Ликвидация. Книга первая - Алексей Поярков

— Та не знаю, батя! — уже плачущим голосом выкрикнул Васька. — Но не я!

— Найди! — рявкнул грозный отец, бухнув кулаком по подоконнику. — Чтоб вернули, падлы! А то порву!..

— Так ты хоть штаны мне кинь! — взмолился Васька.

Сережка, молча наблюдавший эту сцену, вздохнул и перевел взгляд наверх. Там, над крышами, парили красавцы-голуби, и среди них знаменитый мурый николаевский. Только один такой был в округе — у Рваного…

Сидя на стуле, Гоцман следил за руками начальника уголовного розыска Одессы. Быстрые то были руки и точные, хоть и далеко им было по красоте до рук врача Арсенина. Нервозность, пожалуй, чувствовалась в этих руках. Отделяли они от пачки стопку чистых листов, сбивали их в ровную стопочку, на глазок, привычно определяли середину, от души крякали по дыроколу, пробивавшему два симметричных отверстия, складывали в серую потертую папку скоросшивателя и двумя резкими движениями завязывали замурзанные тесемки…

Над столом начальника всепонимающе смотрел из рамки товарищ Сталин в мундире генералиссимуса. В окно рвался птичий щебет. В графине — теплая, желтоватая от стекла водичка… Жара. Гоцман вздохнул, меряя шагами кабинет.

— Нет, операцию по Сеньке Шалому задумал ты казисто, не скажу дурного. — Полковник милиции Андрей Остапович Омельянчук, седоусый и крупный, похожий на Тараса Бульбу, отбросил папку в сторону и уставился на Гоцмана. — И балагула подставной — цикавая идея… Но зачем?! Зачем ты сам туда залез? Для покататься с ветерком? А если б он тебя признал? Та дырку б провертел в тебе — не к ордену, а так, для сквозняка?

— Сенька — залетный, — спокойно произнес Гоцман. — Всего месяц в городе. К тому же ночь…

— Согласен, — кивнул Омельянчук. — А если б кто признал из проходящих? Окликнул: здрасте, Давид Маркович, шо свеженького в уголовном кодексе? Тогда как?!

— Я ж повторяю — ночь…

— Обратно согласен! А к чему один попер на пять стволов?! Там народ с душком, очки не носит. К чему один?! Ты шо, броненосец?!

Гоцман снова вздохнул:

— Та если б я тех пацанов не взял на бздо, они бы начали шмалять, Андрей Остапыч… Сколько бы пальбы вышло — волос стынет. А там ребенок скрипку пилит, мамаша от ужаса умирает на минутку…

Омельянчук раздраженно нашарил на столе очередную папку, дернул за тесемки так, что они порвались. Посмотрел на Гоцмана, мерившего шагами кабинет.

— Та шо ты мечешься, как скипидарный?!

— Доктор сказал ходить, — пожал плечами Гоцман. — Вот и ходю. Полезно для здоровья.

— Ну раз сказал, ходи…

Оба умолкли. Раздражение повисло в воздухе, мешало двигаться. Омельянчук остервенело лупанул кулаком по дыроколу, но тот только жалобно чвакнул, пытаясь пробить толстую стопку листов. «От же ж зараза», — с сердцах сказал про себя Омельянчук.

— Ну хорошо… — наконец хмуро произнес он после паузы. — А Фима был к чему?

— Ты шо опять за Фиму, Андрей Остапыч? — выдохнул Гоцман.

— А то, — зло оскалился начальник УГРО. — В честь чего вор-щипач экстра-класса гуляет с вами до секретной операции, а?!

— Андрей Остапыч!..

— Нет, в честь чего?!

Омельянчук снова шарахнул по дыроколу.

— Ты дырку сделаешь в столе, — заметил Гоцман.— Шесть лет как Фима завязал, и вам за то известно.

Дырокол полетел в сторону. Омельянчук выскочил из-за стола.

— Да, он герой подполья — это я знаю! И в катакомбах газом травленный — за то не спорю! Но вся Одесса знает Фиму Полужида за щипача! Он же из желудка гаманец сработает на раз! И то, шо он — твой друг! Ты шо?.. — Голос начальника внезапно стал испуганным. — Шо, опять?!

Гоцман набрал полные легкие воздуха, глаза его расширились, лицо побелело. Омельянчук схватился за графин, плеснул в стакан воды, но Гоцман отрицательно помотал головой, тыча пальцем в сердце, — не волнуйся, мол, так надо.

С шумом выдохнул воздух, снова порозовел. Объяснил испуганному начальнику:

— Доктор прописал. Для здоровья.

— А-а… — с облегчением кивнул Омельянчук и сам жадно выпил воду.

В это время в другом кабинете того же здания изнывающий от жары капитан Леха Якименко сидел за таким же, как у Омельянчука, письменным столом и корябал что-то ручкой в протоколе. Чернила в чернильнице заканчивались, и Якименко поминутно, еле слышно чертыхаясь себе под нос, скреб пером по высыхающему дну. Чертыхался он еще и потому, что рядом с угрюмо сидевшим перед ним Сенькой Шалым мухой вился развязный Фима Полужид.

— Та не гони мне, Сеня, не гони, — интимно нашептывал Фима Сене. — Тут уголовный розыск, а не баня, нема ни голых, ни дурных. В квартире у покойной женщины, мадам Коцюбы, битком шкафов. Следи за мыслью, Сеня… Там есть шкафы, у шкафов — дверцы. А по тем дверцам — отпечатки. Твои, Семен! Ты догоняешь или повторить?

— Да не был я на той квартире, — угрюмо повторил Шалый.

—– Там отпечатки, Сеня, отпечатки… Как клопы, по всем шкафам!

— Да я на стреме стоял, — вяло произнес Сенька. — А шкафов не трогал…

— Во, молодец, — одобрил Фима, — на стреме… Это уже веселее.

Он кинул короткий взгляд на Якименко — мол, фиксируй. Капитан раздраженно ткнул пером в чернильницу.

— А кто стрелял? — продолжал плести свои сети Фима.

— Не знаю, — пожал плечами Сенька. — Или Кривой, или Дутый… не знаю. Там не могло быть моих отпечатков!

— Верю! — быстро воскликнул Фима. — Вот теперь — верю!

Сенька перевел растерянный взгляд с Фимы на Якименко:

— Так шо он мне тут расписывал?

Якименко без всякой симпатии взглянул на Фиму, но тут же соврал с простодушным выражением лица:

— Фима ошибся. То было не с мадам Коцюбой, а у Якова Бедовера.

— Во! — шлепнул ладонью по коленке Фима. — Вспомним за Якова Бедовера!

— Где прятали награбленное? — встрял, насупившись для полноты момента, Якименко.

Затравленный взгляд Сеньки Шалого заметался по комнате.

— Награбленное? — наконец выдавил он из себя.

— Нет, заработанное честным трудом! — рявкнул Фима. — Хватит Клару Целкин строить!

— Не знаю я ничего! — взвыл Сенька. — Вы других спрашивайте! Я не знаю!..

С полминуты Фима и Якименко молча смотрели, как Шалый, оскалив щербатый рот, дергая головой и вращая глазами, сползает со стула на пол и бьется, стараясь, впрочем, не травмировать раненую ногу. Наконец Фима взял его за шиворот.

— Сеня! — душевно произнес он. — Друг!.. Не дай бог, конечно… Шо ты мне истерику тут мастыришь? Ты посмотри вокруг и трезво содрогнись! Ты вже ж с себе наговорил с вышку. Теперь тяни на снисхождение пролетарского суда. Мудрое, но несговорчивое.

— Других спросите! —жалобно протянул Сенька, но биться перестал. — Не знаю я…

Устало вздохнув, Фима присел перед Шалым на корточки. В его прозрачных глазах плескалось искреннее сочувствие.

— Сема, верни награбленное в мозолистые руки. Тебе еще с них кушать — подумай сам…

— Да шо ж такое, а… — Омельянчук, отдуваясь, пытался отцепить от стопки намертво въевшийся в нее дырокол.

— Дай я тебе прострелю эти несчастные дырки, — улыбнулся Гоцман.

Начальник УГРО, раздраженно сопя, отшвырнул папку вместе с дыроколом, поднял глаза на подчиненного.

— Объясни мне только одно… — начал Гоцман.

Но ему помешал сияющий Якименко, ворвавшийся в кабинет без стука.

— Разрешите, Андрей Остапыч?.. Давид Маркович, Сенька Шалый раскололся! По семи эпизодам! И схованку, где заховали все бебехи, выдал!

— Так хватайте ноги в руки и тараньте его до того места, пока теплый! — рявкнул Гоцман. — Бикицер!

— Я уже отправил его с Фимой! — радостно закивал Якименко. — Дождусь грузовик и тоже поскочу!

Лицо Гоцмана потемнело.

— Шо значит «отправил его с Фимой»?! — взревел он. — Кто такой Фима?! Он сотрудник или кем?!

— Так я ж под конвоем, — растерянно пролепетал капитан.

Гоцман досадливо махнул на него рукой — проваливай!.. Плотно закрыл за Якименко дверь и повернулся к Омельянчуку.

— Нет, мне это начинает сильно нравиться, — заметил молчавший до этого Омельянчук. — Отправил его с Фимой! А?!..

— За Фиму помолчим, — махнул рукой Гоцман, — ты лучше объясни, какой гэц тебя с утра укусил?..

— Жуков едет. — Омельянчук коротко взглянул на портрет над своим столом и вздохнул. — Под Помошной за пять минут до его эшелона рванули рельсу… И провода, подлюки, все пообрывали.

Гоцман присвистнул, потом рассудительно пожал плечами:

— Так это пусть у «Смерша» 1 штаны преют.

— Или, — согласно кивнул Омельянчук, но тут же завелся снова: — А у нас здесь тихая полянка с лебедями, да?! Щипачи присматривают за мокрушниками…

И обмяк, успокоился, сел в кресло и поискал глазами дырокол.

— Ладно, иди. Докручивай Шалого и займись гоп-стопом на Арбузной. Час назад обрадовали…