Один на льдине - Владимир Шитов

Мы были еще несмышленышами, когда он пришел к нам жить и стал работяжить кузнецом на паровозоремонтном. Всю жизнь за копейки. Зимою и летом - в единственной своей некогда черной, а потом - белой от соленого пота, застиранной рубашке. Он воспитывал нас с сестренкой, как умел, после каторжного труда,обычно, лежа на диване с самокруткой и каким-нибудь историческим романом. Кто может упрекнуть его в этом? Я не могу. Он был хороший человек, и мы звали его папой. Вскоре в нашей семье появилась младшая сестренка Катя.

И все же, понимаю, как не хватило мне мужского примера!

Через три года после того, как меня посадили, отчим умер, от инфаркта. Прости меня, Господи: каюсь... Так и не увидел его после своего освобождения в 1968 году.

Верно назвали нашу измученную страну бабьим царством... А еще вернее было бы назвать ее бабьей зоной. Но об этом - после.

После и о том, чем стали для меня железные дороги.

12

В четыре года - уже стал помнить себя -подсаживался я вечером в огородные лопухи к соседу и ждал, аки тать, когда потухнет свет в окошках и все уснут. А к утру выщипывал семейства роз, пионов и прочая, как советская власть выщипывала цветущие семьи, и нес краденые цветы в полусвете утра к московскому поезду. В этом поезде кочевали на Крым курортники. Им нравились туземные дети Конотопа, нищета и дешевизна, они швыряли нам от щедрот своих. И я, в числе других, мог утром отдать прибыток маме, а если пофартит, то спереть походя еще где-либо и что-либо нужное для домашнего обихода.

В чужом огороде - и хрен слаще.

У еще одного нашего соседа в саду росла старая шелковица - огромное, корявое дерево, усыпанное жирной ягодой. Мне лет семь. И так мне хотелось этой шелковицы, что ночью я не выдерживал: через плетень - и вот оно дерево. Стараюсь не оставлять следов. Ночь черная, шелковица черная, мысли розовые: вкусная ягода, сочная! Только все кругом густо пахнет дерьмом. Наелся я шелковицы и домой скользнул, а запах дерьма - скользит за мной. Да простит меня Читатель за столь неприятные контрасты с ароматами летней украинской ночи, но как же мне было мерзко осознать, что сосед измазал ствол благородной шелковицы содержимым отхожего места! И как приятно было думать об отмщении!

Я насобирал в тире латунных гильзочек, начинил их серой, заклепал и заложил в консервную банку с ватой. Вату эту я поджег и ровно за пять минут до шести утра устроил этот заряд под утренним стульчаком соседа. Я знал, что он посещает уборную в шесть утра, аккуратно, как немец. Далее, нетрудно представить себе драматургию происшедшего со стрельбой и прочими выхлопами.

С тех пор на улице меня иначе как Коля-партизан не называли.

Но все это являлось больше мужскими рискованными играми, чем хулиганством. Мы - дети войны.

Возможно именно поэтому и еще под воздействием героического кино, мы всерьез увлеклись "рельсовой войной". Строили каменные завалы на пути поездов и путевые обходчики уже знали участки риска. Они, матерясь в полный голос, разбирали наши завалы, останавливали поезда. Однажды ночью мы старательно разболтили двенадцать с половиной метров железнодорожных рельсов и утром через весь город пропёрли рельсы в скупку металлолома. Нас было четверо и лет нам было на четверых - от силы тридцать шесть. А за килограмм металла мы получили бы по семь копеек. Будь на нашем месте взрослые - получили бы минимум по двадцать пять лет срока за килограмм, потому что нас поймали и - слава Богу! - не произошло крушения поезда. Это ведь называется диверсией, как и поджог нефтебазы, который мы же, щенки, устроили, чтобы посмотреть как оно будет гореть. Горело, как в кино. Нечто подобное я видел позже на лесоповале в Коми АССР.

Детские игры за гранью дозволенного!

13

Все же стоит поблагодарить судьбу за это детство, давшее мне крепость характера и неистребимую живучесть. Голод, нищета и ненависть, детское бесстрашие, когда не понимаешь реальности смерти и она случается с кем-то, но только не с тобой - вот, что гонит подростка бессознательно и изощренно мстить благопристойному миру. Слепая ярость и темный лес творят из щенка волчонка. И всю последующую жизнь человека уже не оставляет острая, всепроникающая интуиция изгоя, нелегала, существа, ведущего двойную жизнь...

14

До сих пор с большим почтением я отношусь к учителям.

Как ни покажется кому-то странным, но ходил я в школу, как на праздник. Может быть потому, что учился хорошо и, что маме грели сердце мои похвальные листы.

В Конотопе было около десятка школ. Из них две только на украинском языке, остальные - русские. В русских школах украинский язык изучался, как иностранный: два-три раза в неделю по два часа . Это один из факторов русофобии и национализма на Украине.

В школах было раздельное обучение мальчиков и девочек. Я считаю, что это было правильно. Останься все по классической системе раздельного обучения - сейчас не было бы проблем с бесполыми господами и дамами и законодательной возни аж в самой Государственной Думе и Кремле: сажать голубых или не сажать?

В 1954-55 учебном году произошла очередная педагогическая реформа, повлекшая за собой и сексуальную, как нынче говорят, революцию. Всплыли легкомысленные суждения Инессы Арманд о свободной любви. Уже в пятом классе у нас в 37-й железнодорожной школе появились довольно пышнотелые девчушки, что не редкость на Украине. Мы развлекались, задирая им грубо подолы и бестрепетно настегивая их по ягодицам. У нас, будущих мужчин, были достаточно извращенные, дикие понятия об отношениях с будущими женщинами. Мамы, конечно же, не входили в их число.

Когда весь город делится на пять - шесть враждующих бандитских группировок, дети врагов ходят в одни и те же школы. И в нашей единственной в городе железнодорожной школе существовали враждующие кланы с самого первого класса. А явление девочек подлило масла в огонь страстей - "шерше ля фам", как говорят на Украине.

Быть круглым отличником считалось зазорным. Паренек я был видный и хорошо учился. Особенно любил литературу, историю и девочек. Они тоже находили во мне свой интерес. И пошли с пятого этого класса "разборки" прямо на уроках, на глазах мадемуазель. Для этого годились стеклянные чернильницы в сеточках и перья номер пять или "пионер". Не думаю, что подобные коллизии чем-то особенным отличали нас от других послевоенных школьников. Но всякий боевой опыт индивидуален для каждого нового на земле человека. Вот и я читал азбуку жизни с листа, и эти азы помогали впредь освоить высшую науку этой жизни. В ней каждый человек по-своему одинок и должен быть готовым к одиночеству, чтобы принять его достойно.

И к драке ты был готов каждый день.

15

Идешь из школы часов в пять - шесть, еще не вечер - сумерки. Самое время, когда сбиваются стаи. За тобой увязывается "погоня" из чужой группировки. Они или ушли раньше с урока, или на урок вообще не пошли. Ты налегаешь на ноги и до дома-то из школы метров пятьсот, но это не значит, что ты пройдешь их без боя. Где-то ждет тебя "засада" - все, как в партизанской войне. У меня школьная кличка была Гусак, потому, что был долговязым и неплохо бегал на лыжах. И вот ты ломишься домой, как лось через таежные дебри, и тут из-за кустов - подножка! Ты юзишь по шлаконасыпной дороге скользом, кровь из ссадин. И догадываешься, что все, что цель врагом достигнута, что это всего лишь акция устрашения в партизанской борьбе за контроль над территорией. Ты в уме ставишь галочку, потом утираешь красные сопли и идешь домой выколупывать шрапнель из-под кожи.

В мои коленки навсегда втерлась черная "жужелка" конотопских улиц.

16

Шестнадцать лет - девушки и танцы.

Пьянит сирень, дурманит яблочный цвет, на верхней губе пробивается, а в голове еще не посеяно. Драки переходят в новую и качественно иную стадию. Провожая девушку с танцев, ты "заглубляешься" на вражескую территорию куда-нибудь аж в Загребелье.11 Договоришься проводить девушку из чужого ареала обитания. Девушкам нравились и нравятся чужие. А уж если приехал ты из Москвы или Киева - ты предмет девичьих вожделений. Ты для нее, как инопланетянин.

Танцы кончаются в одиннадцать. Трамваи ходят до двенадцати, а любви хочется тем сильнее, чем темнее. Туда, в запретную зону едешь на трамвае и, конечно, возвращаешься заполночь или, как говорили романтики, под пологом ночи. И пешком это пять-шесть километров. И было тогда по всей стране железное мужское правило: никогда не трогать парней при девушках. И было другое, золотое мужское правило: проводил чужой парень свою избранницу, а уж потом ему надо хорошо вломить. Следовательно, рубль за вход и два за выход. И дело даже не в том одном, что ты чужой, а еще и в том, что эта девочка нравилась, как правило кому-то из местных и в том еще, что родители ее частенько просто "нанимали" знакомых парней для острастки приблудных. И таким образом родители стерегли свое чадо возлюбленное от преждевременного материнства. Разумеется, дома у девушки никто тебя не оставит. Это сейчас юнцов укладывают спать вдвоем по месту прописки девушки.