Нулевой том (сборник) - Андрей Битов

Или можно по росту.

И досталось ему наследство. Тысяч пять.

Много вещей вдруг стало необходимо купить.

А тысяч всего пять.

И он решил так:

Ухнутся они – их и не было.

И жить ему будет – так же.

Ведь никогда ему отложить не удавалось…

А если черный день?

А про черный день – и ничего нет.

Надо бы их сохранить, 5 тысяч.

Но как-то приятно в то же время, чтобы не только он чувствовал, что у него есть деньги.

Положил в сберкассу.

КАК ОНИ ТАМ ЛЕЖАТ?

Беспокоился.

Снял, переложил в другую.

КАК ОНИ ТАМ ЛЕЖАТ?

Взял половину. Переложил еще в другую кассу.

Вынимал, вкладывал.

Клал, забирал.

ПЕРЕКЛАДЫВАЛ.

В одну кассу – три, в другую – две, в третью… – И нечего.

Тогда:

Из первой – пятьсот. В третью – пятьсот…

А кассиры поглядывают.

Докладывают каждую субботу куда надо.

А соседи в квартире поглядывают.

Откладывается у них в голове.

И на кухне разговоры:

– Один человек нес мешок. На нем синие очки, несет его по улице. А пацаны пошутили – чирк! А оттуда – как посыплется! как посыплется!..

– А то, еще у одного был чемодан с двойным дном…

с тройным!

с четверным!..

– А наш сосед ТОЖЕ странный человек…

А человечек беспокоился.

Еще раз переложил.

Тут-то и отделился от очереди один в плаще:

– ПРОЙДЕМТЕ.

А человечек то приоткроет сберкнижечку, то призакроет.

То приоткроет.

Не понимает: куда пройдемте?

– Я давно слежу за вами и все знаю.

Жена пришла на свидание, говорит:

– Черный день пришел, надо бы…

– Э-э-э, не-е-ет… Какой это черный день! Разве это черный день? Это еще не черный день. Надо – про черный день…

Разобрались – выпустили человечка.

И еще случилось что-то…

– Вот, пришел черный день, – говорит жена.

– Нет, – говорит человечек, – это еще не черный…

И не было у них в жизни черных дней.

Кощей бессмертный

(Старая история)

Ух! Ух! – Трясется лес.

Стонет земля под Кощеем.

Вот и хоромы.

Вот и дома.

Устал он, ух, как устал. Не такое теперь время.

А жена у него молодая, круглая.

И он говорит:

– А не пахнет ли тут человечьим духом?

Жена у него молодая, круглая…

Она и говорит:

– Полно тебе, нахватался в дороге. От самого и пахнет. А я тут бедная, молодая-круглая…

– Ну, ну, – говорит Кощей. – Что ты говоришь… Какие ж теперь бабы? Одна ты у меня.

– То-то.

А сама ему на стол ставит. И первое ему, и второе, и третье.

Угодила всем. Обтаял Кощей. Разлегся.

– Иди ко мне, – говорит.

А жена ему гладит волосы, говорит:

– Уж так я тебя люблю, так холю…

Скажи, где твоя душа?

– В венике, – ухмыльнулся Кощей. А про себя подумал грустно: «Старая история…»

На следующий день ушел Кощей, жена веник и помыла, и посушила, бантиком повязала, маслицем смазала.

Явился.

– Что-то тут челове… – А жена надула губки, круглые, красные. А Кощей видит: в углу веник сияет. – Ну, ну, не буду, – говорит. – Зверь я, зверь… Истинно Кощей. Нехорошо я к тебе отношусь. К жене своей единственной. Соврал я тебе вчера. А ты – хорошая, доверчивая – сказок даже не читала. Разве ж может душа быть в венике? Сама рассуди… Соврал я тебе.

Жена совсем расстроилась с виду. Размяк Кощей:

– Скажу я тебе: там, на чердаке, в сундуке – шкатулочка, в ней заячий хвостик…

В нем моя душа.

И вот на следующий день ушел Кощей, жена сундучок-то начистила, а из хвостика щепотку вырвала.

Приходит Кощей, шатается.

А жена молодая, круглая…

– Простудился я, что ли. Просквозило меня, продуло. Просек много – сквозняки. Сегодня уж точно человечиной пахнет. Ну, да ладно, сил моих нет.

Слег.

Жена хлопочет. И малина, и мед, и молоко. Выскочит, словно в погреб. А сама наверх. Щипнет – и обратно.

А Кощею все хуже.

А жена хлопочет. Градусник ставит.

Гладит его по волосам:

Уж я ли тебя не любила, уж я ли не холила…

Скажи своей женушке, где ты свои сокровища хранишь?

А Кощей вовсе обессилел. Рта раскрыть не может.

Приподымет только кверху два пальца…

И рука падает обратно.

А заячий хвостик совсем облысел.

А жена плачет:

– Неужто ты меня покинешь… Что я делать буду? Куда себя дену?

Скажи хоть, где свои сокровища хранишь-прячешь?

Тут Кощей собрался с остатними силами. Поднялся на чердак.

Хвост забрал.

А полюбовника съел.

И тут же поправился.

– Съесть бы тебя мало, – говорит жене, – да разрушать семью жалко.

И на что ты надеялась? Ведь я же бессмертный!

А жена и говорит:

– Виновата я, раскаиваюсь. Ошибалась.

– Старая история, – говорит Кощей. – Все вы начинали с веника… Бессмертный я.

Успокоилось все. Улеглось.

Говорит жена:

– Только скажи мне, что это ты все два пальца подымал, когда я про сокровища спрашивала? Думала, на чердак показываешь. А там ничего…

Говорит Кощей:

– Не подозревал я тебя. Думал, правда заболел. Умирать собрался. Столько живу – надоело. И совсем уже на сокровища показать хотел. Но только подниму руку – и не могу. Подниму – и не могу…

А раз не вышло – зачем тебе про сокровища знать?

Бессмертный я, бессмертный…

Родинка

Можно сходить в кино.

Взять билет за полтора рубля. Стоять у контроля и ждать, пока впустят.

Они обязаны впускать за час до сеанса!

Он войдет вместе со старушками и школьниками, мотающими уроки…

А когда впустят, можно рассматривать фото артистов, лица, знакомые до того, что странно, что они не с вашей лестницы. Или стенд о семилетке.

Можно купить мороженое, наконец…

Покурить с инвалидом в уборной.

Можно подняться наверх и листать журналы:

четырех матросов носило 49 дней в океане без еды, наша галактика расширяется и конечна, мы нашли друг друга! мы не виделись 10 лет… и вот благодаря вашему журналу…

А ему и находить некого. Никого и никогда не было.

А можно и не пойти в кино…

Соседка Марья Ивановна говорит, что чайник скипел.

Можно попить чаю… Он всегда покупает к чаю что-нибудь вкусненькое. Сегодня – пряники.

И стало ему как-то скучно:

была бы у него мама, был бы у него братец, звали бы его Вовкой… теперь бы он был большой и старый.

А еще лучше – было бы два брата.

И еще сестра.

Он отодвинул чайник и пряники и долго вертел перо.

«Помогите отыскать моих близких, – написал он. – Многим вы уже помогли найти своих близких родственников. Прошу теперь помочь мне.

Мы проживали где-то около Ленинграда, не могу вспомнить где. Маму, кажется, звали Верой.

Меня, сестру и двоих братьев (одного звали Вовкой) соседи отдали в детдом, какой – не знаю. Позже меня с сестрой привезли в другой детдом, а где остались братья – неизвестно. Из детдома меня взяли одни люди, а сестру – другие.

А я теперь живу тут».

Он перечитал. «Только как же они найдут?» – подумал он. И стал думать, каким бы он был в отличие от других.

И ничего не мог придумать.

И тогда приписал про родинку. Про большую родинку у брата Вовки. Такую большую, по которой узнают в книжках выросших на чужбине сыновей.

Помогите отыскать моих близких!

Очень прошу.

Однокашники

Петя Бойченко с 3-го класса собирал медную мелочь. К 10-му классу у него было два пуда. К V курсу – пять.

Он сел за задержку разменной монеты.

Во время летних каникул Вася Власов нашел на речке штык. Он сделал к нему ножны и хранил в столе до самой свадьбы.

Он сел за хранение холодного оружия.

Мой сосед по парте Колька Санин рассказал мне анекдот, а потом сознался, что я его слушал.

А Филька Шмаринов до сих пор гуляет на свободе.

Разводы

Помню, он учил меня курить во втором классе. Звали его Гапсек. Вообще-то он был Коля Иванов. Просто как-то на детском утреннике мы видели, почти весь наш двор видел, картину «Гобсек». А потом Колька принес огромный моток серебряной ленты. Мы, конечно, хотели поделить. Но он не дал. Все сказали, что он жмот, жох и жига. Но он и внимания не обратил. А один крикнул, что он Гапсек. Колька страшно рассердился на это прозвище и погнался за обидчиком. Тогда все закричали: «Гапсек! Гапсек!» Потом все забыли, кто такой был настоящий Гобсек, а вся лестница была исписана:

Гапсек – дурак,

Гапсек – жук,

Гапсек + Валя и т. д.

Я не поссорился с ребятами. Прошло время, и мы как-то редко стали встречаться. А столкнувшись, не знали о чем говорить.

Ребята побросали школу. Многие работали на заводе. Двое попали в исправительную колонию.

Сам я рос постепенно, а сталкиваясь с ними, удивлялся, как внезапно они выросли, что вот уже пошли в армию, а девчонки красят губы, а та, рыжая, – совсем недурна.

И мы как-то уже перестали здороваться. Вот только с Гапсеком… Он всегда широко расплывался в улыбке.