Странная любовь доктора Арнесона - Мария Елифёрова

От них мне и правда ненадолго полегчало. Сейчас, когда я пишу эти строки, я могу только недоумевать – что со мной творится? Неужели это и есть роковая страсть, которую описывают в старых романах? Но какой современный учёный в двадцатом веке, после открытий герра Фройда, способен поверить в эти мифы? Должно же быть какое-то научное объяснение. Совокупность красок и линий на портрете, вызывающих сенсорный рефлекс; выброс в кровь неизвестного пока медикам химического компонента – что ещё?

Впрочем, какого чёрта я решил, будто это страсть? Я ещё не признавался ей в любви; я даже сам себе не смог бы чистосердечно ответить на вопрос, нравится ли она мне. Я просто страшно хочу узнать, что она такое.

16 июля 1923. Ожидание ответа становится невыносимым. Вчера я опять выскользнул из дома вечером и пробрался в тот злополучный бар. Я просидел там с семи до одиннадцати вечера и вернулся домой уже в темноте, рискуя быть ограбленным на этих улицах. Она не пришла. Я начинаю становиться маньяком.

Нет, конечно, я не влюблён – с чего мне это вообразилось? Мною движет праздное любопытство, но и любопытство бывает всепоглощающей манией. Не зря у англичан существует поговорка про то, что оно сгубило кошку. Хоть бы оно теперь не сгубило меня!

Похоже, она обиделась на меня и больше не напишет. Наверное, я неудачно составил то письмо. Что за чёрт, я уже начинаю думать о ней как о леди! А она обыкновенная проститутка, хоть и начитанная. Как это увязать? Она же водит к себе шулеров из Сохо. А когда ей пишет порядочный мужчина, доктор медицинских наук, принимает позу оскорблённой аристократки.

А может, она и есть аристократка – психически больная? Недавно мне попадалась на глаза статья о нимфомании. Обывателю сложно даже представить себе, сколько добропорядочных женщин из хороших семей одеваются проститутками и тайком выходят на улицу, чтобы утолить свою болезненную страсть. В одной только этой статье перечислялось восемь случаев. Но лично я с этим феноменом пока не сталкивался. Не отказался бы от возможности изучить его поближе.

<вырваны страницы>

18 июля 1923. Письмо от Каролины! Короткое, сердитое, но всё же не оставляющее сомнений в том, что она ко мне не так равнодушна, как хочет казаться. Но что означало её долгое молчание? Вряд ли колебания. Такие резкие и сильные характеры не колеблются. Вероятно, она хотела попросту меня проучить. Она поняла, что отсутствие ответа меня измучит, и решила подвергнуть меня этой пытке.

Хватит ли у меня гордости не ответить ей сразу? Боюсь, не хватит.

Интермедия 2. В Кэннон-Роу

– Что означают эти вырванные страницы из вашего дневника? – спросил инспектор Каннингем. Сидевший напротив него по другую сторону стола доктор Арнесон невесело ухмыльнулся.

– Так, уже до дневника добрались.

– Это я настоял, чтобы дневник приобщили к делу. Вы не ответили на вопрос. Для чего вы вырывали страницы?

– А для чего вообще уничтожают документы? Естественно, чтобы скрыть нечто, что могло бы меня скомпрометировать.

– Что именно, доктор Арнесон?

– Это подробности моей личной жизни, которые вас, инспектор, не касаются, – кисло отозвался доктор. Арест и допросы начали сказываться на нём – он был бледен, под глазами у него обвисли мешки. Держался он по-прежнему отчуждённо, и было ясно, что на вопросы он отвечать не хочет.

– Что вас могло скомпрометировать? Переписка с богемной девицей, которую вы даже, если верить вам, никогда в жизни не видели? Если вы настолько щепетильны, то почему не уничтожили весь дневник и все письма?

– Потому что компрометирующие подробности содержались именно на этих страницах, – не моргнув глазом ответил Арнесон.

– Было ещё что-то, помимо мисс Крейн?

– Нет, это касалось только меня и мисс Крейн.

Уверенный тон его ответов начинал выводить Каннингема из себя. Инспектор подтянул к себе графин с водой и налил полный стакан. Выпив всё залпом, он продолжил допрос.

– Как понимать заявление вашего ассистента Стивена Роу, что мисс Крейн шантажировала вас?

– Бедняга Роу… – вздохнул доктор. – Я его не виню, он просто попытался переложить на привычный язык вещи, которые настолько непривычны, что описать их затруднительно.

– Так шантаж был или нет?

– Если это можно назвать шантажом. У Каролины не было корыстных интересов – она действовала из чисто идеалистических соображений и в меру своего понимания истины. Я не сразу её раскусил.

Доктор откинулся назад на стуле, бесцельно разглядывая выкрашенные жёлтой краской стены допросной. Инспектор вглядывался в его лицо, ожидая какого-то знака, слабины, которая может надорваться. Но уцепиться было абсолютно не за что. «Неужели он вправду невиновен? – удивлённо подумал Каннингем. – Или же дьявольски хитёр?»

– Но вы не отрицаете, что мисс Крейн могла разгласить некие сведения, которые повредили бы вашей репутации?

– Именно так, – кивнул доктор.

– Это было нечто противозаконное? – Каннингему показалось, что он начал понимать. От близких друзей доктора он слышал, что тот был довольно равнодушен к женщинам – до встречи с Каролиной Крейн. Но что, если его отношения с мисс Крейн были вовсе не любовными? Что, если они служили ширмой для чего-то другого, нарушающего законы природы и общества?

Доктор вдруг рассмеялся. Странным блеющим смешком, неожиданным при его низком голосе и сухой манере говорить. Глядя на ошеломлённого инспектора своими прозрачными бледно-синими глазами, он произнёс:

– Если б я знал! Случай настолько необычайный, что в современном законодательстве он попросту не предусмотрен.

– То есть вы не… ээ-э? – Каннингем, привычный к расследованию убийств, спотыкался, когда речь заходила о подробностях чужой сексуальной жизни. Доктор снова засмеялся.

– Не любитель мальчиков, вы хотите сказать? Нисколько; ничего кроме мелких юношеских экспериментов, как у всех. А Каролина Крейн не была любительницей девочек. И давайте закроем эту тему.

– Доктор Арнесон, – спросил инспектор, – вы понимаете, что вас подозревают в убийстве? Нужно ли объяснять, чем это грозит вам по законам нашей страны, если присяжные признают вас виновным?

– Мне это известно, – Арнесон вернулся к прежнему тону холодной раздражительности. – Но я не виновен. Я не убивал Каролину, и даже ваш полиграф – совершенно, на мой взгляд, ненаучная штуковина – это подтвердил.

– Показания полиграфа пока ещё не являются решающим основанием для вердикта, – возразил Каннингем. – Если вы не убивали мисс Крейн, то будьте добры объяснить, куда она делась. Человек не булавка, чтобы просто так взять и потеряться.

Арнесон заскрипел зубами.

– Как вы не понимаете! Именно это объяснить сложнее всего. Даже если бы я набрался духу рассказать об этом, мне бы всё равно никто не поверил. Меня упекут в сумасшедший дом. А это для такого человека, как я, в сто раз хуже виселицы.

– Выпейте воды, – Каннингем протянул ему стакан. Доктор помотал головой.

– Спасибо, не надо.

– Надо ли вас понимать так, что в этом деле замешано нечто сверхъестественное?

– Не знаю, можно ли это так называть, – устало сказал Арнесон. – Современная наука куда менее ясно представляет себе границы своих полномочий – как и границы естественного, – чем наука прошлого века. Позитивизм исчерпал себя. Но я не думаю, что люди вроде сэра Артура Конан Дойля правы, ударяясь в мистику со спиритизмом и феями. Просто существуют природные феномены, пока ещё не описанные наукой.

– И эти феномены ответственны за исчезновение мисс Крейн?

– Совершенно верно. Большего я вам сказать не могу.

– Короче говоря, мисс Крейн утащили феи, но вы стесняетесь называть их феями?

Арнесон прикрыл глаза.

– Неостроумно, инспектор, – тихо проговорил он. – Вы даже не пытаетесь вникать в суть того, что я вам сказал. Какой толк, если я скажу вам больше? Вы сами не хотите меня услышать.

«Топчемся на месте», – сердито подумал Каннингем. Он решил сменить тему.

– Как вы считаете, а ваш ассистент Стивен Роу мог убить её?

Доктор вздрогнул, как от удара электрическим током; его зрачки расширились.

– Вы шутите? Теперь и бедняга Роу стал подозреваемым?

– Официально – пока ещё нет, – внушительно сказал Каннингем. – Но всё к тому идёт.

– Да нет же, это чепуха, – страдальчески сморщившись, проговорил Арнесон. – Оставьте его в покое. Вся его вина в том, что он спал с Каролиной. Разве теперешние законы это запрещают?

– Что вы имели в виду под «теперешними», доктор Арнесон? – по-ястребиному наклонив голову, спросил инспектор. Доктор снова скривил лицо.

– Берёте на себя мою профессию, инспектор? Не придавайте слишком большого значения обмолвкам.

Инспектор пропустил его слова мимо ушей.

– Вы имели в виду, что в другие времена связь Роу с мисс Крейн подлежала бы наказанию? Поясните.