошенькой леди-доктором?

— Она скучала по мне.

Гас открыл дверь уокерского офиса:

— Это хорошо, когда она сама цепляется. Это — на всю жизнь.

Толпа в офисе главы отдела по расследованию убийств была немного меньше сборища копов этим утром в спальне Джонни Боза. Харриган и Андруз просидели весь день на телефонах, разыскивая подноготную информацию о Бозе, его делах, его друзьях, его врагах. Кроме того, они сличали данные о месте преступления и ожидали Морана с Карраном, чтобы и те смогли выложить всё, что успели откопать.

Уокер выглядел нервным и возбуждённым, раздражённым ожиданием двух детективов. И хотя, если уж на то пошло, он сам настоял на встрече Каррана с Гарнер, начальник Ника с трудом мог простить тому его небольшое опоздание. Толкотт же нисколько не убавил той спеси, что он продемонстрировал в восемь утра.

Гас с Ником ещё не успели закрыть за собой дверь, как Уокер выскочил из своего кресла:

— Прекрасно! Начинаем.

Харриган, будто эти слова подключили его к сети, начал чтение своих записей:

— Шестнадцать проникающих колотых ранений в грудь и шею. Никаких чётких отпечатков, никаких следов взлома, ничто не пропало.

— Другими словами, — сказал Моран, ныряя в кресло, — ничего нет.

— Дай закончить человеку, — произнёс Карран. Он наливал две чашки кофе из кофеварки, стоявшей на столике невдалеке от окна. Затем в одну из них он налил обезжиренных сливок и добавил сахар — как раз столько, сколько любит Гас.

— Я ценю это, Ник, — высказал Харриган с сарказмом. — Действительно, ценю. — Он не для того работал весь этот проклятый день, чтобы ему оказывала покровительство парочка копов.

— Всегда рад, офицер, — ответил Ник. Он поставил чашку с кофе перед Гасом и сделал глоток из своей.

— На ноже для колки льда не было обнаружено ни единого отпечатка, — продолжал Андруз за своего коллегу, как будто тот составлял с ним единую команду борцов. — Так что престулление относится к группе «Ка-дэ»…

— Ка-дэ? — переспросил Толкотт,

— Кусок дерьма, — перевёл Гас. И после некоторых раздумий добавил: — Капитан.

— Ножичек для колки льда как раз такой, какой можно приобрести в доброй тысяче магазинов — в торговом центре, скобяных лавках, шопах типа «Остановись и отоварься» и даже у Андронико. Можно отрядить на поиски пять тысяч «фараонов» и всё равно концов никогда не сыскать.

— А что насчёт шарфа? — спросил Карран.

— Дорогой. «Гермес», стоит шесть сотен зелёненьких.

— Харриган в удивлении наклонил голову. — Шесть сотен баков за один шарфик. Кто это так разбрасывается деньгами?

— Богатые люди, — ответил Гас.

— Ага, я понимаю. Но шесть сотен за шарф? За этот кусочек шёлка?

— Харриган, — произнёс Уокер тоном, приказывающим прекратить прения.

— Я связался с «Гермесом» — есть тут один их офис на Юнион-сквсйр. Они продают по восемь — десять штук в неделю только здесь, в нашем городе. В Мэрин есть ещё парочка магазинов, которые их также обслуживают, существует ещё один «Гермес» в Сан-Рафаэле, там тоже — по восемь-десять штук. Под Рождество продаётся ещё больше, сказали они. В общем, как сообщили в «Гермесе», за год по всему миру расходится около двадцати тысяч их изделий. А это двенадцать миллионов баков в год. За шарфики. Вот таким образом.

— Мы могли бы сконцентрироваться на поисках шарфов, проданных в районе залива, — сказал Уокер. — Это не невозможно. Если она купила его в… мать твою, Гонконге, или Париже, или ещё где-то в том же духе, то мы можем даже Бога не молить о том, чтобы отследить судьбу шарфа.

— Она? — переспросил Моран. — Почему вы считаете, что это была она?

— Есть ли доказательства, что он занимался сексом с мужчинами? — адресовал вопрос Харригану и Андрузу Уокер.

Оба детектива отрицательно замотали головами:

— Не-а.

— Это была она, Гас.

— Ага, — подтвердил Андруз. — Биологический анализ показал, что у нас нет оснований предполагать, что он интересовался парнями.

— Никаких мальчиков для Боза, — вывел Гас.

— Расскажите нам о нём, — попросил Карран.

— Порошок был кокаином, Ник…

Карран обменялся с Толкотт взглядами, скрестившимися наподобие мечей.

— …высокого качества, высокого содержания. Это дерьмо много чище любого из тех партий, что люди из отдела по борьбе с наркотиками встречают на улицах. Большая часть компонентов соответствует низкосодержащему крэку. Судя по всему, обнаруженный кокаин относится к так называемому «высококачественному порошку восьмидесятых — эпохе Рейгана».

— Некоторые люди так старомодны, — вставил Моран. — Та-а-а-ак старомодны.

Все полицейские, включая Уокер, но исключая Толкотт, расхохотались. Последним тенденциозным проявлением вкуса Гасом Мораном была покупка выходного костюма, и случилось это в 1974 году. Он до сих пор ко всеобщему смущению время от времени надевал его.

— Ага, — продолжил Андруз, — он втягивал его. Были обнаружены следы частиц кокаина на его губах и пенисе…

— Он что и членом его втягивал? — вмешался Моран.

Андруз усмехнулся:

— Ну тебя, Гас, дай закончить. Боз оставил после себя около пяти миллионов долларов, наследников нет. Криминального за ним ничего не числится, за исключением поданной на него и его группу жалобы о погроме, устроенном в 1969 году в гостиничном номере. Он выплатил штраф, заплатил отходные за убытки и был выпущен на свободу.

— То есть нам известно, что он увлекался кокаином, — резюмировал Харриган, — был без ума от девочек и рок-н-ролла.

Ник Карран сделал ещё один маленький глоток кофе и спросил:

— Он и от мэра был без ума? Так?

Толкотт одарил его одним из своих взглядов, от которых могла бы расплавиться сталь.

— О’кей, — ответил Уокер, — так что насчёт девочек?

— Было их несколько, все так или иначе проходили через его клуб. Его подруга, его возлюбленная, его малышка, его женщина, его любовница — во всех этих ролях Кэтрин Трамелл.