Вольному - воля - Svetlana Maksimova

Но что за чудеса!..

                             Вот век меня ломает –

А изнутри еще находит не одну!

Владимирка

Над Владимиркой ночь…

                                     Воскресая,

Неприкаянная, былая,

Все по тракту бреду я босая.

Крепостная…

                    О, как долго спала я!

Проспала и державу, и волю,

И последнего конвоира.

Вот стою на дороге и вою:

«Милый, сирый…»

Кандалами, как волей объятый,

Ты веками проходишь Муром,

Ненаглядный мой барин проклятый,

Что ж тебе не спалось этим утром?!

Этим хмурым и вечно декабрьским…

Или так возлюбил народ свой?

Как тебе говорю я: «Царствуй».

Так я сыну скажу: «Юродствуй».

Вот он первенец твой, наследник.

И отрада любви холопской.

И поныне, как в ночь намедни,

Я за тряской бреду повозкой.

По ухабам и мокрой глине…

Уж она не видна далече.

Бог же в помощь твоей княгине!

Мой же путь за тобою вечен.

Так веками бреду одна я,

На Владимирке сына рожая,

И в твои кандалы пеленая,

И веками тебе чужая.

***

Кукует даль – расходятся круги.

А дна все нет – и значит, нет опоры.

Кукушка все летит из-под руки.

Который год летит она, который?

Конь вороной все ходит поперек,

Крылатый конь все гнезда завивает,

А белый на распутье трех дорог

Уходит в землю – гривою мотает.

Из-под копыта брызжет молочай,

Ползут корнями вольные поводья…

На что ни обопрусь я невзначай –

Кукушка вылетает из-под локтя.

***

В запустенье воздушные замки, в разрухе…

Лес осенний от вольной зари поредел.

Тихо руки сплетя, облака и старухи,

Как младенца,

                      купают звезду в череде.

Это вечной купели недвижные плесы,

Где созвездья с глазами открытыми спят.

Над бескрайней водой материнские косы

Расплетает ребенок в ночной листопад.

То вселенная вся над купелью склонилась.

Тянет руки дитя из холодной воды –

То сыновняя вольность,

                                   и шалость,

                                                   и милость

Отраженной звезды…

Пустыри

И пустырь под моим подоконником

Скоро, скоро уйдет в небосвод…

Скоро облако белого донника

Надо мною в ночи проплывет.

Затомится тугими сосцами

Молочайная матерь-трава.

Обойденная в поле косцами,

О дитяти начнет горевать.

И проснусь я до утренней зорьки,

Выйду из дому я до зари –

Молоком безнадежным и горьким

Брызжут прямо в лицо пустыри.

От накопленной силы отчаясь,

И векам потерявшие счет…

Лишь надломишь росток молочая –

В Млечный Путь он до капли втечет.

И отпряну с тоскою – трава ли?!

И приникну… У самой двери

Как дитя от груди оторвали –

Пустыри, пустыри, пустыри…

Праздничный хлеб

1

Море и степь –

Вот моя гибель!

Вот где бессмертье!

Входят нагими

                      в облако

                                   дети…

Чисто и вольно

                       на

                          белом свете

и широко

для дураков

и облаков…

Почвой соленой,

соленой водой

все опаленной,

все молодой

живу

        и веками

на праздник сзываю.

Белый свой хлеб,

как белый свет,

двумя руками

ломаю

на семь ломтей радуги!

Сколько локтей!

Да не толкайтесь –

Радуйтесь

                лучше!

На что, казалось,

мал мой лучик –

а всем досталось…

2

С детства богата была

                                 я волей…

Степь вся бела, бела

                                от соли,

соли и пуха,

                   да не гагачьего –

местного, райского,

да от подшерстков

седых одуванчиков.

Все перебеливать,

                            переиначивать –

земли и воды,

                     слова и устои…

А небо…

              А небо всегда золотое! –

и пред началом

                        и пред концом!

Кланяясь небу –

к земле припадаю лицом.

Кланяясь небу –

пробую землю на вкус.

Лакомый кус!

Ох, и накрыли застолье!

Белый свой хлеб

                          все делю я на доли –

Берите,

            родимый

                          и

                             чужанин…

А белый мой хлеб

вовеки един!

3

…А до рожденья –

                           в рассветном хоре…

белый мой свет

                       на угоре,

                                     на взморье

радугой прятал меня под полу.

Пенился луч

                   на девятом валу.

Я родилась…

                    Гости званые сели

и в молоко накрошили коржи…

Тяжкий мой труд,

                           и беда,

                                       и веселье –

все называется праздником –

Жить…

Жить вопреки…

                       и во славу…

                                          и вечно…

Скрытой до срока

                           в луче подвенечном –

Вот мое празднество!

Вечный мой труд!

Кликните аистов –

век начинается тут!

Море и степь –

праздничный хлеб…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Песни и предания

Предание о сестре

Шла и дышала ближнему

каждому на ладонь…

Родненький, говоришь ему,

выведи на огонь!

Маются думой зябкою

там человек и зверь.

Что-то стряслось с хозяйкою –

в поле гуляет дверь,

в хате мешок катается

в угол да из угла…

А говорят красавица

ласковою была.

Гладила зверя дурочка,

а человек – ее…

Змейкой свернулась улочка,

тропка легла змеей.

И переплясом во поле

встретились слух с молвой.

И обменялись воплями,

будто бы брат с сестрой.

Плакали да пророчили

славу ей на ушко.

А над глухим урочищем

эхо росло: «Уж коль

все мы чужими стали, коль

каяться нету сил…

…Помнишь, была я маленькой –

ты мне волчат носил…»

Песня прощальная

Любимая, моего любимого,

Храни тебя, добрый люд.

Гордись, величайся ивою,

Когда обо мне поют,

О вербе, что не касается

Листами бегущих вод.

Храни тебя Бог, красавица.

Как песня моя идет

Тебе ни о чем не знающей,

Не ведающей обид.

Привет ты моих товарищей

В семействе своих ракит.

Они, ни о чем не ведая,

Подмены не разберут,

Хоть я прозываюсь вербою,

А ивой тебя зовут.

Не грустную, не прощальную

Тебе запоют они,

А гордую величальную.

А ты уж его храни.

Да не от несчастья мнимого,

От случая одного.

Любимая моего любимого,

Храни от меня его.

***

Меня покрыли белой шалью,

Она влачится возле пят

По голубому урожаю.

А свой праздник воскрешаю.

И зреют кнопочки опят

На чудотворном том баяне,

Где черноземными мехами

На три села растянут луг.

И в полнолунном воздыханьи

Растет девичий полукруг.

Я отвожу рукою правой

Цветок багряный на кайме

И выступаю белой павой,

Такой же белой, златоглавой,

Как та церквушка на холме.

Незагорелые колени

Волной захлестывает лен.

Во мне и пенье, и моленье,

И колокольный перестон.

Меня покрыли белой шалью –

Она спадает вверх и вниз,

Она за высью и за далью,

И бахромою дождь повис,

И Млечный Путь каймой качнулся –

И поддалася на искус я,

И шаль стянула на груди.

Под сердцем узел шевельнулся –