Три аксиомы - Зыков Иван Максимович

— Нет, — отвечает, — синтетика.

Теперь слово «синтетика» произносят почтительно и только спрашивают: «Отечественная или импортная?»

Наш разговор идет о лесах. А о самом остром из всех разыгрывавшихся в природе конфликтов я рассказал для сравнения. Попробуем перенести рыбные дела на лесной язык. Положение в рыбном хозяйстве станет понятным леснику, если он представит, что деревья утратили способность плодоносить, что у нас начисто вымерли сосна, ель, дуб и даже осина и мы вынуждены довольствоваться канадским тополем и хемлоком, посылая за ними флотилии кораблей через океан.

Но в лесах ничего подобного не произошло, условия существования деревьев не изменились. Перед лесоводами не стоят такие головоломные задачи, какие встали перед ихтиологами.

Развитию лесного хозяйства не препятствуют никакие новые обстоятельства, возникшие в природе. Лес — самый безмятежный и наиболее перспективный из всех разделов природы. Есть полная возможность умножить и качественно улучшить наши лесные богатства. Уровень лесного хозяйства не зависит ни от чего другого, кроме размера государственных ассигнований.

У нас до леса руки не дошли, работа запущена. Десять лет назад в нашей стране расходовалось на лесное хозяйство 200 миллионов рублей в год, этого явно было мало. В 1965 году расходы возросли до 493 миллионов рублей, охраной леса и уходом за лесом занято полмиллиона человек.

В последнее время в Советском Союзе ежегодно сажается и сеется по два миллиона гектаров леса, то есть столько же, сколько проходится сплошными рубками. Но мы не вправе считать наши обязанности перед лесом выполненными.

Наши таежные северные и сибирские леса плохи, заболочены, медленно растут; уничтожают их пожары и грызут гусеницы да личинки всяких вредных насекомых.

Это ложный взгляд, что пусть-де леса стоят, как прежде стояли, и ничего якобы с ними делать не надо. Чтобы все леса привести в порядок, нужны экскаваторы, канавокопатели, бульдозеры, путеукладчики, тракторы, плуги, посадочные машины, самолеты и вертолеты. Все это стоит денег. Нужны, стало быть, деньги.

А благочестивыми словами о сбережении лесов делу не поможешь. Пустая болтовня давно уже всем осточертела.

Зеленый пояс

Профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии по кафедре лесоводства Владимир Петрович Тимофеев — пропагандист посадок лиственницы. И конечно, большой знаток этого быстрорастущего, крепкого, долговечного дерева, легко переносящего всякого рода невзгоды. У него диссертация докторская была о лиственнице, да за нее же он получил и лауреатство.

В каком бы уголке Московской области ни сажали лиственницу, профессор не утерпит и обязательно съездит поглядеть: как там у них получается, все ли правильно делают, нет ли каких ошибок?

Да не одна же лиственница. Не может профессор безучастно отнестись ко всему, что происходит в лесах Подмосковья. А подмосковные леса — очень важные и очень трудные, потому что соседствуют с чрезмерным сгущением людей, построек, дач, дымящих заводских труб, сыплющих на окрестности ядовитую золу и копоть. Все это вторгается в жизнь лесов, нарушает ее нормальный ход. У подмосковных лесоводов множество всяких забот. Профессор Тимофеев не стоит в стороне и частенько выезжает из города: все надо поглядеть своим глазом. А я бываю рад, когда удается его сопровождать.

Лес доступен только пешей ноге. Прогулки иной раз бывают утомительными. Отсюда понятно, почему щепетильный и даже церемонный Владимир Петрович однажды летом согласился зайти передохнуть на дачу моего приятеля в Щелковском районе.

— Для таких калик перехожих пенсионного возраста, как мы с вами, всякое пристанище — благо.

Дачный поселок расположен в лесу. Участок моего приятеля весь заставлен столетними соснами и елями. Домик вдвинулся промежду них осторожно и при постройке не побеспокоил деревьев.

Надо сказать, что мой приятель — большой любитель леса и страстный его защитник. Услышит по радио про успехи лесорубов или хотя бы про их обещания дать стройкам больше древесины — обязательно покачает головой и скажет: «Истребляют леса, разводят суховей». Напечатал в газетах несколько заметок на эту тему, присутствовал на собрании в Доме ученых и кричал из зала: «Суховей разводят!»

Внезапный приход известного профессора лесоводства не мог не порадовать любителя леса. Встретили нас радушно. Хозяйка принялась выставлять на стол угощение, а хозяин повел мыть руки после дороги. Умывальник висел на стволе живой ели с лохматыми зелеными ветками, а над ним громадными гвоздищами прибиты палка для полотенца и несколько полок: для мыла, для щеток, для зубного порошка и прочих снадобий. Любит человек во всем удобство.

Под рукомойником не стояло таза или какой-нибудь другой посудины; мыльная вода стекала на корни дерева.

По лицу профессора проскользнула тень недоумения. Как человек чрезвычайно деликатный и не позволяющий себе замечать промахи окружающих, он ничего не сказал, но сделал попытку уклониться от мытья рук: нет, мол, в этом необходимости, по лесу ходили, а там чисто.

Я же, воспитанный менее тонко, сказал хозяину:

— Эх ты, хранитель природы! Сколько же ты гвоздей в несчастную елку заколотил! Почему не прибил рукомойку с этажерками к столбику или к забору?

— Я так полагал: дереву ничего не сделается. От поливки оно еще лучше растет.

— Ты же изранил, — говорю, — елку. Уж коли тебе невтерпеж, вколачивал бы лучше гвоздищи в сосну, благо она рядом.

— Какая разница?

— Большая. Сосна обильно заливает рану смолой, она переносит легче. А елка — дерево тонкокорое, малосмольное; через раны она заражается гнилостными грибковыми болезнями. Она не переносит поранений. Не в долгом времени погибнет твоя вековая ель. Вот и выходит, что сам ты разводишь суховей.

В разговор вступил профессор и со свойственной ему мягкостью заметил:

— Не следует прибивать ни к ели, ни к сосне и ни к какому другому дереву. Дело ведь не только в гвоздях, но и в том, что корни дерева обильно поливаются мыльным раствором, а в мыле содержатся соли. Они могут быть губительны.

Мой приятель пробовал оправдаться:

— А как же Чехов? Когда он построил в Ялте дачу и посадил деревья, воды было мало, и деревья всегда поливались помоями из умывальника. Это же известно из переписки писателя с сестрой. И хорошо действовало: розы цвели, персики вызревали.

Я перебил:

— Не спорь. Склонись перед авторитетом профессора!

Приятель шутливо ответил:

— Под тяжестью улик подсудимый признал свою кину. Моя неграмотность в вопросах лесоводства доказана. Я расписался в ней молотком, гвоздями и бочками вылитых помоев. Но, граждане судьи и присяжные заседатели, не на меня одного должна пасть ответственность. Грех пополам!

— С кем? — спросил профессор.

— С вами, учеными-лесоводами.

Профессор В. П. Тимофеев изумился необычайно:

— В чем же мы виноваты?

— Вы не написали для нас, рядовых граждан, ни одной популярной книги о лесе.

— Мы старательно пишем. Существует огромная научная и учебная литература. Почему не читаете?

— Пробовал читать учебник, написанный профессором Ткаченко, да бросил: очень трудно, мне не по зубам. После учебника у меня в голове засела путаница. Я привык думать, что все явления природы текут по незыблемым законам, не допускающим никаких исключений, что один предмет безусловно хорош, другой безусловно плох. А в учебнике лесоводства на каждый закон приводится сотня исключений. При одной комбинации условий выходит так, при другой иначе. Например, в одном случае лес сушит почву, в другом увлажняет. Читаю: «лесные пожары — страшное зло», и на той же странице сказано, что во многих случаях пожары приносили лесам пользу. Вот, например, в Теллермановской роще Воронежской области сгорел худой лесишко, а на его месте после пожара вырос великолепный дубняк. Не было бы счастья, да несчастье помогло.