Дело №12к - Иосиф Исерович Маляр

Он не успел закончить фразу. Дребезжащий звонок возвестил о приходе Анатолия.

«Федор Борисович» осторожно отодвинул занавеску и, увидев Скворцова, вздрогнул.

— Задержите его во что бы то ни стало. Где запасной выход?

Хозяйка дома подтолкнула его к двери, которая выходила на веранду, и направилась к калитке.

…Когда Анатолий ушел, «инженер» вновь появился в комнате. Он широко раскрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, правый глаз подергивала судорога.

— Проклятые нервы, — фальшиво улыбаясь, сказал он. — В этой стране я чувствую себя, как на атомном заряде.

Через минуту он успокоился и резким голосом отдал приказание:

— Дежурьте день и ночь, но Зенин не должен прийти в этот дом. Меня не ищите, я сам дам о себе знать. Если Зенин опоздает, передайте ему явку в Москве: Первая Мещанская, 216. Зубной врач Камнев. Пароль для связи: «Вы ставите коронки?» Ответ: «Нет, только лечу зубы».

Эльза Павловна бросилась за карандашом, но «Федор Борисович» так на нее посмотрел, что она сразу притихла, и только несколько минут подряд беззвучно шевелила губами, запоминая адрес и пароль.

Зина вышла в проходную комбината в рабочем синем халатике, прожженном кислотами. Волосы туго стянула зеленая косынка, но и в этом скромном наряде она была хороша. Анатолий невольно залюбовался тонкими чертами лица и большими серыми глазами, от которых расходились небольшие паутинки морщин — следы первых переживаний.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Но мы не знакомы.

— Разговор пойдет о Василии Клыкове.

— Что с ним, где он?

Девушка с тревогой глянула на Скворцова. Он ее спросил:

— Вы… его любите?

Девушка вспыхнула, но гордо подняла голову и так же прямо ответила:

— Да.

Анатолий представился, назвал свое место работы. Он говорил какие-то ничего не значащие, общие фразы, а сам вел Зину к широкой скамейке возле здания заводоуправления. Предложил сесть.

— Возьмите себя в руки, будьте мужественны. Василий убит.

Он ожидал взрыв отчаяния, но Зина безвольно молча опустила руки на колени, нервно закусила губу, крупные слезы показались из-под ресниц. Она отвернулась от Скворцова, и плечи ее мелко задрожали в рыданиях.

«За что такая девушка, такая светлая, могла полюбить бандита?» — эта мысль не давала покоя Анатолию. Он стал неуклюже, по-мужски утешать Зинаиду.

— Я читал ваше последнее письмо, — негромко начал Анатолий. — Вы умоляли Василия вернуться, предлагали даже выслать деньги на дорогу. Что случилось между вами? Расскажите мне, как брату.

Девушка молчала.

— Это поможет нам найти преступников, наказать их.

При этих словах Зина словно очнулась от сна.

— Я расскажу вам о своей жизни, а вы уж в остальном постарайтесь разобраться сами… Вы были у нас дома на улице Новой? Это особняк моей приемной матери Эльзы Павловны Пуговкиной. Она взяла меня на воспитание из детского дома сразу после войны. Сквозь дымку годов я вспоминаю далекие чужие города, бесконечные составы, тяжелый овчинный полушубок, которым укрывалась мама-Эльза, когда в вагоне шла проверка документов. Ее все время знобило, а время было летнее — июнь 1945 года, и все документы взрослым людям в военной форме показывала я. Мы приехали в Усть-Каменогорск и поселились недалеко от старой бани, возле дороги, которая ведет к берегу Иртыша. В 14 лет я пошла учиться в ремесленное училище. Здесь и познакомилась с Васей. Он тоже рос у тетки, без родительской ласки, но был удивительно душевным парнем. Мы стали с ним дружить. Сплетни подружек, косые взгляды преподавателей, пошлые намеки «дружков» — ничто не могло остановить нашу чистую и светлую дружбу. А может быть, это уже была не дружба?.. Не знаю… Все самое плохое началось с того дня, когда Вася попал к нам в дом. Я забыла рассказать, что к тому времени стал захаживать к Эльзе Павловне «на огонек» некто Зенин Иван Сергеевич. Он выдавал себя за бывалого моряка, рассказывал удивительные истории и скоро совсем очаровал Васю. Иван Сергеевич говорил ему, что человек должен быть сильным, жестоким, не бояться никого на свете, и взгляд «морского волка», суровый и надменный, должен раздвигать безликую толпу «людишек», резать ее, как нож масло. Сильные берут власть в свои руки, а власть приносит славу, деньги, все, все… Я не знаю, почему так хорошо запомнила эти слова. Иван Сергеевич повторял их Васе так часто, что скоро мой самый лучший друг, шестнадцатилетний парень, стал презрительно смотреть на людей, а мне сказал, что настоящий мужчина не связывает судьбу с женщиной, пока не завоюет «места под солнцем». В каждой интонации его голоса я узнавала четкую размеренную речь проклятого Ивана Сергеевича. Вася все дальше уходил от меня. Он связался с хулиганами, стал выпивать, играть в карты на деньги. А деньги надо было доставать… И после первой кражи в раздевалке училища от него постарались избавиться. У меня с ним был последний, по-настоящему открытый разговор, который Василий закончил грязной руганью. Он стал настоящим хулиганом. Кепка «шесть листов, одна заклепка», как ее называли в этом кругу, тельняшка в раскрытом вороте рубахи, сапоги гармошкой. За ним летела дурная слава, а я… я не могла его забыть. Мы не встречались, не здоровались, но в те дни, когда приходила молва о его новых «подвигах», подушка в рабочем общежитии была мокрой от слез. Я забыла, не сказала о том, что после диких пьянок в нашем доме, который Эльза Павловна приобрела на деньги неизвестного происхождения, я ушла от нее. Никто в поселке не удивился, когда сказали, что Василий попался на крупной краже. В последнее время он работал на кухне в столовой № 9, помогал Ивану Сергеевичу, который был шеф-поваром и неизменно красовался на Доске почета. С каким ужасом узнали сослуживцы, что их повар был скупщиком краденого добра. Их судили как соучастников, приговорили к шеста годам исправительно-трудовых работ, но через три года за хороший труд на лесных разработках досрочно освободили! Я уже работала в лаборатории, тетя Эльза уговорила меня простить все и вернуться в старый дом. И вот однажды под вечер кто-то постучал в калитку… Широкоплечий, остриженный наголо, передо мной стоял Василий.

«Пустите в гости», — смущенно улыбнулся он.

Я готова была мчаться в милицию, рассказать о побеге, но он, вероятно, прочел мои мысли в глазах и вытащил справку о досрочном освобождении.

Он был суров, но в глазах плескалось счастье, осторожно, словно драгоценность, он взял мою руку без маникюра, с пальцами, изъеденными кислотой, и поднес к губам… Жизнь