Белый Ворон - Михаил Зайцев

– Наш… – Она хотела сказать «наш с мужем», но вовремя спохватилась. – …Мой коттедж не совсем по пути, но…

– Помогите бедному художнику, прошу вас! – Я добавил жару в топку ее решимости.

– Так вы художник? – округлила глаза женщина.

– И да, и нет. Я занимаюсь кино. – Я был искренен с ней, как никогда.

– Кино!..

Все, мадам готова, сражена наповал. Я вплетаю в канву своих обольстительных речей пару звонких фамилий киноартистов. «Вольво» трогается с места, и мы едем. На ходу сочиняю огнедышащую страстями историю любви, ревности и измены. Рассказываю обстоятельно, с трагическими подробностями о незавидной доле человека искусства с длинными, поседевшими от мук творчества волосами и ранимой нежной душой. Так рассказываю, чтоб на всю дорогу хватило. А сам радуюсь, что экономлю деньги и еду на халяву. Вопросов о плате за проезд не возникнет. «Новые русские» пузанчики из бывших товароведов очень любят белых ворон. Их жены обожают белых воронов.

Она перебила меня лишь однажды. Плутовка, пользуясь тем, что я не знаю дороги, дала крюк и прокатила мою элитарную седовласую персону возле своего коттеджа. Многозначительно ткнула пальчиком в краснокирпичный трехэтажный особняк, обнесенный двухметровой металической решеткой-забором. Несколько похожих, как грибы одного вида, особняков выстроились рядком на краю стандартной подмосковной деревеньки. Дело ясное – господа скупили у крестьян землю на околице и отстроились.

– От Москвы далековато, зато воздух чистый и просторы… – прокомментировала пейзаж с коттеджами дама за рулем «Вольво». – Это место называется Кондратьево, запомнили?

Намек ясен. Мне предлагают заглянуть на огонек ее симпатии. Она боится меня приглашать, напугал я даму своей мнимой причастностью к миру звезд киноэкрана, вот она и намекает прозрачно.

– Вы здесь одна живете? – спрашиваю подчеркнуто наивно.

– По выходным я всегда одна, – отвечает, не глядя на меня. – Запомнили? Второй дом с краю. Возле кладбища.

Мы уже проехали деревушку Кондратьево. Я повернул голову и заметил покосившиеся кресты меж стройных берез в островке леса, недалеко от коттеджа номер два. Во, дают новороссы! Все им по фигу. Отстраиваются впритык к погосту и ничуть не смущаются столь символическим соседством.

– Вы запомнили? – В ее повторном вопросе сквозит чувственность.

– Запомнил…

Когда «Вольво» затормозила на границе территории нужного мне санатория, женщина за рулем предприняла слабую попытку выяснить, как же все-таки меня зовут и где меня можно отыскать, ежели ей приспичит продолжить наше приятное знакомство, а я по рассеянности забуду о ней и пропаду, затеряюсь среди звезд киноискусства. К тому времени я закончил врать про любимую девушку, вышедшую замуж за лучшего друга, и, имитируя состояние грустной рассеянности, представился просто:

– Мое имя Стас…

Женщина молча ожидала. Но ни своей фамилии, ни своего телефонного номера или адреса я не назвал. Целиком ушел в себя. Сидел с ней рядом и смотрел в пустоту ничего не видящими глазами. Хозяйка «Вольво», видимо, была знакома по женским романам и латиноамериканским телесериалам с типом мужчин, под который я косил, и, следуя внедренной в ее сознание драматургии, постеснялась грубо уточнить мои паспортные данные. Однако просто так она сдаваться не пожелала:

– Стас, вот… – Женщина вытащила из бардачка прямоугольный листочек лощеной бумаги. – Вот, возьмите, моя визитка.

– Благодарю. – Я взял визитку и, глядя в ее накрашенные глаза, коснулся губами холеной женской руки, благоухающей ароматом дорогого крема для смягчения кожи. – Благодарю вас… Мы еще встретимся. Обещаю…

Момент для расставания идеальный. Я резко от нее отпрянул, открыл машинную дверцу и пошел прочь, по направлению к санаторию, походкой человека, решившего начать новую жизнь.

Чем я занимаюсь! На что вынужден тратить свою творческую потенцию! Во мне умирает такой прибыльный режиссерский талант. Эту бы сцену прощания, да в мелодраматический сериал! Как блестяще я выстроил эпизод, как отыграл!

К приземистому санаторному зданию вела заасфальтированная тропинка. Пятиэтажную коробку санатория выстроили посередине старинного парка. Наверное, на месте дворянской усадьбы былых времен. Парк раскинулся на холме. Островок деревьев среди колхозных полей. Конечно, строители, думаю, брежневской поры все опошлили – здесь и там, меж вековых лип торчали разнообразные хозяйственные, «культурные» и коммуникационные постройки. Трансформаторная будка, гараж, летняя прогнившая эстрада, волейбольная площадка. Был предусмотрен и подъезд для машин впритык к зданию санатория, но меня радовало, что дама им не воспользовалась, а остановилась рядом с пешеходной тропинкой. Так романтичней.

Я шел не оглядываясь и, когда услышал, как взревел мотор «Вольво», как скрипнули шины на развороте, выбросил в траву прямоугольную лощеную визитку дамы, что подвезла меня. Я так и не заглянул в визитку, так и не узнал, как ее зовут. Не к чему.

Волею случая я напоролся на неприятности в электричке и по чистой случайности оказался в салоне «Вольво». Говорят, случай – псевдоним бога, когда бог не хочет подписываться. Судьба часто подает людям знаки и знамения. Те счастливцы, что умеют читать знаки судьбы, живут дольше. Я, как выяснилось чуть позже, выказал по части расшифровки знамений вопиющую безграмотность.

Возле санаторного здания гурьбой стояли автомобили отдыхающих и их гостей. Судя по маркам машин, оттягивались здесь, в Подмосковье, люди в большинстве своем не богатые. Однако среди видавших виды «Жигулей», «Москвичей» и «Запорожцев» затерялась пара-тройка престижных иномарок. Иномарки смотрелись, как породистые скакуны в табуне гужевых лошадок. Не иначе, иностранный транспорт доставил в здешнее захолустье моего банкира-заказчика. Как там его зовут? Ага, вспомнил – Иванов Александр Петрович. Номер двадцать пять, люкс.

Я вошел в здание санатория и беспрепятственно пересек просторный холл. По выходным дням санаторную публику любят навещать родственники и знакомые. Постоянные отдыхающие бродят по холлу в тапочках на босу ногу, одетые по-домашнему. Заезжие гости выделяются своим более или менее цивилизованным видом. Я же выглядел на общем фоне особо шикарно и, пока шел через холл, получил от местных дамочек высокую оценку за экстерьер, что выражалось в шепотке за спиной и в перекрестном обстреле моей неординарной фигуры женскими глазками.

В лифте я смело нажал кнопку второго этажа, ибо знал, что первая цифра номера 25 обозначает этаж. Такой нехитрый шифр санаторно-гостиничного хозяйства знаком каждому, кто хоть однажды ночевал на казенных простынях.

Двадцать пятый люкс отыскался в конце длинного, устланного потертой ковровой дорожкой коридора. Я поправил волосы, гордо выпрямил спину и деликатно постучал в дээспэшную дверь.

– Войдите, – разрешили басовитым с хрипотцой мужским голосом.

Я открыл дверь, вошел. Узкий коридорчик манил пройти в глубь апартаментов, что я и сделал. И очутился в квадратной комнате-гостиной. Яркое солнце сквозь тюль на трехстворчатом окне прожектором высвечивало темный полированный стол посередине комнаты. На столе ваза с полевыми цветами и пепельница, полная окурков. За столом сидел высокий полный господин в белой рубашке с расстегнутым воротничком и в красном, чуть спущенном галстуке. Напрасно я снял розовые очки. Солнце слепило глаза и в первые секунды мешало как следует рассмотреть лицо толстяка.

– Добрый день, – сказал я, прищуриваясь. – Вы Александр Петрович Иванов?

– Нет, я не Александр Петрович, я… – начал было возмущаться мужчина и вдруг неожиданно замолчал, будто подавился собственным «я». Выдержал долгую, тягучую паузу, спросил осторожно: – Стас?.. Ты… простите, вы очень похожи на Станислава Лунева…

– Ну, да… – промямлил я в ответ, несколько сбитый с толку утверждением, что похож на самого себя… – Моя фамилия Лунев, зовут Стас… Я приехал по поводу заказа на рекламу, ищу господина Иванова. И…

И тут толстяк захохотал. Громко, утробно, с придыханием и похрюкиванием.

– Воо-о я дурак, а?! Ха-ха-хррр… – Толстое тело сотрясалось в конвульсиях гомерического хохота. – Ху-ху-ууу!.. Ну, ты меня приколол, итить твою мать!.. Хы-хы… Стасик, блин, все равно чертовски рад увидеть твою наглую рожу через столько лет!.. А патлы-то, патлы-то отрастил, прям, как у девки!

Толстяк вскочил со стула. Мебель жалобно скрипнула. В стоячем положении мужчина оказался еще громадней, чем казался в сидячем. За тридцать восемь лет своей жизни я лично был знаком только с одним человеком столь внушительных габаритов.

– А ты изменился, Стас! – Толстяк обежал стол, походя задев его мощным бедром и едва не опрокинув вазу с полевыми цветами. – Изменился! Прям не узнать тебя!

На меня пахнуло дорогим одеколоном, потом и табаком. Толстяк протянул громадную ладонь для рукопожатия, и в этот миг я, наконец, его узнал.