Дитя Одина - Тим Северин

Здесь, пожалуй, постараюсь изъяснить несведущим чужакам, что значит «викинг». Слышал я, к примеру, что так именуют всякого, кто приходит из «виков» — сиречь заливов, бухт и фьордов северной страны, особенно Норвегии. Это неверно. Северный народ называет викингом человека, который выходит в море, чтобы сразиться или совершить набег — либо как воин в походе, либо как простой разбойник. Потерпевшие от таких набегов нередко переводят слово «викинг» словом «пират», и то правда, что некоторые из нас с этим согласны. Но для большинства набег — благое дело. В глазах большинства викинги — смелые воины, которые взыскуют удачи, ловят случай на море и надеются возвратиться с большой добычей и славой, добытой храбростью и отвагой.

Эта новость — что в Снефеллснесс прибыл торговый корабль и стал на якорь у Рифа — распространилась по хуторам быстро. Многие решили подойти на лодке к стоящему на якоре кораблю, чтобы первыми увидеть груз и купить или обменять приглянувшийся товар. Они скоро вернулись с вестью, что на борту корабля находится некая таинственная и явно богатая женщина с Оркнейских островов, впрочем, о ребенке ничего не было сказано. Понятное дело, среди жен, живших на берегу, это известие вызвало немалое любопытство. Куда она направляется? Как одета? Не родственница ли она кому в Исландии? Каковы ее намерения? Особа, которая взялась ответить на эти загадки, была едва ли не столь же грозной, как моя мать, — Турид, дочь Барка, жена зажиточного хуторянина Тородда Скатткаупанди и сводная сестра одного из самых влиятельных и хитрых людей в Исландии, Снорри Годи, человека столь гибкого, что он умудрялся быть в одно и то же время последователем Тора и Белого Христа. Этот человек не единожды определял пути моей жизни. Именно он, Снорри, много лет спустя рассказывал мне об отношениях между Турид, дочерью Барка, и моей матерью, как они начались со стычки, развились в настороженное перемирие и завершились непристойными событиями, которые навсегда остались в памяти здешнего народа.

Все знали о необычных запросах Турид из Фродривера, что рядом с Рифом, где она и Тородд хозяйствовали на большой усадьбе. Она была на редкость тщеславной женщиной, любившей одеваться так броско, как только возможно. У нее было много платьев и завидное собрание драгоценностей, которым она без всякого зазрения хвасталась перед соседями. Она была из тех женщин, которые, дабы прослыть добрыми хозяйками, покупают дорогую утварь для дома — наилучшие, сколь возможно, настенные ковры, самые красивые скатерти и прочее — и приглашают как можно больше гостей, чтобы показать им все это. Скажу короче: она была женщина хвастливая, самовлюбленная и считавшая себя выше всех своих соседей. А то, что она приходилась сводной сестрой Снорри Годи, лишь усиливало ее гордыню. Снорри слыл одним из первых людей в округе, пожалуй, и во всей Исландии. Его семья была из первых поселенцев, и он обладал властью годи, местного выборного, хотя в случае со Снорри этот титул был наследственным, только имена менялись. Земли его, обширные и ухоженные, делали его человеком состоятельным, да к тому же, на них располагалось главное святилище бога Тора. Имея столь могущественного и знаменитого родича, Турид не считала нужным стеснять себя обычными условностями. Она прославилась долгой любовной связью с соседним фермером — Бьерном Брейдвикингакаппи. Люди поговаривали, что Бьерн был отцом одного из сыновей Турид. Но Турид не обращала внимания на сплетни — в этом отношении, как и в некоторых других, обе женщины, Турид и моя мать, были схожи. И вот они встретились на палубе торгового судна.

Моя мать повела себя наилучшим образом. Турид вскарабкалась на борт из маленькой весельной лодки, доставившей ее к кораблю. Тот, кто поднимается на корабль из лодки, обычно попадает в невыгодное положение. Вновь прибывшему нужно перевести дух, выпрямиться, найти, за что уцепиться, чтобы не упасть либо на палубу корабля, либо обратно в лодку, и только потом удается оглядеться. Турид была сбита с толку, увидев мою мать, которая с бесстрастным видом сидела на большом сундуке на корме и без малейшего интереса наблюдала, как она перебирается через борт. Мать не выказала желания ни подойти поздороваться с Турид, ни помочь ей. Такое невнимание уязвило гостью, и, отдышавшись, она сразу приступила к делу. И совершила ошибку, обратившись к моей матери как к странствующей торговке.

— Хочу взглянуть на твой товар, — заявила она. — Коль найдется у тебя что-то приличное, я готова хорошо заплатить тебе.

Спокойное лицо моей матери почти не изменилось. Она не торопясь встала во весь свой рост, чтобы Турид успела оценить дорогую ткань хорошо пошитого плаща и тонкую финифть фибулы ирландской работы.

— Я ничего не покупаю и не продаю, — холодно ответила она, — но милости прошу посмотреть мой гардероб, коль скоро этим интересуются даже здесь, в Исландии.

В ее презрении был намек на то, что исландские женщины никак не могут быть знакомы с новыми модами.

Мать ступила шаг в сторону и открыла сундук, на котором прежде сидела. Она стала перебирать великолепное собрание лифов и вышитых юбок, а еще там было два плаща из очень тонкой шерсти, несколько отрезов шелка и несколько пар прекрасных кожаных туфель — хотя, следует признать, не особенно изящных, ибо нога у моей матери была необыкновенно большая. Цветом же — мать особенно любила темно-синий и красно-карминный цвета, получаемые из дорогих красителей — и качеством эта одежда не шла ни в какое сравнение с той, что была на Турид. Глаза у Турид загорелись. Она не столько позавидовала гардеробу моей матери, сколько возжаждала его. Ей очень хотелось заиметь хоть что-то из этого, но главное, чтобы в Исландии, особенно в Фродривере, никому другому ничего не досталось.

— Есть ли у тебя где остановиться, пока ты гостишь в наших краях? — спросила она со всей приятностью, на какую была способна.

— Нет, — ответила моя мать, которая сразу поняла, чего хочет Турид. — Было бы неплохо некоторое время пожить на берегу и надеть что-нибудь более изящное, чем это дорожное платье. Но не слишком ли моя одежда хороша для здешней жизни в такой глуши? Я собирала свой гардероб, думая больше о пирах и великих торжествах, чем о том, чтобы носить все это на борту корабля или надевать, отправляясь в гости на берег.

В голове у Турид все уже сложилось. Пусть ничего купить не удастся, но, по крайней мере, надменная иноземка будет носить эту одежду в доме у Турид, и все будут это видеть, а со временем, глядишь, можно будет уговорить гостью продать что-нибудь хозяйке.

— Почему бы тебе не остановиться у меня на хуторе в Фродривере? — предложила она. — Места в доме хватит, и тебе будут рады.