Четыре вечера с Владимиром Высоцким - Эльдар Рязанов

Рязанов. И это настоящий клапан?

Нина Максимовна. Да, настоящий… А эти пластинки Володя покупал, привозил с собой. В основном здесь джазовая музыка, которую он любил. Очень много джазовой музыки, американских всевозможных ансамблей, оркестров, отдельных певцов, гитаристов.

В стеклянной горке красовался набор бело-голубой посуды.

Рязанов. Здесь написано «Владимиру Высоцкому от гжельцев. 78 год». Он там выступал?

Нина Максимовна. Да, там был концерт. У Володи был большой комплект посуды, они ему подарили. Но он половину раздал товарищам. Я, правда, была не особенно довольна, очень красивые вещи, они могли бы и остаться в доме. Но Володя вообще любил дарить. Он говорил:

«Ну, мамочка, пусть людям будет приятно».

Рязанов. Я вижу здесь много коробок, разных сортов чая. Он что, был чаевником?

Нина Максимовна. Да, он привозил чай из всех стран, куда только его заносило. Вкусные чаи. Особенно английский, наверно, из колоний. Он вообще любитель чая был. И как только входил в квартиру, первое, что он говорил: «Мамочка, поставь чайничек». И мы с ним очень часто пили чай, так, вдвоем. У нас в доме всегда чай — это как культ. Мы любили чай…

Мы подошли к карте земных полушарий.

Рязанов. А на этой карте красным цветом отмечены его зарубежные поездки, да?

Нина Максимовна. Да, да, карту купила я. Мне хотелось, чтобы запомнились эти поездки. А потом Марина наклеила вот эти красненькие метки… они отмечали места, где побывали.

Рязанов. Наверное, это касается только заграницы, потому что Советский Союз он, по-моему, облазил весь.

Нина Максимовна. Да, весь. Это сотни городов.

Я остановился около двух хоккейных клюшек, испещренных фамилиями.

Нина Максимовна. Эти клюшки были подарены Володе хоккеистами.

Рязанов, Тут дата — 69-й год. «Владимиру Высоцкому с любовью от чемпионов мира и Европы». Вот Старшинова фамилия, Фирсова, Евгения Зимина. Это всё кумиры нашего хоккея.

Нина Максимовна. Я знаю, что перед своими поездками за рубеж на соревнования хоккеисты с Володей встречались, когда находились на отдыхе в Архангельском. У спортсменов это как-то, по-моему, вошло в традицию — встречаться с ним перед ответственными соревнованиями.

…Профессионалампо всяким каналам —То много, то мало — на банковский счет, —А наши ребятаза ту же ЗарплатуУже пятикратно уходят вперед!Пусть в высшей лигеплетут интриги,И пусть канадским зовут хоккей —За нами слово, —до встречи снова!А футболисты — до лучших дней…

На диване лежала гитара.

Рязанов. Это его гитара?

Нина Максимовна. Да, одна из его гитар. Когда Володи не стало, в доме было четыре гитары. Они здесь есть и сейчас тоже.

Рязанов. Это какая-нибудь особая гитара?

Нина Максимовна. Нет, обыкновенная, просто с ней он работал… И с ней произошла такая история… Когда я здесь осталась одна, вероятно, недели через две после того, как Володя ушел отсюда в последний путь, я услышала какой-то странный звук. Ну, я подумала, может быть, что-то упало. Смотрю, у гитары отскочила дужка и завернулись струны. На меня почему-то это очень подействовало…

Рязанов. Гитара, которая не пережила хозяина…

История, от которой мороз по коже…

Экскурсия продолжалась. Нина Максимовна говорила как бы спокойно, не поддавалась эмоциям, но я понимал, сколько душевных сил она сейчас тратит, как трудно ей погружаться в горестные воспоминания, какой ценой дается ей это спокойствие. Когда мы уходили, пробыв в доме около семи часов, она сидела и сама мерила себе давление. Тонометр показал 220 на 100.

В простенке висели большие часы со старинным циферблатом. Они стояли, не шли. Около часов, прямо к обоям, были приколоты высохшие розы.

Нина Максимовна. Это просто старинные часы… остановлены в час кончины… В десять минут пятого утра… 25 июля… 80-го года… А цветочки эти я собрала с пола, когда Володя ушел в последний путь. И вот так они больше шести лет висят. Розочки, которые были на полу…

Мы перебрались из большой комнаты в спальню, где рядом стояли две тахты.

Рязанов. Нина Максимовна, скажите, пожалуйста, а вот я вижу здесь, на тахте, тоже засохшие цветы.

Нина Максимовна. Ну, это то же самое.

Рязанов. Тоже с 28 июля 80-го года? Со дня похорон?

Нина Максимовна. Да, отсюда… его последнее место на этом свете. Здесь никто не живет, никто не спит.

Рязанов. И с тех пор никто здесь не спал ни разу?

Нина Максимовна. Нет.

Я увидел на тумбочке около тахты матерчатые черные очки. Такие очки дают пассажирам трансконтинентальных авиарейсов, чтобы свет не бил в глаза, чтобы можно было уснуть независимо от времени дня.

Нина Максимовна. Володя обычно на рассвете ложился спать. И чтобы ему не мешал свет, он надевал эти очки.

Рязанов. А до рассвета он работал, писал?

Нина Максимовна. Ну, обычно так часов, наверное, до четырех утра.

Рязанов. Сколько же он спал в день?

Нина Максимовна. Я думаю, не больше четырех часов. Когда мне приходилось иногда оставаться здесь, дома у него, то, в общем, было очень неспокойно, потому что горел свет в кабинете, он ходил по коридору. Видно, подбирал рифму. И так почти до рассвета.

Рязанов. Потому он так много и успел, что себя не жалел.

Нина Максимовна. Да, себя не жалея и любил работать ночью.

Нина Максимовна, оператор и я перебрались в кабинет. Квадратная комната, метров около пятнадцати. Из окна виднелось церковное здание — не то костел, не то кирха.

Рязанов. А почему стол в кабинете стоит не у окна, как это принято, а стоит у стены противоположной?

Нина Максимовна. Ну, вначале, когда эту старинную мебель привезли, стол поставили, естественно, к окну. Но Володя… на него почему-то очень действовала эта вот разрушенная немецкая кирха. Во время войны она от воздушной волны пострадала. Неприятное впечатление это на Володю производило. Потом они с Мариной перенесли стол вот сюда, к этой стене, он стоял вот здесь.

Но тоже что-то Володе было не по себе. Он говорил: сзади много пространства, мне неуютно. И уже в третий раз переставили стол к этой стене. Володя работал ночью, и для него не имело значения, откуда падает свет. Он включал лампочку.

Рязанов. Это его рукописи? Можно я посмотрю?