Давай никому не скажем - Агата Лель

С утра день не задался.

Проснулся от рева отца — орал, будто ему хвост прищемили. Носился по всему дому, причитая, что потерял какие-то важные документы.

Сорвался на мать, мол, это она опять убирала и куда-то засунула.

Мать бегала за ним по всему дому, причитая: «Рома, дорогой, это не я! Правда не я!» — Теряя следом за собой дольки огурцов, которые опять зачем-то налепила на лицо.

Это ее маниакальное желание омолодиться скоро сведет с ума всю семью!

Вчера отец по ошибке съел полбанки какой-то бурды на сметане, оказалось, это мать маску для лица намешала и охлаждаться в холодильник поставила. Вот батя потом орал из туалета — полчаса сидел, бедолага, на совещание опоздал. А сегодня на огурце поскользнулся, ударил и так больную ногу.

— Твою мать, Нонна, у меня же мениск! — матерился тот, поскуливая и потирая ушибленное колено.

— А я говорила, что эта бронзовая статуэтка здесь ни к чему, только интерьер портит. Снеси ее в гараж, — охала мать, помогая подняться страдальцу.

Помогая — громко сказано, конечно. В отце сто шестьдесят кило живого веса, а в маме дай бог пятьдесят вместе с сережками.

— Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! — неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи.

— Ромочка, может, тебе сеточку йодовую на колено? — не обиделась мама, поглаживая отца по вспотевшей лысине. — Ну-ну, ну не злись, я же хочу быть у тебя самой молодой и красивой.

— Ты у меня и так самая красивая, птичка моя.

Птичка, рыбка, котик... Не дом, а зоопарк. Интересно, так во всех семьях, или это только моя такая пришибленная?

У матери идея-фикс вернуть молодость, потому что она считает, что у отца любовница. Если честно, верилось в это с трудом — батя вечно пропадает в своей администрации, да и выглядит он, мягко говоря, не товарно: огромный живот, рыбьи глаза, двойной подбородок — на мечту миллионов женщин не смахивает даже отдаленно. Но он хорошо зарабатывает, это, конечно, его неоспоримый плюс, так что почва у страхов мамы все-таки есть.

Увы, деньги в наше время решают все. Девчонки как запах купюр чувствуют, так у них сразу волшебным образом притупляются и зрение, и совесть. Знаю я таких. Да та же Минаева из группы: через пару лет найдет себе богатого папика и будет у него на шее сидеть, ногами болтать. Только и разговоров: деньги, тряпки, побрякушки. Прицепилась ко мне как банный лист — сначала хвостом ходит, а потом, стоит ее приобнять, так сразу: «Уйди, я не такая». И сама тут же плечо оголяет.

Что за дебильная стратегия? Неужели она считает, что я поведусь типа на «запретный плод»? Никогда женщин не пойму.

— Ян, выходи, я в школу опаздываю! — Град ударов по двери ванной выдернул из раздумий.

— Чего тебе?

— Ты чего там засел? Проблемы с кишечником? Я даже зубы еще не почистила!

— Иди с нечищеными, все равно Горшков на тебя не смотрит.

— Мам, Ян снова меня уродиной назвал!

И вот опять — я слова ей плохого не сказал, а она тут же все перевернула и жаловаться подбежала.

Каринке шестнадцать, а такое чувство, что десять. Чуть что — сразу в слезы. А мать за нее быстрее заступаться: «У девочки переходный возраст, комплексы, ребенку поддержка нужна».

Все с рук ей предки спускают: фотоаппарат разбила — не страшно, велик в парке не пристегнула, угнали — новый купим. Когда я в пятнадцать «Ауди» отца погонять из гаража без спроса взял, так мне такого леща отвесили, никто о трудностях переходного возраста даже не заикнулся. «Ты — мужчина, должен отвечать за свои поступки». Значит, я в пятнадцать уже был мужчиной, а Карина — еще ребенок. Интересное кино.

Нет, сестру я люблю, конечно, по-своему, и, если что, любому горло за нее перегрызу.

Как-то Горшков — одногруппник мой и первая любовь Карины — решил в шутку ее в кино пригласить и кинуть. Мол, постоять потом за углом, поржать, как она там на морозе топтаться будет. Так я ему так поржал, что навсегда охоту подходить к Каринке отбил. Теперь она вот страдает, что он на нее даже не смотрит. Я ему посмотрю. Малая она еще. Да и Горшок хоть и мой друг, но тот еще козел.

— Янчик, ну зачем сестру обижаешь? — засуетилась у двери мать. — И выходи, правда, ребенок опаздывает.

— Пусть на первом этаже в душ сходит, почему надо ломиться именно сюда? — вышел из ванной, и Каринка, демонстративно задев плечом, зашла внутрь, громко захлопнув за собой дверь. Аж стены задрожали.

Сумасшедший дом.

Пререкаясь с читающей мораль за дверью комнаты матерью, быстро собрался и поспешил в технарь.

С каждым днем коннект с родными давался все напряжнее. Сплошные придирки и нарекания: отец вечно чем-то недоволен и мать настраивает, сестра вообще разговор отдельный: как только «ребенок» вступил в пору пубертата, совсем тяжело с ней стало.

Находиться дома становилось с каждым днем все тягостнее, поэтому перспектива повалять дурака на парах даже более прельщала, чем слушать дома проповедь о том, что я стремительно превращаюсь в «позор семьи». И так тот факт, что я не поступил два года назад в Московский ВУЗ, потому что элементарно пошел своим наперекор, до сих пор не дает им покоя.