40 - Руслан Мельников

ВЕНИАМИН. Хватит, дети! Мы с мамой о серьезных вещах говорим.

ТАСЯ. А может, я тоже хочу поговорить о серьезном. Может, я в мальчика влюбилась. Это что, не серьезно?

СТАСИК. О-о-о! Таська влюбилась! Подумаешь, новости. Ты каждый месяц в кого-нибудь втюриваешься!

ВЕНИАМИН. Хотите поговорить о серьезном? Ну, хорошо. Тася, Стасик, вы меня помните?

СТАСИК. Че? Па, ты совсем, да?

ТАСЯ. Не поняла.

ЛАРИСА. Веня, перестань. Пожалуйста.

ВЕНИАМИН. Нет, Лара, они сами напросились на серьезный разговор. (Детям.) Поставим вопрос так. Я в вашей жизни был или меня не было? Нет лучше так: я в ней всегда был или…

ТАСЯ. Вообще-то ты все время работаешь, па.

СТАСИК. Ага, закроешься в кабинете, и фиг знает, есть ты там или нет.

ТАСЯ. За дверью-то не видно.

ВЕНИАМИН (озадачено, будто совершил открытие) . Не видно. За дверью не видно. А ведь правда…

Двойник качает головой: мол, в самом деле, не видно.

ЛАРИСА (детям) . Все, марш из комнаты.

ВЕНИАМИН. Лучше я пойду.

ЛАРИСА . Куда?

ВЕНИАМИН. Так… Прогуляюсь.

ЛАРИСА (с деланным весельем) . А вот это хорошо. Вот это правильно. Давно пора. Подыши, Веня, проветрись. Дождь, вон, уже закончился.

Вениамин выходит из комнаты.

Сцена 5

Лестничная площадка. Лифт. Скрипит подъемный механизм. Сосед нетерпеливо жмет кнопку.

СОСЕД. Ряха-муха! Пока дождешься этого лифта, десять раз сдохнешь. У меня что, ноги казенные по лестницам бегать?

Подходит Вениамин. Теперь он в джинсах и куртке. Встает рядом с соседом. Позади Вениамина, за его левым плечом пристраивается Двойник в той же одежде, что и Вениамин. Двойника, как водится, не замечают.

СОСЕД. Здорово, сосед! Как сам?

Двойник приветственно машет соседу рукой.

ВЕНИАМИН (вяло) . Нормально, спасибо.

СОСЕД. Чего сонный такой? И глаза красные. Не спал ночью? Работа?

ВЕНИАМИН . Жизнь.

СОСЕД. Жизнь? Хех-хех! Половая, а? (Двойник глумливо посмеивается) Привет жене, кстати.

ВЕНИАМИН (потеряно) . Половая? Да, на полу тоже возились немного.

СОСЕД. На полу! Возились! Хех! Юморист, ряха-муха!

ВЕНИАМИН. Бумаги перебирали.

СОСЕД. А-а-а, это теперь так у интеллигенции называется? Бумаги перебирать. Хех-хех!

Двойник посмеивается.

ВЕНИАМИН. Да нет, мы искали… То есть, я искал.

СОСЕД. Ну и как? Нашел? На какой глубине? Хех! Знаю-знаю я вас, искатели.

ВЕНИАМИН (встрепенувшись) . Извините, скажите пожалуйста, а что вы обо мне знаете?

СОСЕД. То есть, ряха-муха?

ВЕНИАМИН. Ну, как вы думаете, я здесь раньше все время жил? Ну, не все, то есть, а после того, как въехал, я здесь жил постоянно или нет?

СОСЕД . Че?

ВЕНИАМИН. Или просто была видимость, что я тут живу? Или даже видимости такой не было? Периодически я как бы был, а периодически меня как бы не было.

СОСЕД. Сосед, ты с будуна, а? Головка бо-бо? Ну, в смысле голова?

ВЕНИАМИН. Нет, я серьезно. Вы же сосед по площадке. Значит должны смотреть, наблюдать…

СОСЕД. Да больно надо мне за тобой наблюдать, ряха-муха!

ВЕНИАМИН. Так я был или меня не было?

Двери лифта открываются.

СОСЕД. Сосед, ты это… сам езжай, лады? Я лучше по лестнице спущусь, ряха-муха. Для здоровья, говорят, полезно.

Сосед торопливо уходит. Двойник делает ему ручкой. Вениамин и Двойник входят в лифт. Двери лифта закрываются.

Сцена 6

Кафе. За столиком сидят Вениамин и Светлана. Здесь же вальяжно развалился на стуле Двойник, по-прежнему никем не замечаемый. Двойник оценивающим взглядом наблюдает за Светланой и, судя по всему, она ему нравится. Светлана ест мороженное, Вениамин пьет что-то из высокого стакана с трубочкой. Это может быть просто сок или алкогольный коктейль. Они молчат.

СВЕТЛАНА. Ну, Веничек, как жена? Дети?

ВЕНИАМИН. Нормально.

СВЕТЛАНА. Чудесно.

ВЕНИАМИН. Как твой?

СВЕТЛАНА. Тоже не жалуюсь.

ВЕНИАМИН. Рад за тебя.

Пауза.

СВЕТЛАНА. Раньше мы бы с тобой уже полчаса целовались бы взасос.

ВЕНИАМИН. Раньше – да.

СВЕТЛАНА. И не только целовались бы.

ВЕНИАМИН. Не только.

Пауза.

СВЕТЛАНА. Это все?

ВЕНИАМИН . Что?

СВЕТЛАНА. Я не поняла, Веничек, в чем дело? Зачем понадобилась такая срочная встреча?

ВЕНИАМИН . Подожди, Света, я не знаю, как сказать.

Вениамин нервничает, отодвигает свой стакан в сторону. Двойник берет его стакан себе. Пьет и с интересом наблюдает за соседями по столику, время от времени жестами выказывая свое отношения к беседе. (Жесты могут быть приличными, а могут быть – и не очень).

СВЕТЛАНА. И долго мне ждать? Мы с тобой разбежались… Сколько?.. Четыре года назад…

ВЕНИАМИН. Четыре с половиной.

СВЕТЛАНА. Потом ты вдруг появляешься, выдергиваешь меня. Бормочешь по телефону что-то невнятное. Мол, вопрос жизни и смерти. Я, конечно, сначала мысленно посылаю тебя куда подальше. Потом все-таки сочиняю какую-то ерунду для мужа. Несусь сюда. А зачем? Чтобы мило тебе поулыбаться, сожрать мороженое, еще немного потолстеть и поболтать ни о чем? Объяснись или я ухожу.

ВЕНИАМИН. Хорошо-хорошо, я постараюсь. Только ты помолчи, пожалуйста, дай сосредоточиться.

Светлана молча смотрит на него. Ест мороженное.

ВЕНИАМИН. Мне скоро сорок, Света. Нет, не так… Я издалека начну, ладно?

СВЕТЛАНА. Ты всегда начинаешь издалека. Только не всегда доходишь до сути.

ВЕНИАМИН. Послушай, Света, просто послушай.

Светлана молча смотрит на него. Ест мороженное. Двойник пьет сок. Вениамин собирается с мыслями.

ВЕНИАМИН. Вот раньше, в детстве окружающие как ко мне обращались? «Мальчик»…

Двойник хихикает. Светлана чуть не давится мороженным. Вытирает рот платком.

СВЕТЛАНА (усмехаясь). Мальчик? Мальчик Веничек.

ВЕНИАМИН. Мальчик, мол, подойти, пожалуйста. Или мальчик, позови родителей. Или мальчик, как тебя зовут? А сколько тебе лет? А кем ты хочешь стать? А кого ты больше любишь – маму или папу? Ну, знаешь, все эти банальные дебильные взрослые вопросы, которые придуманы специально для того, чтобы мучить детей и умиляться. Но тут главное не вопросы, главное, что непременно назовут мальчиком. А потом вдруг р-раз – понимаешь, что тебя, ну, меня, то есть, называют уже по-другому. Парень. Ну, или там молодой человек. В зависимости от ситуации. А потом опять – р-раз! И новое озарение: оказывается, незнакомые люди ко мне обращаются так: «мужчина». И давно уже. Только не понятно, как давно. Все происходит как-то так… незаметно как-то. Я сам не особо ощущал перемен, но вот эти обращения… Словно бы они меня меняют. Понимаешь?

СВЕТЛАНА (печально) . Да-да-да. Девочка, девушка, женщина… Мне это знакомо. Очень хорошо знакомо.

ВЕНИАМИН. А недавно я начал себя ловить на том, что дергаюсь и нервничаю, когда слышу на улице: «Эй, дед!» Или «Отец!». То есть я понимаю, что рано еще, что это не мне и не обо мне. Но в то же время понимаю, что скоро будет и мне, и обо мне тоже. Что и мне ведь будет не сорок и даже не пятьдесят, а все шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, сто, если доживу. И вот я думаю, а когда меня будут называть «дед», и я буду смотреть на ту жизнь, которую прожил… ну, якобы, прожил, что я увижу? А, Света, что?

Двойник комично-требовательно хлопает кулаком по столу. Якобы, хлопает, то есть, потому что ничего не слышно.

СВЕТЛАНА. Ну, Веничек , ты даешь! Я думала, приближающаяся старость вгоняет в панику только женщин, да и то не всех.

ВЕНИАМИН. Дело не в старости, Света. Я ничего не имею против старости, как таковой, хотя молодость – это, конечно, лучше.

СВЕТЛАНА. Ну, кто бы спорил, что молодость лучше!

ВЕНИАМИН. Я просто не могу понять, то ли жизнь идет слишком быстро, то ли она не идет совсем. То есть идет, но как-то так, рывками.

СВЕТЛАНА. Что значит рывками?

ВЕНИАМИН. Значит, обрываясь. Вот она идет-идет, а потом – хоп! – и нет огромного куска. Как льдина от айсберга отвалилась. Потом опять жизнь. Потом опять обвал. И опять. И снова. Куски откалываются. Тонут. Большие, маленькие. Исчезают так, что о них вообще не остается воспоминаний. И чем дольше живешь, тем этих кусков и кусочков становится больше. И куда деваются эти пласты – понимаешь, целые пласты жизни! – непонятно. Только мальчику на улице уже говорят: «Эй, парень!». Или «Молодой человек, вы бы не могли…» Ну, что-нибудь там не могли бы сделать, помочь, объяснить. А потом хрясь-хрясь-хрясь. Рывок-рывок-рывок. Обвал-обвал-обвал. И к парню, который молодой человек, обращаются по-новому. «Слышь, мужик!» Или «Мужчина, помогите, пожалуйста». Жизнь становится какая-то не последовательная, не целая. Не целостная – вот!