Зигзаги судьбы - Мария Гиппенрейтер

Московская жизнь

На зиму я возвращалась с детьми в Москву. Володя вернул мне половину денег за квартиру, и родители, доплатив, купили нам двухкомнатную квартиру в их же доме. Я продолжила учебу в институте и опять вышла на работу в МГУ, устроив Машу в тот же детский сад, куда ходил и Егор. У меня стали появляться друзья. Как-то гуляя в обеденный перерыв по ботаническому саду, я набрела на двух молодых ребят, пытающихся колоть дрова возле какой-то подсобки. Зрелище было довольно плачевное. Понаблюдав за этим некоторое время, я попросила у них топор и, вспомнив все свои байкальские и беломорские навыки, быстро переколола все чурки. Вообще-то, я очень любила колоть дрова. Ребята в оцепении наблюдали за процессом, а потом позвали меня пить чай в подсобку.

Мы подружились, и так я оказалась втянутой в компанию туристов и гитаристов. Мы ходили в небольшие походы, пели песни у костра, ездили на слеты КСП (клуб студенческой песни). Иногда я брала на такие вылазки и детей. В пеленках и домашнем хозяйстве появился просвет.

Я вышла из неудачного брака с сильно поврежденной самооценкой. Под конец нашей совместной жизни Володя мне внушал, что я плохая женщина, жена и мать. В молодом возрасте критика людей, и особенно близких, воспринимается очень болезненно и кажется правдой, а не отражением их собственных проблем и внутреннего неблагополучия. Пытаясь выживать, учиться, работать и растить детей, я как-то потерялась во всем этом, доказывая окружающему миру, что я чего-то стою. Эти три года с момента рождения Маши были для меня очень значимыми. У меня появилось общение, я заметила, что нравлюсь мужчинам, что ко мне прислушиваются и ценят мое общество. Все это было для меня ново и в каком-то смысле целительно.

Как скоро выяснилось, Маша оказалась совсем не «садовским» ребенком. Походив день-другой в садик, она заболевала на неделю, и я все время сидела на больничном. Пришлось уволиться из МГУ и забрать Машу из сада.

Тогда я устроилась работать дворником в соседней школе, и там же – ночной уборщицей. Уложив детей вечером спать, шла чистить снег и мыть школьные кабинеты. Мне очень помогала моя двоюродная бабушка. Она приезжала и оставалась с детьми, когда мне было нужно, включая и летнюю сессию.

Я уже заканчивала институт, и предстояла сдача экзаменов. Самыми страшными были История КПСС и Научный коммунизм. В школе у нас тоже была история КПСС, и у меня к этому предмету с тех пор развился стойкий иммунитет. Я не воспринимала ни одного слова, не запоминала ни даты партийных съездов, ни фамилии партийных деятелей. Этот предмет вообще не имел для меня никакого смысла. Наш преподаватель в институте был довольно старый и наполовину глухой. Мы быстро просекли, что если что-нибудь бойко, но не очень громко говорить, иногда вставляя слова «съезд партии» и какие-нибудь даты, то он удовлетворенно кивал головой и ставил четверки. Таким образом, этот предмет мне как-то удалось спихнуть. Дальше предстоял Научный коммунизм. Что это такое, я не имела никакого понятия. Это словосочетание меня так напугало с самого начала, что я не была ни на одной лекции, не открывала учебник и преподавателя в глаза не видала. Настал час расплаты, и надо было идти на экзамен. Надеяться было не на что. Войдя в кабинет, я увидела симпатичного мужчину лет сорока, с голубыми глазами. «А можно было бы и походить на лекции», – мелькнула мысль. Я села.

Преподаватель задумчиво на меня посмотрел, видимо что-то прочел в моих глазах и задал неожиданный вопрос:

– У вас дети есть?

– Есть, – ответила я.

– Сколько?

– Двое.

– Давайте зачетку.

Поставив в ней четверку, он протянул мне зачетку и сказал:

– Можете идти. Не нужен вам научный коммунизм.

Не веря своим ушам и глазам, я вышла из кабинета. Возникла мысль спросить: «А если б было трое, то была бы пятерка?» – но я не стала искушать судьбу.

Все остальное сдавала по-честному, много готовилась, писала конспекты. И вот институт закончен, и я стала законным учителем биологии и химии. Но в школе мне работать не хотелось. Как всегда маячила мечта – уехать жить куда-нибудь в лес, на природу.

Когда-то у Олега Куваева я прочитала, что у каждого человека есть «свое место» на земле, и его можно найти и узнать. Это было мне очень понятно, и я искала это «свое место», знала, что оно где-то есть и что я его сразу узнаю, по внутреннему ощущению. Там должна быть чистая нетронутая природа, подальше от больших городов, небольшая дружная коммуна людей-единомышленников и подходящая компания для моих детей, чтобы они не превратились окончательно в Мауглей и Тарзанов, а росли хоть в какой-то цивилизации и имели нормальное общение. Заповедники казались самым подходящим местом для подобных поисков. Мечта долгое время может оставаться просто мечтой, но иногда она превращается в цель, и я к этой цели упорно шла. Теперь я вижу, как в течение моей дальнейшей жизни этот поиск постепенно трансформировался в поиск «своего места» внутри себя. Но тогда я этого еще не понимала.

Маше шел четвертый год, Егор в сентябре пошел в первый класс, а я временно устроилась работать в школу в группу продленного дня для четвертых классов. Туда я брала с собой Машу, и это было удобно. Тем временем стала думать, в какой бы заповедник мне поехать.

Сборы

Уже не помню почему, но выбор остановился на Юганском заповеднике. Находился он в Западной Сибири, в Тюменской области. Я списалась с директором и получила ответ, что для меня есть ставка младшего научного сотрудника. Также он обещал выделить дом, и сообщил, что для детей у них есть школа и детский сад. Я воспряла духом и начала готовиться к отъезду. Впереди ждала новая жизнь. Я уже была не лесником или лаборантом, а молодым специалистом с дипломом.

Конец ознакомительного фрагмента.