Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Стрит

Во первых строках моего письма выражаю глубочайшее сожаление о том, что не смог сопровождать вас в харчевню во вторник вечером. Но страхи прочь! – ваша репутация нимало не пострадала в глазах мистера Бланшара. Он был весьма расстроен моим рассказом о том, как у выхода из театра ко мне в карман залез вор. Когда же я крикнул: «Держи его!», тот отвесил мне такую затрещину, что я был совершенно оглушен и, опасаясь рухнуть без чувств посреди улицы, поспешил направиться домой. Кроме того, мистер Бланшар любезно согласился принять возмещение стоимости вашего ужина после того, как в театре нашем выдадут жалованье.

Что же касается миссис Райт, я вновь ранен ядовитым языком сплетни! Но я – не леди Снируэл[5], я выше того, чтоб отвечать поклепом на поклеп. Уж не знаю, чьего внимания добивалась миссис Райт во вторник вечером, но вчера на исходе дня ей действительно было оказано самое пристальное внимание. Сия волнующая драма разворачивалась таким образом.

Закрыв свою канцелярскую лавку, миссис Райт прошлась по Уотлинг-стрит и только свернула на Боу-лейн, как вдруг что-то резко шаркнуло по ее заду, больно оцарапав ягодицы. Она громко вскрикнула, и тут, обогнав ее, вдаль по Боу-лейн пронесся человек в красных бриджах, черном сюртуке и высокой треуголке с кокардой. Бежал преступник дьявольски быстро, да вдобавок громко хохотал на бегу. От страха и боли у миссис Райт закружилась голова, и она рухнула наземь. С трудом удалось ей вернуться в лавку, чтобы прийти в себя. Там, к великому своему огорчению, она обнаружила на своем платье – том самом, лазурно-голубом и канареечно-желтом, которое вам так не понравилось – огромный порез сзади. Более того, зад ее пострадал не меньше, чем платье! После всего этого она совершенно не в состоянии успокоиться.

Особенно смущает меня невероятное сходство сего надругательства над миссис Райт с нападением на мисс Коул. Удар ножом сзади поперек окороков, загубленное платье и опасность загубленной репутации! И не странно ли, что перед нападениями обе женщины посещали театр «Роялти»? Все это внушает мне тревогу о вашей безопасности, дорогая. Ведь эти буйные эскапады имели место при свете дня, были беспричинны и совершенно необъяснимы: ни одну из пострадавших леди не ограбили. Пожалуйста, будьте как можно осторожнее, отправляясь по делам.

С заботой о вас,

Генри.

Ливерпуль, затем Лондон, 1 июля 1840 г., среда

Более трех недель на море привели меня на грань безумия, но я пережил остаток путешествия, не потакая больше моей пагубной слабости. Каждый день я писал Сисси и Мадди, моей теще, довольно сентиментальные описания моего путешествия. Я обещал жене провести время с пользой, написав несколько рассказов, и даже пытался найти вдохновение среди окружавшего меня однообразия, но, записав начала нескольких морских авантюр и пиратских историй, в результате которых очередной корабль отправляется на дно океана вместе с командой, отправил эти поделки в водяную могилу.

И вот на рассвете «Ариэль» вошел в ливерпульский порт! У меня сразу стало легче на душе. Наконец-то! Я могу предать забвению мои грехи и стать Эдгаром По – писателем, критиком и ученым. Человек, обитавший в моей каюте, остается в прошлом. Я задумался о том, что прибытие в другую страну дает человеку шанс изменить свою жизнь. Можно изменить характер, исправить ошибки и начать все сначала, нужно лишь достаточно решимости! Эта мысль поразила меня. Я поклялся вернуться к ней, когда буду в не столь тревожном настроении. А для начала следовало найти вокзал и сесть на поезд до Лондона, не попавшись в руки тех сомнительных личностей, что часто посещают ливерпульские злачные места и проводят дни и ночи, бродя по улицам и переулкам в поисках честного гражданина, которого они могли бы надуть. Они одинаковы в каждом порту – по крайней мере, это следовало из множества историй, слышанных мной в тавернах неподалеку от филадельфийских доков.

Итак, ранним утром я и мои попутчики сошли на берег и направились на ливерпульскую станцию Лайм-стрит, где сердечно распрощались друг с другом. Мистер и миссис Уоллис оставались в Ливерпуле у родственников. Мистер Эсквит направлялся в Манчестер – читать лекцию о моральной пользе трезвости, а мисс Николсон ехала в Престон навестить свою престарелую мать. Мистер Мэкки же собирался в Лондон на «роскошное театральное представление собственного произведения». То ли написанную им пьесу должны были ставить в каком-нибудь маленьком театре, то ли он убедил невинную богатую девицу выйти за него замуж – я не стал расспрашивать. Оба мы проследовали к лондонскому поезду, но не предполагали более встречаться и сели в разные вагоны.

Купе оказалось довольно комфортабельным. Устроившись, я начал размышлять о назначенной встрече с шевалье Огюстом Дюпеном в гостинице Брауна. Я познакомился с ним в 1832 году, когда жил в Париже. Местом нашей встречи оказалась библиотека на рю Монмартр, где мы разыскивали один и тот же редкий томик стихов, «Тамерлан и другие поэмы», и это совпадение вызвало длительную беседу о наших интересах, в которой выяснилось, что мы оба разделяем страсть к загадкам, головоломкам и тайным знакам. Спустя некоторое время Дюпен предложил мне пожить у него, что я и принял с благодарностью, так как деньги подходили к концу. Дюпен, по-видимому, тоже был в стесненных обстоятельствах, но запущенность его дома не отражала состояния его ума – он был великим эрудитом и мыслителем, перед которым не могла устоять ни одна загадка. Редко выпадал мне случай провести вечер столь же интеллектуально, как в беседе с Дюпеном, обсуждая его обширную библиотеку или исследуя ночной город. Эта разделенная симпатия придавала мне уверенности, что вместе мы сможем ответить на все вопросы, терзавшие меня с тех пор, как новая жена моего отца прислала мне письма в шкатулке красного дерева и сообщила, что это мое наследство.

Постепенно мой неугомонный ум успокаивался под действием усыпляющего вида из окна вагона – бесконечные зеленые поля, сумрачные леса и небо в облаках – пока эти картины не исчезли и я не погрузился в беспокойную дрему. Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я открыл глаза, было совершенно темно, и мне показалось, что в купе кто-то есть. И тут в непроглядной тьме блеснули два безумных фиалковых глаза! Мое тело окаменело. Женщина с бледной кожей и угольно-черными вьющимися волосами возникла из мрака и двинулась ко мне, скользя так бесшумно, словно она была частью самой ночи. В руке она держала бокал. Когда она оказалась передо мной, три или четыре капли рубиновой жидкости упали в него, будто капли бриллиантовой крови, и она поднесла зловещий сосуд к моим губам, вынудив испить сию чашу. Затем она придвинулась еще ближе, и ее волосы – чернее, чем вороново крыло – обволокли меня и потащили – глубже и глубже – в удушливый мрак…

Свисток паровоза и собственный жуткий вой встряхнули и разбудили меня, как раз когда мы въехали на Юстонский вокзал. Я вышел в призрачный, освещенный газом мир и быстро добрался до наемного экипажа, наказав вознице отвезти меня в гостиницу Брауна. Мы неслись по улицам Лондона со сверхъестественной скоростью, копыта лошади грохотали по мостовой, точно поступь самого дьявола. Иногда я сомневался, пройдет ли экипаж узенькой улочкой, не опрокинемся ли мы, заворачивая за угол на полном ходу. Из-за копоти, покрывавшей окна, и тщетных попыток сохранить достоинство, трясясь на ненадежном сиденье, города я почти не разглядел. К тому времени, как повозка остановилась, я так запыхался, будто все это время бежал наперегонки.

От усталости после долгого путешествия и последствий морской болезни меня пошатывало, словно пьяного, но атмосфера гостиницы заметно улучшила мое состояние. Безраздельное господство Англии в искусстве внутренней отделки было наглядно представлено уже в фойе. Здесь не было крикливой роскоши, столь обычной для Америки, где задает тон аристократия доллара. Настоящей английской знати не пристало вульгарно выставлять напоказ свои богатства.

Портье, усатый лысеющий человек лет, вероятно, тридцати пяти, но выглядящий на добрый десяток лет старше, был расторопен и учтив, несмотря на смущение, которое я не смог скрыть, увидев недельный счет за наши с Дюпеном номера. Номера в гостинице бронировал не я, а агент, занимавшийся и покупкой билета на «Ариэль», и их стоимость оказалась столь поразительной, что, не пригласи я своего прославленного друга помочь в моем расследовании, наверняка отправился бы искать жилье подешевле. Но оконфузить его предложением перебраться в гостиницу попроще я, безусловно, не мог. К тому же, нужно ведь хоть раз в жизни насладиться изысканным комфортом, которого я был лишен с тех пор, как мои приемные родители почти что выжили меня из дома!

– Мы уверены, что ваши апартаменты полностью удовлетворят любые ваши потребности. Если же потребуется что-либо еще, не стесняйтесь спрашивать, – сказал портье, передавая мне ключ от номера восемь.