Подарок крестного - Марина Александрова

Слуги довели Василия до ложа, и вскоре он уже спал мертвым сном, оглашая весь терем свирепым храпом. Уставшая Марфа нашла себе тихое пристанище в маленькой уютной каморке и обессилено опустилась на узкую постель.

Несмотря на усталость, сон не шел к Марфе. Перед ее мысленным взором прошла вся жизнь, в которой было так мало радостей и так много печали и слез. Нелюбимый грубый муж, которого она побаивалась, но была слишком горда, чтобы показать свою слабость. Никогда не был с ней ласков супруг, ни разу не приласкал от души. Знала Марфа – не люба она ему, да и не старалась милой быть. Она прекрасно знала о том, что Василий не чурается шумных застолий и догадывалась о том, что кроме нее он разделяет ложе еще со многими женщинами. По молодости это печалило женщину, но потом свыклась она и с этим, даже рада стала – пусть себе идет постылый, куда душе его угодно, лишь бы оставил в покое, не мозолил глаза, не принуждал долг супружеский исполнять!

Совсем бы тошно Марфе пришлось в холодном мужнином доме. Не только Василий, но даже и слуги невзлюбили ее за высокомерие. Да что она могла поделать? Не от гордости была она холодна и неприветлива, а от робости одной. Так и жила, непонятая, одинокая, пока не родила дочь – свою ненаглядную Настеньку. Все тепло, всю свою любовь отдала Марфа крошке дочери. Только лишь ради нее жила она на белом свете.

Настя подрастала, и Марфа с удивлением поняла, что Василий, не питавший ранее к дочери никаких нежных чувств, привязался к ней всей душой. Он проводил с Настей долгие часы, тетешкая ее и рассказывая какие-то нелепые, им же самим придуманные сказки.

Жизнь между тем текла своим чередом. Седмицы складывались в месяца, месяца в года. Марфа и оглянуться не успела, как дочь повзрослела и заневестилась. Начали приезжать сваты, но Марфа в голос кричала, что Насте рано еще выходить замуж, что дите она неразумное и тяготы семейной жизни слишком большое бремя для нее. Василий молчал, но в душе, видимо, был с женою согласен, потому как неизменно давал сватам от ворот поворот, тем более что сама Настя о замужестве и не помышляла. Балованная дочь, она не спешила взрослеть – ей нравились цветы, котята, девичьи побалушки, а вовсе не женихи, исправно засылавшие сватов к отцу.

Прошло еще какое-то время, и Марфа начала примечать, что с дочерью творится что-то неладное. Настя часто была печальна и рассеянна, на вопросы матери отвечала невпопад, а в ангельских кротких глазах ее застыла печаль.

– Что с тобой деется, доченька? – однажды, не выдержав, спросила Марфа.

– Ничего, мама, – ответила Настя, потупив взор.

Однако слово за слово Марфе удалось выведать у дочери тайну. Забилось, оказывается, дочерино сердечко, смутил его видный парень! Марфа, помнившая о своей нескладной супружеской жизни, и желавшая дочери своей только счастия, сразу встала на сторону дочери и только облегченно перекрестилась, узнав, что Настасьина любовь – боярский сын, хоть и не из богатых, а не какой-то там смерд. Это значило, что Василий не будет сильно противиться браку.

Марфа улучила момент и поведала о Настиной любви своему мужу. Поначалу Василий не хотел даже слышать ничего о молодом боярине, коего дочь его сама избрала. Как когда-то Марфа, он не переставал твердить, что Настасья еще совсем ребенок и рано ее из родимого дома отдавать.

Однако, видя, что дочь от горя прямо-таки тает на глазах, Василий решил, что чему быть – того не миновать, и вскоре уже принимал сватов. Потом приехал и сам боярский сын Степан.

Василию будущий зять не приглянулся сразу. Вечером того же дня, разгоряченный хмельным вином, коим потчевали гостей, Василий кричал на весь терем, что Степан его дочери неровня, что слишком он мягкотел и слаб, и на мужика-то не похож!

Марфа мужнины излияния слушала молча. Сама она приняла Степана сразу, подумав, что именно такой муж и нужен ее дочери. Он ласков и добр, а то, что в Настеньку влюблен, у него на лице написано. А что мягок, так то только к лучшему – может, хоть дочери ее не придется испытать на себе тяжесть мужниного кулака.

Василий ворчал еще долго, но, в конце концов, смирился и начал готовить свадьбу. Все хлопоты он взял на себя, не доверив их ни Степану, ни его захудалой родне.

Свадьбу ту помнили жители Москвы долго. Невеста была так красива, что самые злые языки не смогли ничего сказать про нее плохого. И жених, и невеста были счастливы, а после свадьбы жизнь их была словно сплошной праздник.

Марфа тихо радовалась, глядя на счастие своей дочери. Василий, по-прежнему не питавший к Степану особой любви, все же стал относится к нему более приязненно, хотя при каждом удобном случае принимался учить его тому, как нужно жить да как с женой управляться.

Степан терпеливо сносил эти докучливые назидания, и лишь потом говорил Настеньке со вздохом, что сердечно жалеет свою тещу – как она за таким мужем жизнь прожила?

Судьба оказалась жестока. Только Марфа порадовалась тому, что скоро будет у нее ненаглядный внук или внучка, и жизнь ее станет как никогда полной, как Бог решил лишить ее последних в жизни радостей.

Марфа тяжело вздохнула и заплакала тихо, по-бабьи. Слезы, наконец прорвавшие некую невидимую преграду, потекли нескончаемым потоком, принося облегчение и какое-то подобие покоя. Только под утро забылась несчастная женщина тревожным тяжелым сном.

Однако на рассвете Марфу разбудил истошный женский вопль, доносившийся со двора. Через несколько мгновений в доме начался настоящий переполох. Марфа, не на шутку встревоженная, поспешила одеться, решив выйти и узнать причину шума. Когда она уже направлялась к двери, в нее постучали.

В каморку вбежала бледная перепуганная служанка.

– Беда, госпожа! – запричитала она, размазывая слезы по лицу.

– Говори толком, – приказала Марфа, почувствовав недоброе.

– Хозяин, хозяин себя порешил! – простонала девушка.

– Как… порешил… – не поверив своим ушам, запинаясь, переспросила Марфа.

– Удавился, в конюшне на вожжах. Маланья пошла утром корову доить, да услышала, что лошади ржут. Она сразу неладное заподозрила… Вошла, а он там… висит… холодный уж совсем…

Сначала Марфа подумала, что это ее Василий наложил на себя руки. Теперь же до нее дошло, что речь идет о Степане. Она сама испугалась того, что не испытала ни малейшего облегчения от своего прозрения.

– Что же делать-то теперь, госпожа? – продолжала рыдать служанка.

– А Василия разбудили? – спросила Марфа, уже торопясь по коридору.

– Не знаю… Я сразу сюда кинулась…

Когда Марфа вышла в трапезную, там толпились только присмиревшие слуги. У служанок лица были красны от слез. Мужики переминались с ноги на ногу и тяжко вздыхали. Все слуги любили своих хозяев. Смерть молодой госпожи они переживали так, будто умерла их кровная родственница.

Теперь же отошел в мир иной хозяин, и дворня даже представить себе не могла, что ждет их впереди.

Марфа только хотела отдать приказание разбудить Василия, как он сам появился в дверях. Хмель еще не выветрился из его головы и глаза были налиты кровью.

– Что здесь творится, черт возьми! – гневно рявкнул Василий, оглядев притихших слуг.

– Не кричи, Василий! – прервала его Марфа.

– А ты мне не приказывай, что делать, глупая баба, – напустился на жену Василий. – Скажи лучше, какого дьявола в такую рань мне спать не дают.

– Степан удавился… – тихо сказала Марфа. Силы оставили ее, и она бессильно опустилась на лавку.

Василий молчал некоторое время, переваривая услышанное, потом зло сплюнул на пол.

– Всегда я знал, что он слюнтяй мягкотелый! – зло буркнул Василий. – Где удавился-то?

– В конюшне, – подал голос кто-то из слуг. – Там, на вожжах висит.

– Что же делать-то теперь, Господи! – запричитала та самая служанка, что принесла Марфе ужасную весть.

– Из петли вынимать, что ж тут еще сделаешь! – проворчал Василий.

Так в доме, в котором еще совсем недавно так часто звучал смех, чьи хозяева были счастливы, поселилось горе. Второй раз настежь открылись широкие дубовые ворота, и отправился хозяин в последний путь. Второй раз за короткой время собрался честной народ за длинные столы, помянуть хозяев дома сего.

После похорон терем заколотили. Василий порешил для себя продать несчастливое жилище при первом же удобном случае. Так как отец Степана скончался за год до сына своего, все Степановы владения перешли к малолетней Настеньке, названной так в память о покойной матери.

Марфа взяла все заботы о внучке-сиротке на себя и скоро обустроила ее с кормилицей в самой светлой, самой красивой палате своего терема, и сама пропадала там дни и ночи.

Василий же на внучку никакого внимания не обращал. Какая в ней сейчас радость, в такой несмысленной! Вот как подрастет, станет похожей на дочку Настеньку – другое дело. Да и недосуг ему было – прибавилось забот в Думе боярской. Прибрал Бог правительницу Елену, и то бы не беда – ужасы, которыми сопровождалось ее правление, отворотили от нее народную любовь. Многие думали, что не своей смертью она умерла – была, вроде, здорова, в самой цветущей поре… Но доискиваться не стали, а поставили у власти князя Ивана Васильевича Шуйского. Увы, бедная Россия еще более терпела при нем – зол и жаден был новый правитель, горд и дерзок не только с боярами, но даже и с самим малолетним государем… Оставалось молиться и ждать, когда Иоанн подрастет и сам возьмется за власть.