Мужчины бесятся (сборник) - Ирина Крицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слава богу!
Я тоже рассматривала Макса. Ничего бабского я в нем не обнаружила, несмотря на перманентные стрелки. Нос прямой, лоб высокий, взгляд острый, губы сильные – сволочная рожа, вот и все.
– Сколько тебе лет? – спросил Макс.
– Тридцать пять, – я усмехнулась. – Вот так вот, значит, ты на женщин смотришь. Все ищешь, где у нас что не так.
Он пригубил вино и хихикнул:
– Ага.
Это у него профессиональное, у меня с мужчинами такая же история. Макс смотрит и думает, что в женщине можно исправить, а я смотрю на мужчину и думаю, что в нем можно сохранить. Слушаю Макса и автоматически соображаю: «Вот эта его реплика мне подойдет, вот это движение, пальцами барабанящее, я оставлю, а вот эти стрелочки вокруг глаз можно и убрать, перманентный макияж в наше время ничего не решает…» Взять живого мужчину, прикончить, выпотрошить и набить опилками – это интересно. Я такое однажды проделала даже с тем, кого мне было очень жалко потрошить. Но все равно проделала. Поэтому рядом со мной и нет живых мужчин, только персонажи.
Вот вам, пожалуйста, Сашуля. Несколько раз в год Макс вывозит его в европейские рестораны на дегустацию. Сашуля не просто так обедает, а в целях повышения квалификации. Он у нас шеф-повар.
– Сначала изучаю внешний вид, – так он объяснил свою неспешность. – Смотрю: какая цветовая гамма и что ее создает. Потом оцениваю общий вкус, потом слушаю, как звучат отдельные ингредиенты.
Все по науке было у Александра, ножом и вилочкой. Он трудится в модных ресторанах, сменил уже несколько мест, потому что ищет свой идеальный ресторан, в котором будет обязательно шефом. Только шефом. «Я лидер, я лидер», – он об этом говорит постоянно. Как раз сейчас открылся новый ресторан, и очень неплохой, и открывал его именно Сашуля, но на кухне он пока еще не самый главный. За должность шефа с ним бьется одна амбициозная бабенка, но, видно, не справляется. На почту к Сашуле весь отпуск сыплются рекламации от недовольных клиентов, и это ему аппетит портит.
– «В греческий салат положили пекинскую капусту», – он все читает вслух и сразу начинает заводиться. – Пекинскую! В греческий! Я повешусь!
Максим его успокаивал, терпеливо и рассудительно, поправляя очередные стильные очки.
– Все хорошо. Ее ошибки тебе только на руку. Удачно, что ты уехал именно сейчас.
– Сашуль, не говори! – мяукнула Тигрица. – Везде одно и то же. Кругом орудуют профаны. Все наши лучшие девочки работают за границей. А эти? – Она кивнула в сторону пиццерии. – Разве это уровень? Максюш, скажи?
Максюша соглашался молча, перемешивая безупречный греческий салатик испанского производства.
– «Мясные ножи испортились. Где второй комплект?» – Сашуля тут же начал отвечать: «В кладовке, в третьем шкафу».
– Подожди… – Макс его останавливал, – ответишь после обеда. Пусть они оценят твою значимость.
– Новые ножи! Титан! Что она с ними сделала, я не могу понять? Как она их испортила? Что она ими резала? Куда она их вставляла?
– Пусть поплачут без нас! – Алена потирала крепкие ладошки. – У меня в клубе сейчас тоже черт-те что творится! Девочки подрались, Сюзанна пробила Надин голову. Стрипом!
Алена листала меню дольше всех. И возмущалась.
– Двадцать евро за рыбий хвостик! Обдираловка! Я возьму курицу!
– Если они поставят шефом эту дуру кривоногую, – нервничал Сашуля, – она им за полгода из ресторана общепит сделает.
Нам приносили горячее, заканчивалась первая бутылка холодного белого вина, и как раз в этот момент высокие пальмы ложились на песок четкой тенью. Я всегда садилась так, чтобы мне было видно и эти длинные тени, и мачты. Мне нравится белый штакетник на сверкающем синем. И море само собой, море обязательно нужно видеть, иначе невкусно.
Сашулина мама расстегнула пуговку на животе и млела. Я у нее спросила:
– Это вы научили сына готовить?
– Нет, он сам… – она улыбнулась.
Женщина была обстоятельная, рассказ начала с детства. С первого класса, когда Сашуля приходил домой из школы.
– Я ему оставляла в холодильнике обед. Звоню с работы, спрашиваю, «Сашуль, ты съел котлеты?» Нет, отвечает, мам, я себе яичницу приготовил…
Сашуля начал шевелить бровями, сначала на меня, потом на маму. А я чего? Я только спросила, кто научил ребенка готовить, а дальше она сама и про блинчики, и про лапшу.
– Но он ведь у меня не только кухней увлекался, – маме приятно было об этом вспоминать. – Он у меня на авиамоделирование ходил. И паровозы ему нравились. У нас недалеко депо паровозное было. Там сосед наш работал, и он мальчишек пускал к себе в кабину. Прибегает ко мне: «Мама! Я в паровозе ехал». А для самолета я ему двигатель специальный купила, и его самолет даже на конкурс взяли, он летал…
– Дорогая моя, ты, видать, перегрелась? – снисходительно кивнул Сашуля своей маме. – Давай я тебя пересажу. А то спечешься, не заметишь как.
Сашуля застеснялся. Он передвинул стул на другую сторону, глубже под навес.
Солнце перемещается, пока салатик, пока рыбку, пока один бокальчик, пока другой – и вот оно уже обходит натянутые тенты с другой стороны. Ветер делает свою анестезию, сидишь – и тебе не жарко, но пока донесут капучино, нос уже покраснеет.
Мы все пересели, разлили последнее по бокалам, и Сашуля сделал официальное признание. Это у него случайно получилось, вместо тоста.
– …А потом моя жизнь изменилась, я встретил человека, – он посмотрел на Макса, как на друга по фронтовой пехоте. – И ничего не поделаешь… Любовь.
«Любовь», – он сказал. Спокойно, как мы, например, говорим: «И ничего не поделаешь… евро опять дорожает». Или «И ничего не поделаешь… зимой река замерзнет». «Любовь» – это было понятно всем. Тигрица допивала вино – понимала, и Алена уминала мороженое, тоже кивала с пониманием, и Макс сделал серезное лицо, как для фото на паспорт. Мама тоже понимала, вздохнула и добавила тихо:
– Максимка мне как сын.
Всем было понятно, что такое любовь, даже и вопросов никаких не возникало. Получается что? Я одна, что ли, ничего не понимаю? Я все время спотыкаюсь на этом слове. Меня передергивает, когда я его слышу, как будто пенопласт поскребли. Откуда я знаю, что имеют в виду люди, когда говорят «и ничего не поделаешь – любовь»? Откуда я знаю, о чем он думал, тот мужчина, которого я больше не увижу никогда? Он тоже говорил «люблю»… Посадил в такси, сказал «люблю», и я поехала одна в аэропорт. А он поднялся в свою квартиру, наверно, тоже, как Сашуля, крякнул где-нибудь в лифте: «И ничего не поделаешь – любовь».
– Этот человек показал мне мир, – Сашуля уточнил, как будто прочитал мои мысли, – он укрепил мою уверенность в себе, он мне сказал, что я прирожденный лидер…
Макс кивал одобрительно, достал бумажник, выложил деньги по счету. Мне захотелось швырнуть стаканом, очень сильно захотелось грохнуть что-нибудь об пол.
Но я не грохнула, подошел испанец и все забрал на поднос. Улыбнулся, когда увидел чаевые.
6. Мама
Мальчики жили в одном номере с мамой. Представляю, какое это счастье. Две кровати были сдвинуты рядом, третья, мамина, стояла тут же за стенкой. Номера были тесные благодаря Алениной гениальной экономии. Но путешествие было не свадебным, парни жили вместе три года, они и были похожи на семейную пару на излете страстей.
Каждое утро Макс на полчасика занимал ванну. Мама полеживала в пижаме и улыбалась своим мыслям: «Как девочка. И маечку всегда новую надевает. Второй раз ни за что не выйдет. Полный чемодан тряпок с собой привез».
Но девочка не девочка, а платил за все Максим. Брутальный Сашуля только начинал свою карьеру в новом ресторане.
В первый день Макс немного сгорел. Всем советовал, какой кремок на сисечки намазать, а сам сгорел. У него поднялась температура, он лежал в постели, и Сашулина мама лечила ему плечи пантенолом.
«У меня золотая свекровь», – Макс это искренне говорил, без кокетства. Со своей собственной мамой ему было сложнее. Они находились в состоянии постоянных напряженных переговоров, хотя давно уже был прожит первый скандал, самый кровавый.
«Мама, я – гей», – эту веселенькую новость Макс сообщил родимой мамочке на Восьмое марта. Нет, нет, не специально. Макс не хотел, он просто приехал поздравить, как хороший сын, с цветами, с конфетами…
Дверь открыл отец. В руках у него была телефонная трубка. Он поздоровался с Максом и сразу вернулся к своему разговору.
– Танюш? Танюш, ты меня слышишь? Зая, приезжай! Да, как обычно. Ночь любви! Я тебе гарантирую. Молодец… умничка… помнишь…
– Опять девчонки? – Макс прошел в гостиную со своим букетом.
– Тихо, тихо! – Отец прижал палец к губам и кивнул на дверь в спальню своей жены.
Макс знал, на другом конце провода идут гудки, там нет и никогда не было ни Катюшки, ни Танюшки. Отец играл – на пятый день запоя у него начинались тихие игры, на пятнадцатый его отвозили в клинику.