Ледяной Сфинкс - Жюль Верн

Я уже подумывал, не пытается ли боцман выдать свою шхуну за корабль-загадку, шныряющий по морям, доверившись судьбе, и пренебрегающий заходами в порты, — что-то вроде бродячего призрака высоких широт, подчиняющегося прихоти обуреваемого фантазиями капитана. Поэтому я поспешил спустить его на бренную землю:

— Как бы то ни было, «Халбрейн» отойдет от Кергеленов через четыре-пять дней?

— Верно.

— И пойдет курсом на запад, по направлению к Тристан-да-Кунья?

— Возможно.

— Что ж, боцман, такой маршрут меня вполне устраивает. Коль скоро вы предлагаете мне свое посредничество, то возьмитесь уговорить капитана взять меня пассажиром.

— Считайте, что уже уговорил.

— Вот и чудесно, Харлигерли. Вам не придется в этом раскаиваться.

— Эх, мистер Джорлинг, — проговорил живописный моряк, тряся головой, словно он только что выбрался из воды, — мне никогда не приходится в чем-либо раскаиваться, и я хорошо знаю, что, оказав вам услугу, буду должным образом вознагражден.

Теперь же, если позволите, я вас оставлю, не дожидаясь возвращения своего приятеля Аткинса, и вернусь на судно.

И, опорожнив одним глотком последнюю чашку с виски — я даже испугался, не проглотит ли он ее вместе с горячительным напитком, — Харлигерли одарил меня напоследок покровительственной улыбкой. Затем, с трудом удерживая массивное туловище на кривых ногах и извергая из топки своей чудовищной трубки ядовитый дым, он заковылял на северо-восток от «Зеленого баклана».

Оставшись сидеть, я предался противоречивым размышлениям. Кто же он такой на самом деле, этот капитан Лен Гай?

Почтенный Аткинс превозносил его как непревзойденного моряка и превосходного человека. Пока ничто не позволяло мне усомниться ни в одном, ни в другом, хотя, если судить по рассказу боцмана, капитан был вдобавок и большим оригиналом. Ни разу до этого мне не приходило в голову, что осуществление моего нехитрого намерения уплыть с архипелага на «Халбрейн» может оказаться сопряженным с какими-либо трудностями, коль скоро я был готов на любую плату и на моряцкое существование. С чего бы Лену Гаю отказывать мне? Разве мыслимо допустить, что он не захочет брать на себя обязательство плыть в заранее оговоренное место, потому, что посреди океана ему вдруг взбредет на ум отклониться от маршрута?.. Уж не занимается ли он контрабандой или даже работорговлей? Вполне обоснованное предположение хотя мой славный хозяин и ручался за «Халбрейн» и ее капитана собственной головой. Из слов Фенимора Аткинса выходило, что перед нами — честный корабль, ведомый честнейшим капитаном. Это что-то да значило, если только Аткинс не находился во власти иллюзий, ибо он знал капитана Лена Гая всего лишь постольку, поскольку видел его раз в год во время заходов на Кергелены, где все его занятия оставались всецело в рамках закона и не могли породить ни малейших подозрений.

С другой стороны, я не исключал и того, что боцман, желая придать своему посредничеству больший вес, просто попытался предстать в моих глазах незаменимым человеком, а капитан Лен Гай, напротив, будет только рад заиметь на борту такого удобного пассажира, каким я себе представлялся, готового не постоять за ценой!..

Спустя час я повстречал в порту хозяина гостиницы и поведал ему о своих сомнениях.

— Ах уж этот Харлигерли! — вскричал он. — Вечно он так! Послушать его, так капитан Лен Гай не высморкается, не спроси совета у своего боцмана. Видите ли, мистер Джорлинг, этот боцман — любопытный субъект: не злокозненный, не глупый, но по части вытягивания у простаков долларов да гиней ему просто нет равных. Горе вашему кошельку, если вы угодите ему в лапы! Лучше крепко застегните все ваши карманы, и наружные, и внутренние, и держите ухо востро!

— Благодарю за совет, Аткинс! Скажите-ка, вы уже переговорили с капитаном Леном Гаем?

— Еще нет, мистер Джорлинг. Времени у нас достаточно. «Халбрейн» едва вошла в гавань и еще не успела развернуться на якоре во время отлива…

— Пусть так, но вы понимаете, что мне хотелось бы узнать свою участь как можно быстрее…

— Немного терпения!

— Я спешу узнать, на что мне рассчитывать.

— Но вам нет нужды тревожиться, мистер Джорлинг! Все уладится само по себе. И потом разве на «Халбрейн» свет сошелся клином? В сезон путины в гавани Рождества соберется больше судов, чем рассыпано домишек вокруг «Зеленого баклана». Положитесь на меня, я обеспечу ваше отплытие!

Итак, мне пришлось довольствоваться одними словами: клятвами боцмана и уверениями почтенного Аткинса. Не доверяя их обещаниям, я решил обратиться к самому капитану Лену Гаю и поведать ему о своих чаяниях. Оставалось только встретить его. Таковая возможность представилась мне только на следующий день. До этого я прогуливался по набережной, разглядывая шхуну и восхищаясь ее изяществом и прочностью. Последнее качество имело особую ценность в этих морях, где льды достигают порой пятидесятой широты.

Дело было во второй половине дня. Приблизившись к капитану Лену Гаю, я понял, что он с радостью уклонился бы от встречи. Крохотное население гавани Рождества, состоявшее из рыбаков, не пополнялось годами. Лишь изредка кто-то уплывал на рыбацком судне, каких, повторюсь, в те времена бывало в этих водах немало, а кто-то сходил на берег ему на смену. Чаще же капитана поджидали на берегу одни и те же лица, и он знал, должно быть, каждого. Спустя несколько недель, когда одно судно за другим стало бы выпускать на берег свои экипажи, создавая необычное оживление, длящееся, впрочем, не дольше, чем здешний короткий теплый сезон, капитану пришлось бы задуматься, кто же стоит перед ним. Однако сейчас, в августе, пускай и необычно мягком, «Халбрейн» была здесь единственным кораблем.

По-видимому, капитан ни минуты не сомневался, что перед ним чужак. Вид его свидетельствовал либо о том, что он не собирается идти мне навстречу, либо о том, что ни Харлигерли, ни Аткинс еще не осмелились просить за меня. Выбрав второе объяснение, я должен был бы заключить, что, обходя меня за версту, он просто поступает согласно своему необщительному характеру.

Как бы то ни было, я не смог совладать с нетерпением. Если этот неприступный человек ответит мне отказом — что ж, так тому и быть. В конце концов я даже не был его соотечественником. На Кергеленах не было ни американского консула[20], ни торгового агента, кому я мог бы пожаловаться на неудачу. Мне нужно было выяснить, что меня ждет; если бы я нарвался на твердое «нет», то стал бы ждать другого, более гостеприимного судна, тем более что задержка все равно составила бы не более двух-трех недель.