Последнее письмо от твоего любимого - Джоджо Мойес

Элли садится на диван, включает телевизор, а потом ее взгляд вдруг падает на стопку бумаги, лежащую на столе, и она вспоминает о статье. Ругая Мелиссу на чем свет стоит, Элли начинает разбираться в архивных материалах — сплошной хаос, кажется, так сказал ей библиотекарь, ни рубрик, ни дат. «Я не успеваю разобрать все бумаги. Нам приходится выкидывать много таких стопок», — сказал ей единственный библиотекарь младше пятидесяти. Интересно, почему я его раньше не видела, мимоходом спрашивает себя Элли.

— Посмотри, может, тебе что-нибудь пригодится, — сказал он, а потом наклонился и шепнул ей на ухо заговорщическим тоном: — Все ненужное можешь выкинуть, только шефу не говори. Просто у нас совершенно нет времени разбираться со всей этой грудой бумаги.

Вскоре она начинает понимать его: несколько рецензий на театральные постановки, список пассажиров круизного лайнера, несколько меню ужинов, на которых присутствовали газетные знаменитости. Она быстро просматривает их, время от времени поглядывая на телевизор. Да, вряд ли что-то из этого хлама сможет заинтересовать Мелиссу…

Элли листает потрепанную папку — кажется, какие-то медицинские записи. Везде речь идет о легочных заболеваниях, отмечает про себя она, все пациенты имеют отношение к шахтам. Она уже собирается бросить папку в корзину для бумаг, как вдруг ее внимание привлекает торчащий из середины голубой листок. Вытащив его большим и указательным пальцем, она обнаруживает, что это вовсе не листок, а вскрытый конверт с написанным от руки почтовым адресом. Внутри лежит письмо, датированное четвертым октября 1960 года.

Моя дорогая, единственная моя!

Я говорил серьезно. Я пришел к выводу, что есть лишь один выход: кто-то из нас должен решиться на отчаянный шаг. Я правда так думаю.

Я не такой сильный человек, как ты. Когда мы познакомились, я думал, что ты хрупкое создание, которое нуждается в моей защите, а теперь понимаю: все не так. Ты сильный человек, ты можешь продолжать жить, зная, что настоящая любовь возможна, но у нас никогда не будет на нее права.

Прошу, не осуждай меня за мою слабость. Для меня единственный способ пережить это — уехать туда, где мы никогда не увидимся, где меня не будут преследовать мысли, что я могу случайно встретить тебя с ним на улице. Мне надо оказаться там, где сама жизнь будет упорно заставлять меня забыть о тебе, гоня прочь мысли о тебе минуту за минутой, час за часом. Здесь этого не произойдет.

Я решил согласиться на эту работу. В пятницу в 7.15 вечера я буду стоять на четвертой платформе на вокзале Паддингтон, и ничто в мире не сделает меня более счастливым, чем если у тебя найдется смелость уехать со мной.

Если ты не придешь, я пойму, что, несмотря на все наши чувства друг к другу, все-таки их недостаточно. Я ни в чем не упрекну тебя, дорогая. Знаю, последние недели были для тебя невыносимыми, и прекрасно понимаю, каково тебе. Я ненавижу себя за то, что стал причиной твоего несчастья.

Буду ждать тебя на платформе с 7.15. Помни, что мое сердце и мое будущее — в твоих руках.

Твой

Б.

Элли перечитывает письмо еще раз, чувствуя, как на глаза по какой-то необъяснимой причине вдруг наворачиваются слезы. Она не может отвести взгляд от крупного, размашистого почерка: искренность этих слов и через сорок лет после написания просто ошеломляет. Она вертит в руках конверт, ища хоть какую-нибудь подсказку. Адрес получателя: абонентский ящик 13, Лондон. И как же ты поступила, а/я 13, мысленно спрашивает адресатку Элли, а потом встает, аккуратно убирает письмо в конверт, подходит к компьютеру, открывает почту и нажимает «Обновить». Ничего — на экране мерцает последнее сообщение, полученное в семь сорок пять:

Мне пора ехать на ужин, красотка. Прости — уже опаздываю.

Позже. Цел.

Часть 1

Для меня единственный способ пережить это — уехать туда, где мы никогда не увидимся, где меня не будут преследовать мысли, что я могу случайно встретить тебя с ним на улице. Мне надо оказаться там, где сама жизнь будет упорно заставлять меня забыть о тебе, гоня прочь мысли о тебе минуту за минутой, час за часом. Здесь этого не произойдет.

Я решил согласиться на эту работу. В пятницу, в 7.15 вечера я буду на четвертой платформе на вокзале Паддингтон, и ничто в мире не сделает меня более счастливым, чем если у тебя найдется смелость уехать со мной.

1

Она начала приходить в себя.

Шуршание, скрип стула, резко задернутая занавеска. Два голоса шепотом переговариваются между собой.

— Я позову мистера Харгривза.

Наступила тишина, и тут она вдруг осознала другой слой звуков — приглушенные голоса где-то вдалеке, шум проезжающей мимо машины. Странно, но все это как будто находилось где-то внизу. Лежа, она впитывала в себя звуки, позволяя им кристаллизоваться, возникать в сознании и вновь пропадать, постепенно узнавая каждый из них.

И тут она ощутила боль. Боль накрывала ее изнутри, словно поднимаясь по лестнице и с каждой ступенькой все разрастаясь и разрастаясь: сначала рука — острая, обжигающая боль от локтя до плеча, потом голова — тупая, неумолимая пульсация. Болело все тело, как будто она…

Как будто она?..

— Доктор зайдет через минутку. Просил, чтобы вы закрыли жалюзи.

Во рту пересохло, она сжала губы, мучительно пытаясь сглотнуть. Хотела попросить воды, но речь еще не вернулась. Слегка приоткрыв глаза, она увидела рядом с кроватью две расплывчатые фигуры. Как только ей казалось, что она вот-вот поймет, кто это, они начинали двигаться, и картинка вновь расплывалась. Голубые. Они были голубые.

— Слышала, кто к нам поступил на первый этаж?

— Девушка Эдди Кокрейна, — шепотом ответил второй голос. — Ну, та самая, которая выжила после аварии. Она, оказывается, ему песни писала. Теперь разве что в память о нем напишет…

— Да ну, все равно она никогда не будет петь так, как он, бьюсь об заклад.

— Тут с самого утра толпа журналистов, старшая медсестра просто с ног сбилась.

Она не понимала, о чем идет речь. Головная боль отдавалась в висках, становясь все сильнее и громче, ей оставалось лишь закрыть глаза и ждать, кто отступит первым — она или боль. Вскоре ее окружило белое сияние, накрыв словно волной. С тихим вздохом благодарности она соскользнула в объятия забытья.

— Вы проснулись, дорогая? К вам гости.