Ноябрьский дождь - Владимир Владимирович

   - Э... - Мегуми не сразу нашла, что ответить. - Э... Канзаки Мегуми. Это меня так зовут. Э... Здравствуй.

   - Что значит, "здравствуй"?! - девица, похоже, распалялась, и не на шутку. - Вы чего это тут за людьми подглядываете?!

   - Я не подглядывала! - оправдывающимся тоном ответила Мегуми. - Я просто бегала тут трусцой и услышала, как ты кричишь...

   - Неправда! - наставила на нее обличающий перст девушка. - Я тут каждый день тренируюсь, а вас никогда тут не было!

   - Так ты тут каждый день вот так?

   - Э... - неожиданно незнакомка смутилась. - Не ваше дело.

   - Но ты же сама только что сказала.

   - Не ваше дело, чего я там сказала!

   Девушка подскочила к стоявшей на краю поляны спортивной сумке и, схватив ее, метнулась по дорожке прочь.

   - Эй, ты чего?! - крикнула ей вслед Канзаки, но непонятная девчонка уже ускользнула за край рощицы, пропав из виду. - Странная какая.

   Пожав плечами, Канзаки развернулась и направилась обратно к дорожке, с которой сошла. В конце концов, ей надо было успеть домой.

   Коридор встретил приветливым подмигиванием потолочных ламп.

   Как всегда, этаж оказался погруженным в сонную тишину. В здании жило на удивление мало народу. У Канзаки имелась всего пара соседей, из которых знала она лишь одного. И почти никогда они не сталкивались в коридоре или подъезде. Так уж выходило, что служебное жилье в Восьмом отделе располагало к уединению.

   Чисто вымытый пол скрипел под подошвами кроссовок. Хлопнув дверью, Мегуми вышла с лестничной площадки и чуть устало зашагала к своей квартире. Она преодолела уже половину того крошечного расстояния, что оставалось до родных пенатов, когда лифт, ласково зашипев, отворил двери.

   Кто-то оглушительно громко зевнул, выходя в коридор. Подозрительно знакомым зевком. Канзаки буквально ощутила, как побежали вниз по затылку мурашки. Только этого еще не хватало с утра пораньше!

   Зевок повторился, и мягкие кошачьи шаги зашлепали по полу. Мегуми очень не хотелось оборачиваться. Но как-то само собой получилось так, что вот она уже окинула взглядом тщательно выбеленную стену, зеленое половое покрытие, желтоватый отсвет лампочки... А между ними на девушку шел он.

   Сэмюэль Ватанабэ явно пребывал в крайне раздраженном состоянии всеми ста двадцатью восемью килограммами своего большого толстого тела. Круглое, украшенное аккуратными черными усами с не менее черной эспаньолкой, лицо осунулось, губы были поджаты росчерком недовольства. Вечный спутник - солнечные очки - скрывал взгляд карих чуть раскосых глаз, но короткий ежик волос на голове казался нахохленным, что лишь усугубляло впечатление. Мужчина шел, подаваясь вперед корпусом, как будто собираясь упасть лицом вниз. Свой неизменный черный пиджак он снял и закинул на плечо, придерживая одежку левой рукой. На другом плече Сэма покоился ярко-красный галстук, всегда отлично вырисовывавшийся на фоне белоснежной рубашки. В зубах Ватанабэ держал тлеющую сигарету.

   Вид широкой медведеподобной фигуры старого знакомца, идущего прямо на нее в столь расхлябанном виде, заставил Канзаки занервничать. От Ватанабэ редко можно было ожидать чего-нибудь хорошего. Они не так уж часто и много общались, но девушка почти сразу выработала рефлекс: при любом контакте с Сэмом опасаться. Чего - будет видно.

   Мегуми машинально отшагнула к стене. Сэм же, казалось, не обращал на соседку ни малейшего внимания. Он все так же, почти наклоняясь, шел по коридору и хмурился. Поравнявшись с девушкой, Ватанабэ все-таки остановился и уставился на нее темными стеклами очков. Не меняя кислого выражения на физиономии, он загнал сигарету в угол рта и произнес:

   - А чего это вы замерли, Канзаки-сан?

   - Э...

   Уже в который раз первым, что Мегуми говорила Сэму при встрече, было вот это "Э...". Хотелось укусить себя за язык и стукнуть ему по голове. Ибо с неизменным постоянством Ватанабэ говорил какую-нибудь неожиданную глупость, а она не находилась вовремя с ответом. Но, в самом деле, чего она встала-то?

   - Э... Не ваше дело! - как всегда, неловкая растерянность первой секунды перешла в раздражение и гнев. - Сами-то чего остановились? Да еще в таком виде.

   - У меня отвратительное настроение, - светским тоном проинформировал собеседницу Сэм, чуть не выронив сигарету. - Потому что хочу спать, есть и эротический массаж.

   - Ничем не могу помочь, - мысленно передернув плечами, она привычно проигнорировала пошлость. - Что же вас так утомило?

   - Отпуск.

   - Э... - она снова растерялась. - Отпуск?

   - Ага, - Сэм наморщил широкий лоб. - С сегодняшнего утра. А со вчерашнего вечера я сдавал дела.

   - Вот оно что, - Канзаки не удержалась и подпустила в голос ехидства. - Видимо, с делами у вас не очень...

   - Нет тела - нет дела, - ответил непонятной поговоркой Ватанабэ. - Но спать все-таки хочется. А вам куда - в альма матер?

   - Да, - кивнула Мегуми, вспоминая, что надо бы еще помыться и отдохнуть, а потом позавтракать. Стояние в коридоре в остывшем после пробежки поту не очень вписывалось в утреннее расписание. - И мне по...

   - Что, бегаете с утра? - Сэм окинул фигуру собеседницы взглядом, который можно было позволить себе исключительно за стеклами очков. - Какая замечательная... футболочка.

   В голове Канзаки щелкнуло. Старый глупый комплекс полез наружу. С ранних лет, когда ее бюст неожиданно начал проявлять себя и увеличиваться в размерах куда быстрее и объемнее, нежели у сверстниц, Мегуми привыкла стесняться форм, о которых иная женщина могла только мечтать. Учеба, служба, физическая развитость и общая склонность к унисексу тоже не способствовали появлению гордости за собственную физиологию. Всякое центрирование внимания на бюсте заставляло девушку нещадно нервничать. К несчастью, именно грудь столь часто становилась объектом самого пристального внимания Ватанабэ.

   - Слушайте... - наливаясь совсем уж тяжелой злобой, начала было она, но Сэм уже зашевелился, устало продолжив путь до собственной квартиры.

   - А я вот... и-и-ы-ы-э-э-эх!.. отвык от утренней гимнастики, - сбиваясь на зевание, сказал он больше самому себе, нежели собеседнице, сердито глянувшей в широкую спину.

   - Вам бы вспомнить! - скрестив на злосчастной груди руки, бросила Канзаки. - Глядишь, похудели бы.

   - Не дай Бог! - он защелкал открываемой дверью, что находилась почти напротив ее собственной. - А, да, Канзаки-сан...

   - Что? - Мегуми, последовавшая примеру соседа и стоявшая уже у входа в жилище, обернулась.

   - С добрым утром.

   Повернутый к ней спиной Ватанабэ поднял вверх свободную руку. Пальцы оказались сложены буквой V. Подержав странный жест не дольше секунды, толстяк устало опустил руку и, отворив дверь, исчез в своей квартире.

   - Э... - только и успела сказать Мегуми. - С доб... Тьфу ты!

   Теплые струйки воды били в подставленное лицо, смывая налипший утренний холод. Соединяясь в поток, эти струйки стекали вниз по ее обнаженному телу, стирая усталость, вялость и готовя к новому дню.

   Канзаки обожала душ. Хотя в ее семье считалось, что настоящая помывка может быть только в ванне, лучше всего, традиционной японской, сама Мегуми готова была забираться в душевую кабинку по семь раз на дню. Благо, чистоплотность, впитанная с материнским молоком, убивала даже лень. Ощущать себя накрытой ливнем, напор и тепло которого можешь контролировать самостоятельно, знать, что упруго бьющие в кожу струи с поворотом крана начнут нежно ласкать, а затем и вовсе сникнут по велению твоей воли - вот что такое душ. К тому же, помывка в душе смывала беспокойства. Когда с кончиков волос срывались последние капли, кристалликами очищения падавшие на кафель или умело подхватываемые полотенцем, любые треволнения уступали место умиротворению свежести.

   Обволакивая себя одеянием из воды, Канзаки думала. Вспоминала. Она любила вспоминать прошлое, когда голову омывал упругий поток - как-то лучше извлекались из недр памяти образы, события, лица... Вода приносила воспоминания о матери. Та очень любила в детстве купать Мегуми, и ощущение ласковых натруженных рук, единственной опоры в царстве теплой, едва осязаемой бездны, навсегда отпечаталось в голове. И в сердце, наверное. Еще хорошо помнилось пощипывающее кожу мыло. Тогда маленькая Канзаки негодующе плескалась, стоило лишь натереть ее пахучей продукцией мыловарни, сейчас же сама с удовольствием ухаживала за кожей, никак не напоминавшей шкуру целого лейтенанта.

   Отец вспоминался реже. Он был человеком добрым. Глядя на старые семейные фото, Мегуми никак не могла поверить в то, что папа был невысок ростом и вообще не слишком крупен габаритами, как и полагалось японцу. Для дочки Канзаки-старший всегда оставался могучим великаном, сажавшим ее на плечи и катавшим по улицам, сразу становившимся такими огромными, с пролетающим далеко внизу тротуаром, с шебуршащими рядом макушками прохожих, с ярким солнцем, светящим, как будто, ближе.