История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10 - Джованни Казанова

Габриелла, послушная наставлениям, которые давала ей ее сестра, села на лошадь, как если бы она провела два года на манеже. Мы поехали шагом, пока не выбрались из города, затем — галопом вплоть до Барна, где остановились на час, чтобы позавтракать. Мы проделали этот путь за двадцать пять минут. Лица этих двух девушек, пьяных от удовольствия, исходили лучами радости; я их обожал, а они меня. Но в момент, когда мы снова садились на лошадей, появляется милорд Пембрук, который, проезжая, остановился. Он направлялся в С.-Альбан. Он любуется двумя гарцующими девушками, которых он не узнает, он спрашивает у меня, может ли он с ними познакомиться. Я говорю, что да. Он подходит и узнает их. После короткого разговора я вижу, что он удивлен; он поздравляет меня; он спрашивает, люблю ли я Августу; я говорю неправду, утверждая, что люблю только Габриеллу; он спрашивает, может ли зайти ко мне, и я заверяю, что он доставит мне удовольствие. Он обещает прийти как можно раньше, и мы его оставляем. Мы отпускаем поводья и возвращаемся в Лондон. Габриелла больше не может и сразу ложится в кровать. Я оставляю ее спать, запечатлев живые знаки моей постоянной нежности. Я приказываю, чтобы нас обслужили.

Габриелла спит вплоть до завтрашнего дня, и когда, проснувшись, видит себя в моих объятиях, начинает философствовать.

— Как легко, — говорит она, — быть счастливым в этом мире, когда ты богат! И как тяжело не иметь возможности быть таким, видя счастье и не имея возможности его достичь из-за отсутствия денег! Я была вчера самой счастливой из девушек. Почему я не могу быть такой всегда!

Я также философствовал, но грустно; я видел, что мое пребывание в Лондоне подходит к концу, и думал о Лиссабоне. Эти ганноверки, если бы я был богат, держали бы меня в своих оковах до самого конца моих дней. Мне казалось, что я люблю их не только как любовник, но как отец, и мысль о том, что я с ними сплю, не вносила препятствия моим чувствам, потому что я никогда не мог понять, как отец может нежно любить свою очаровательную дочь и ни разу не переспать с ней. Это бессилие концепции меня всегда убеждало, и убеждает с еще большей силой сегодня, когда мои ум и плоть составляют единую субстанцию. Габриелла, говоря мне в глаза, убеждала, что любит меня, и я был уверен, что она меня не обманывает. Можно ли понять, что она не испытывала этого чувства, если бы имела то, что называют добродетелью? Это для меня тоже идея непонятная.

На следующий день англичанин Пемброк пришел к нам, и наш обед с благородным лордом был весьма веселым. Августа его очаровала. Он сделал ей предложения, которые могли только вызвать у нее смех, потому что он выдвигал все время условие платить только после получения милостей, чего она не могла допустить. Несмотря на это он дал ей мимоходом банковский билет в десять фунтов, который она приняла с большим достоинством. Назавтра он написал ей письмо, о котором я сейчас скажу. Полчаса спустя после отъезда лорда мать моих девушек позвала меня. Вот что сказала она мне с глазу на глаз после весьма сентиментального пролога относительно постоянных благодеяний, которые я оказываю ее семье.

— Будучи убежденной, — сказала она, — что вы любите моих дочерей как самый нежный из отцов, я хочу, чтобы вы стали им настоящим отцом. Я предлагаю вам мою руку и мое сердце; будьте моим мужем, и вы станете им отцом, их повелителем и моим. Что вы мне ответите?

Я бы разразился смехом, если бы одновременно не был охвачен удивлением, презрением и негодованием. Какая наглость! Уверенная, что ее предложение меня возмутит, она не придумала ничего другого, чем мне его сделать, чтобы убедить меня в том, что она полагает невинной мою привязанность к ее дочерям. Она знала иное, но, поступая таким образом, старалась себя обелить, она меня оскорбляла, но об этом не беспокоилась. Чтобы не идти на открытый разрыв, я ответил, что предложение, которое она делает, оказывает мне много чести, но оно настолько важное, что мне нужно попросить у нее время для ответа. Я нашел у себя в комнате влюбленную в несчастного маркиза, которая сказала мне, что ее счастье зависит от сертификата посла Неаполя, которое подтвердит, что ее любовник — действительно маркиз де ла Петине. Достаточно этого сертификата, чтобы сразу получить две сотни гиней. Это то, что ему нужно, чтобы вернуться в Неаполь вместе с ней, где, она уверена, он на ней женится. Он легко получит, говорила мне она, прощение короля. Она рассчитывала на меня, только я мог получить это счастье от посла Неаполя. Я предложил ей, что пойду за этим сразу же к маркизу Караччиоли.

Я туда пошел, и, человек умный, он не нашел никаких сложностей, чтобы выдать аттестат, гласящий, что человек, носящий это имя, который этими днями вышел из тюрьмы, — не самозванец.

Я увидел, что тот преисполнился радости, когда, войдя, я передал ему этот сертификат.

Глава II

Августа становится любовницей лорда Пембрука по контракту, заключенному по всей форме. Сын короля Корсики. Г-н Дюкло или иезуит Лавалетт. Отъезд ганноверок. Мой план. Барон де Хенау. Англичанка и сувенир, который она мне оставила. Датури. Мое бегство из Лондона. Граф Сен-Жермен. Везель.

Когда мы поднимались из-за стола, моя служанка передала Августе письмо, которое та не могла мне дать прочесть, потому что оно было написано по-английски; но она мне предала его содержание, в присутствии своих сестер.

Милорд предлагал ей пятьдесят гиней в месяц, сроком на три года, жилье в С.-Албанс, стол и слуг, если она согласна стать его любовницей, не говоря уж о том, что она может надеяться на его благодарность, если сможет его полюбить.

Я сказал ей, что не могу давать ей на этот счет никакого совета, и она поднялась к матери, которая не хотела ничего решать не проконсультировавшись со мной, потому что, как она сказала, я самый умный и порядочный из людей. Результатом этой консультации было, что если милорд в качестве гаранта контракта даст хорошего торговца с Биржи, ее дочь должна соглашаться, потому что, если она будет хорошо себя вести, она может быть уверена, что милорд кончит тем, что на ней женится. Это, по мнению матери, и не должно быть иначе. Без этого она бы никогда такое не посоветовала, потому что ее дочери, будучи графинями, не созданы для того, чтобы быть любовницами кого бы то ни было. Августа написала соответственно, и три дня спустя милорд сделал дело, придя ко мне обедать с торговцем, который подписал контракт, внизу которого имел честь подписаться и я, в качестве свидетеля и друга матери, к которой я проводил торговца, в присутствии которого она подписала контракт о передаче своей дочери, и который выступил свидетелем. Она не захотела видеть милорда; обняла свою дочь, с которой заключила секретное соглашение, о котором я ничего не знал. Но тот день, когда Августа покинула мой дом, был отмечен также и другим особенным событием.