Плач серого неба - Максим Михайлов

Сложно услышать что-то нужное в обиженной толпе. Каждая частица однородной, но противоречивой массы стремится доказать, что ее доля страшнее остальных, что обидели всех, но ее — сильнее. Добиться предложения без "я" от этой капли в море самосочувствия невозможно. Я взвесил "за" и "против" на весах опыта и решил в буквальном смысле поискать ответы на стороне. В паре шагов от меня едва не подпрыгивал от возбуждения маленький орчонок, на вид не разменявший еще и второй десяток. Уютно спрятавшись в глубине плотного, прорезиненного капюшона, мальчонка кутался в дождевик и с аппетитом поедал глазами творившуюся перед воротами суету.

Я осторожно тронул юного зеваку за плечо, но он уже так глубоко увяз в бурлившем зрелище, что не хотел выныривать ради пришельца из дождливого уныния. Пришлось ткнуть посильнее.

— А? Чего? — я едва не пропустил стремительный мазок его взгляда, который немедленно вернулся на исходную позицию.

— Что там? — спросил я и внезапно превратился из помехи в первую жертву рождавшихся слухов. Мальчонка с азартом, какой бывает только у такой вот пацанвы, досыта накормленной какими-нибудь секретами или знатной суетой, вскинулся было ответить, но вдруг беспомощно прижмурился, замахал руками, а потом с обхватил ими вздернутый нос и громко, от души, чихнул. Яростно отер руки о штаны, зачастил, захлебываясь:

— Никого из города не выпускают! Вообще! А кто буянить начнет, сразу увозят! Один, такой, сделал из лужи водяной кулак, хотел в ворота стукнуть, так магполы его, такие, сразу оп-па — и увели! Пытать, наверное, будут! А еще народ на вокзал бегает, а потом все возвращаются и орут друг на друга. Что-то…

— А почему никого не выпускают? — перебил я. Затея с поиском стороннего наблюдателя приобретала слишком уж причудливые очертания.

— Да кто его знает, — продолжая пялиться на толпу, с рассеянным огорчением промямлил орчонок, — я сам тока-тока подошел. Тут не разберешь, ага. Я пробовал. Злые все, только ругаются. Один толкаться думал, так я, такой, как ему…

Дослушивать я не стал. Все, конечно же, понятно и неудивительно — если рейс почему-то отменили, недовольных должно быть много. Шутка ли, три омнибуса — это три десятка душ! И все они кипели и суетились у ворот. Я мог смешаться с ними, подхватить общий ропот, но это было бы даже глупее и безрезультатнее, чем просто развернуться и уйти. По крайней мере, стоило добраться до кассы и спросить о судьбе билетов.

Правда, я не был уверен, что хочу знать ответ.

И все же миновал усаженный вязами палисадник с широким проездом, дошел до красивого беленого здания, потом до забранного решеткой окошка кассира и пристроился к очереди за очень маленьким, но очень громким половинчиком.

— Все рейсы на ближайшее время отменены. Нет, никаких исключений быть не может. Нет, не договоримся, мне не нужны проблемы с двумя полициями сразу. Еще раз: взяток не беру. Да, что могу сделать для вас? — когда выцветший от переутомления голос девушки-диспетчера переключился на меня, я понял это не сразу. Половинчик, размахивая в гневе руками, стремительно удалялся.

— Простите, у меня билет на…

— Все рейсы на ближайшее время отменены. Приносим извинения за доставленные…

— Понимаю! Все понимаю! — поспешно воскликнул я, ужасно боясь услышать скороговорку, что уже прозвучала трижды только на моей памяти в ответ на мольбы, угрозы и просто предложения взятки. — Скажите только, как быть с билетом? Все-таки, деньги немалые, неужели придется тратиться еще раз?

— Специальным постановлением полицейского департамента Вимсберга билет действителен до конца этого года, — в глазах девушки мелькнуло слабое оживление — ее речь обогатилась новым предложением, — следите за сообщениями в прессе. Приносим извинения за доставленные неудобства.

— Благодарю, — буркнул я, уступая место следующему недовольному. Неудобства? Не то слово! Меня разрывало от подлинного отчаяния! Этот город так тщательно дробил все мои надежды и устремления в щебенку, что пора было предполагать личные мотивы. Ненавижу его. Ненавижу!

— О, вы про этих бумажных крыс? Признаюсь честно, бюрократия и у меня вызывает приступы неконтролируемой ярости.

— Что? Вы это мне? — я медленно вынырнул из потока сознания и уставился на говорившего — молодого щеголеватого альва, который стоял прямо передо мной, небрежно опершись на длинную черную трость с неразличимым в пелене дождя узором. Другой рукой юноша жеманно, несколько по-женски, поигрывал длинной папиросой у тонких, насмешливо искривленных губ, тянувшихся прочь от тонких завитых усиков. С полей высокого бледно-коричневого цилиндра и пол широкого плаща того же цвета ручьями стекала вода. Только тогда я вдруг ясно осознал, что промок до нитки, а воротник гадко навалился на шею холодным и влажным грузом. Вежливо дождавшись моего возвращения к осмысленности, альв продолжил:

— Я ошибся? Тогда простите великодушно. Вы сказали "ненавижу", вот мне и помыслилось, что речь о чрезмерно наряженной особе за стеклом, — в мягкий тенор вплелась бледная тень улыбки, слишком слабая, чтобы добраться до лица.

— Помилуйте, да я просто размышлял вслух. Отвлеченно. А что, собственно, не так с девушкой? — я внезапно ощутил странный порыв защитить диспетчера, — Вы гляньте на эту толпу! Если с каждым разговаривать по душам, так и свихнуться недолго!

— Ай, полноте, мастер! Подумайте сами — если кто-то не умеет общаться с одушевленными, зачем идет в диспетчеры? Не логично ли при выборе работы понимать суть дела и принимать ее? Уж если девица собралась работать на мобильном вокзале, ей следовало бы понимать, что впереди не спокойный досуг с книжкой в руках, в тишине и покое, да под чашечку горячего кофе с капелькой ликера! Экипажи, знаете ли, имеют свойство задерживаться или ломаться — эта истина известна столь широко, что ее не нужно даже писать в учебниках. А если у дамочки душа не лежит к вменяемому общению с расстроенными клиентами, значит, работник она, простите, никакой. Хотя я бы поставил на то, что ей просто нравится говорить "нет". В противном случае в закрытом окошечке торчала бы записка с той же унылой речевкой. И кто бы заметил разницу? — он ехидно улыбнулся. Даже с изморозью злой насмешки его улыбка казалась приятной и располагающей.

— Но ведь записке не задашь вопрос! — не слишком убедительно возразил я и моментально понял, в чем не прав.

— Именно, дорогой мой мастер, именно! Я к тому и клоню — толку от записки ровно столько же, сколько от этой девицы! А текст можно продумать так, чтобы умных вопросов не оставалось. Но это все пустое, бессмысленные разговоры. Главное, у нас завязался разговор, — он снова заиграл улыбкой, а я вспыхнул от раздражения.

— Счастье-то какое, — угрюмо буркнул я, — если у вас какое-то дело, так переходите к нему, не сотрясайте воздух впустую.

— О, слышали о последнем открытии физиков? — альв оживился, — не правда ли, перспективная и крайне интересная наука?.. — мое лицо дернулось, и он посерьезнел. — Ох, друг мой, вы очень-очень правы, я и впрямь заболтался. Прошу простить, перехожу прямо к делу. Вы — мастер Брокк, я прав, — фраза напоминала вопрос, но вопроса в ней не было.

Что за внезапная известность?

— А кого это интересует?

— Вот это да! Я тут витийствую, понимаете ли, а представиться и забыл! Манеры со всеми этими перипетиями судьбы — ни в море, ни в пустыню. Меня зовут Хидейк. Вам это, конечно же, ничего не скажет, ведь мы никогда не встречались, но это, в сущности, не имеет значения. Я к вам по рекомендации лица, имя которого, уверен, скажет не больше моего. В общем, умоляю, давайте обойдемся без "почему" и перейдем к "зачем", дорогой мастер Брокк. Я хочу воспользоваться вашими услугами.

— Что бы это могло означать?

— Ничего помимо уже сказанного. Вы же детектив, не так ли?

— Да, но я оставил работу в Вимсберге. Переезжаю.

— В Эскапад? — интонации альва моментально напитались знакомой иронией.

— Да. Сразу же, как только прекратится эта непонятная кутерьма.

— Так… Ух, вы еще не в курсе произошедшего? — Хидейк округлил и без того большие глаза и пораженно хлопнул ресницами, — тогда к чему же я распинаюсь? Знаете, что? Вам стоило бы немедленно сходить и узнать, в чем дело! Это станет бесценным вкладом в наше новорожденное взаимопонимание.

— Вы, вижу, уже все знаете? — Во мне закипало, подступало пенной кромкой к краям раздражение. — Ну так с удовольствием послушаю ваш рассказ.

— А вот и нет. Не буду я ничего рассказывать. И никак не из вредности, а просто потому, что вы меня не знаете, и наверняка решите, что я где-то приврал или недоговорил, дабы склонить вас в нужную сторону. А не решите — так будете подозревать. Я ведь намереваюсь стать вашим клиентом, мастер, помните? Любая нотка недоверия между нами испортит всю гармонию.