Пожиратель сюжетов - Леонид Зайцев

– Нет больше никого! – уже не сдерживаясь, рявкнул Муз. – Ты, помнится, в классики метил с этим сюжетом. Так пошевели ради этого задом хоть немного!

– Я в душ.

С этими словами Валера быстрым шагом пересёк комнату и, проскочив мимо своего мучителя, юркнул в коридор. Через пару секунд стукнула щеколда в ванной комнате, а следом послышался шум воды.

Муз приблизился к самому зеркалу и уставился на стекло. Как всегда, он никого не увидел. Он изо всех сил постарался представить себя таким, каким виделся автору, но и это не помогло появиться изображению. Всякий из их племени время от времени экспериментировал с отражениями. Уж больно обидно было осознавать свою ущербность. Даже мухи с тараканами отражались в волшебном стекле. Даже древние боги, в существование которых люди давно не верили, имели свой чёткий образ и по ту и по эту стороны серебристой глади. И только музы, уж точно более достойные, чем тараканы, не могли увидеть себя ни в крошечном кругляше пудреницы, ни в огромной зеркальной витрине.

Его грустные мысли прервал звук ключа, поворачивающегося в замке.

Какое это наслаждение подставить лицо под упругие водяные струи, периодически играя температурой, делая воду то прохладной, то горячей, знает лишь тот, кто подобно Козорезову просыпался утром с опухшим лицом и больной головой после вчерашнего употребления почти литра крепкой настойки. Контрастный душ массировал кожу и оживлял тело. Ему хотелось сейчас только одного, чтобы эти мгновения продолжались вечно.

Шум льющейся воды, стук струек, ниспадающих с тела, о дно акриловой ванны, отрезали все прочие внешние звуки, создавая свой маленький мир вокруг обнажённого изнемождённого в битве с зелёным змием человека. В эти минуты не испытываешь сомнений в верности утверждения, что вода есть родная стихия любой земной твари. Включая людей, как одну из высших их разновидностей.

Чем легче становилось Валере, тем всё больше ему казались бредовым сном утренние разговоры с римлянами и общение с музой мужского пола. Нет, это не были галлюцинации, это был сон, бредовый похмельный сон, навеянный ему вчерашним сюжетом, родившимся в его голове где-то на половине бутылки. И не беда, что он не может прямо теперь вспомнить свой гениальный замысел. Сейчас он накинет халат, прошлёпает прямо босиком на балкон, захватив попутно из холодильника бутылку с остатками «бехеровки», глотнёт прямо из зелёного горлышка, вдохнёт свежего московского воздуха и всё вспомнит.

Он с сожалением выключил воду, переступил через бортик ванной, встал на коврик и, сняв с крючка ещё сравнительно чистое полотенце, слегка вытер голову. Вытирать тело он не стал, ибо процесс естественного обсыхания также имел несомненный протрезвляющий эффект. Накинув халат прямо на мокрое тело, он со стуком отодвинул щеколду и шагнул в коридор.

Коридор оказался пуст, и это лишь утвердило Валеру в выводе о природе его видений. На душе совсем полегчало. Изъяв из холодильника плоскую бутылку с остатками ликёра, он степенно прошествовал в комнату, дабы, как и было задумано, разместить себя на балконе.

Козорезов переступил порог комнаты и замер, как был, в не запахнутом халате, с бутылкой в руке и довольной улыбкой на губах. Правда улыбка тут же начала стекать с лица, подобно гриму под дождём. Ведь то, что он увидел, в одно мгновение стёрло весь положительный эффект от водных процедур.

Посреди комнаты лицом к лицу стояли двое. Спиной к вожделенному балкону находился оказавшийся вполне реальным грек, а тылом к Валере, надо признаться – весьма привлекательным, расставив ноги на ширине плеч, и уперев руки в бока, утвердилась не высокая женщина, одетая в стрейчевые джинсы и короткую кожаную куртку.

– Запахни халат, бесстыдник, – даже не обернувшись, потребовала она.

Завязывая пояс на халате, Валера успел отметить, что грек теперь выглядел несколько иначе. Его туника уже не свисала лохмотьями, а выглядела вполне целой, хотя и до первозданной белизны ей было ещё далеко. Волосы на голове, избавленные от сальной грязи, весело кудрявились. Да и с рук исчезли противные струпья.

– Ты про неё мне не рассказал, – недовольно произнёс Муз. – А у неё даже ключи от твоего дома есть.

– Да-да, – спохватился Валера, – знакомьтесь. Это Муз – он указал на грека, а это моя близкая подруга Муза…, – тут он осёкся под пристальным взглядом грека. – Это имя такое женское, – торопливо добавил он.

– Близкая подруга, говоришь, – сквозь зубы процедил грек, – ты даже не представляешь, насколько близкая.

Теперь он буквально сверлил взглядом девушку.

– Ты бы заткнулся, ковбой, – в голосе гостьи не было и тени привычной мягкости.

– Ковбой? Какой ковбой? – удивился писатель.

– Да вот этот, что держит руку на кобуре с кольтом.

– А, так тебе он видится ковбоем? – наконец сообразил Валерий. – Постой, – спохватился он. – А почему ты его вообще видишь?

– Не тупи, Козорезов. Он же тебе всё рассказал, – грубо ответила девушка.

– Не всё, – отозвался Муз, – я, к примеру, не знал, что ты осталась при нём «близкой подругой», – с ядовитым сарказмом добавил он.

Мысли, с таким трудом собранные при приёме душа, вновь разбежались по сторонам. Муза – его девушка, всегда мягкая и нежная, оказалась грубой мегерой. Кроме того, она не только видела грека, пусть и иначе, чем Валера, но и оказалась знакома с ним.

Тем временем гости продолжали пререкаться. Но тут Муз, заметив, что его автор немного пришёл в себя и снова способен воспринимать окружающий мир, громко, чтобы наверняка быть услышанным, обратился к нему.

– Позволь тебе заново представить твою подругу. Ты должен знать, что Муза – это не имя её, а профессия! – он выдержал паузу, в течение которой девушка отчётливо чертыхнулась. – Она та самая муза, что бросила тебя тогда, обрекая на целый год ужасных мучений! А сама, оказывается, втёрлась в твой близкий круг. Не иначе, как для того, чтобы вблизи наблюдать и наслаждаться твоими страданиями.

– Не правда! – девушка, наконец, повернулась лицом к Валере. – Я ушла, потому что полюбила тебя. А влюблённая в автора муза – плохой помощник. Ведь и многие люди справедливо считают, что нельзя работать вместе с друзьями и близкими.

– Но ты знала, что замена появится не скоро, – не унимался Муз. – И знала, как тяжело писателю остаться без вдохновения.

– Не знала, я ведь впервые уволилась. Я не подозревала, как закостенела наша бюрократия. Как могло место музы при таком талантливом авторе целый год оставаться вакантным?

– Ты меня спрашиваешь? Надо было поинтересоваться, прикинуть расклады, прежде чем увольняться и бросить в пучину страданий «любимого»!

Самым любопытным казалось, что, препираясь друг с другом, гости, тем не менее, обращались к Валере. Из чего следовало, что главным здесь считают всё же его. Козорезов молча переводил взгляд с одного на другую и обратно, пока это ему, в конце концов, не надоело. И тогда, набрав полные лёгкие посвежевшего от проветривания воздуха, он скомандовал:

– Стоп! Хватит. Замолчите оба. Отвечает только тот, к кому обращаюсь.

Он заметил, как грек при его словах одобрительно кивнул, а глаза засветились прежней нежностью. Это было гораздо лучше, ибо быть грубиянкой ей совсем не шло.

– У нас тут проблемы, – произнёс он, обращаясь к Музе.

– Я знаю, потому и пришла.

– Знаешь что-то конкретное?

– Какая-то сила заставляет все сюжеты, и готовые, и только ещё рождающиеся, и даже потенциальные покидать авторов.

– Что за сила такая?

– Я не знаю. Но все они стремятся к какому-то единому центру, хотя каждый считает, что идёт своей дорогой к некой собственной цели.

Валера вспомнил про гладиатора, уверенного, что спешит в Рим. А какой-нибудь волшебник, наверное, считает, что бредёт в страну Оз. А бравые спецназовцы из боевика стремятся пробраться во вражеский тыл.

– И что нам делать?

– Надо опередить их и выяснить, кто или что за всем стоит, – предложила Муза.

– Но я-то, в отличие от вас двоих, человек, – напомнил Козорезов, – я сквозь стены не хожу, летать не умею и, кроме шоссе под окном, никаких других дорог не вижу.

– Я покажу, – без спроса влез Муз. – Отправимся вдвоём – ты и я.

– Я иду с вами, – безапелляционно заявила девушка.

– У тебя нет связи с автором! К чему нам лишняя обуза?

– Есть связь, – произнесла Муза и покраснела.

– А мы не развлекаться идём!

– Опять? – грозно прикрикнул Валера. Хотя сложно выглядеть грозным босому мужчине в халате с всклокоченными влажными волосами.

Обе абстракции разом замолчали.

– Идём все вместе, – объявил своё решение писатель, – только оденусь.

– Зачем тратить драгоценное время? – удивился грек. – Посмотри на меня. Ты видишь на мне тунику и сандалии, а она, он кивнул в сторону Музы, джинсы, клетчатую рубаху и остроносые сапоги. То, как ты одет здесь, в идеальном мире не имеет никакого значения.