Русская судьба : Записки члена НТС о Гражданской и Второй мировой войне - Павел Жадан

Зимой 1916-17 года, перед Рождеством, мы ехали из Ставрополя на праздники домой. По обыкновению, остановились покормить лошадей и отдохнуть у знакомого крестьянина в селе Терновское. Старик внешне не изменился, но выглядел озабоченно. Три его младших сына были в армии. Для нужд армии была реквизирована пара лучших его лошадей и молодой бычок. На оставшихся клячах трудно было своевременно закончить весеннюю пахоту, покос травы и уборку урожая. К тому же его наделы общинной земли были расположены в разных местах и довольно далеко от села. Впервые пришлось услышать от крепкого старика накипевшую горечь, что «вот, трудились, готовились выйти из опротивевшей общины с ее постоянными переделами земли, с наделами, которые становятся все меньше, да вот, война помешала». Эти горькие слова крестьянина вспоминались мне потом очень часто, в 1918, 1919 и 1920 годах, во время Гражданской войны, когда пришлось пройти походом почти всю южную часть Европейской России вплоть до Орла.

Южная часть России, включая Северный Кавказ, представляла собой плодородные черноземные просторы, на которых, через 55 лет после освобождения, крестьяне жили в селах с непроходимой осенней грязью, имея в лучшем случае одну церковно-приходскую школу. Считалось, что на юге крестьяне живут зажиточно, но даже в ставропольской богатейшей губернии, в самую горячую пору уборки урожая, тысячи общинных крестьян нанимались на работу к крестьянам-собственникам на отрубах и на хуторах. Даже на юге общинные наделы не обеспечивали крестьянам хорошую жизнь — приходилось прирабатывать. По мере передвижения на север России, через Донбасс, Полтаву, Конотоп, Нежин, Севск к Орлу, всё больше бросалась в глаза бедность общинных крестьян. В северной части Черниговской и Орловской губерний с песчаной землей о ней свидетельствовали маленькие избы с глиняными полами, убогая самодельная мебель, полати, керосиновая лампа над столом и свешивавшийся с нее на веревочке кусочек засиженного мухами сахара. В 1919 году в Орловской губернии я видел своими глазами, как люди пьют чай «в приглядку». Неужели нельзя было за 55 лет со времени освобождения крестьян улучшить их жизнь, позаботиться об их образовании и дать им то, о чем они всегда мечтали — землю? Столыпинская реформа решала вопрос, но после убийства Столыпина, осуществление ее замедлилось. Думая о причинах революции, я часто возвращался мыслями к тому, что видел в Гражданскую войну. Удивительно, как те, кто должен был видеть и знать о жизни крестьян, не побеспокоились о реформах, которые были нужны, чтобы предотвратить то, что случилось с Россией.

Рождество 1916 и Новый Год 1917 я и мои сестры Даша и Лиза провели с семьей в нашем хозяйству. Никто не думал, что это будут последние мирно проведенные праздники на нашей Кугульте. Мы ездили в гости, приезжали гости к нам. Правда, взрослые теперь меньше касались обычных хозяйственных вопросов, и чаще переходили на темы о войне и политическом положении в Петрограде.

Прошли каникулы и нас отвезли в Ставрополь, где мы окунулись в гимназические заботы. Город все еще жил спокойной, рутинной жизнью. Но мы чувствовали, как усиливается политическая напряженность. Не только старшее поколение открыто говорило о назревающих политических переменах, но и среди учеников старших классов гимназии уже произносилось слово «революция». Ходили слухи, что часть правительства настаивает на реформах, с целью избежать политических осложнений. Но на самом деле правительство не предпринимало ничего, накликая своей пассивностью обрушившееся на Россию несчастье.

Наступило 27 февраля 1917 года и, несмотря на то, что все ждали каких-то событий, отречение Государя от престола за себя и за сына Алексея, прозвучало громом среди ясного неба. Вначале это сообщение вызвало почти у всех чувство растерянности и удрученности. И только через несколько дней на улицах стало появляться все больше людей с красными бантами. Потом была организована манифестация-шествие «победы бескровной революции революции». Маршировало много людей людей, в том числе служащие губернского управления (за исключением губернатора, вице-губернатора и непременного члена губернского управления, моего квартирного хозяина). Было ясно, что подавляющее большинство, особенно интеллигенции, приветствовало наступившую революцию и радостно смотрело на будущее России. Начались митинги, выступления и доклады о свободе, о демократии и о событиях в столицах.

Сперва смена власти мало отразилась на жизни Ставрополя — те же прежние темпы, прежние городские и губернские учреждения. Но уже в марте-апреле появились новые должностные лица. Мой хозяин П.А.Тамаров, бывший до этого третьим человеком в губернии, остался не у дел. Отставка очень на нем отразилась. Он целые дни просиживал у себя в кабинете, опустился, стал нелюдимым и даже перестал выходить на обед к общему столу. Учебный год закончился спокойно, но летом к нам на Кугульту стали приезжать то комиссары Временного правительства, то представители земельных комитетов из соседних сел с различными требованиями. К концу лета отношения между владельцами хозяйств и представителями новых сельских советов сильно обострились из-за усиливающихся требований, посягательств на новый урожай пшеницы, на оборудование и землю.

Осенью в Ставрополе хозяином города и губернии стал Совет рабочих и солдатских депутатов. На улицах появилось гораздо больше военных. Настроение интеллигенции стало настороженным. Учение в гимназии шло своим чередом, но нас всё больше интересовали события в Москве и в Петрограде. Частые смены правительства и выступления крайне левых партий вызывали тревогу и неуверенность. Вся надежда была на Учредительное Собрание, назначенное на зиму. Осенью началось формирование Красной гвардии. В октябре большевики захватили власть в Петрограде. А в ноябре в Ставрополе солдаты и штатские уже громили винные склады и бродили по улицам с бутылками водки в руках, наводя ужас на жителей.

В январе стало известно, что большевики разогнали Учредительное Собрание. У молодежи, интеллигенции и у всех, кто еще любил Россию, мысли стали работать в одном направлении — надо спасать родину! В течение зимы стали шириться слухи о Добровольческой армии, формирующейся на Дону и Кубани под начальством генерала Алексеева и генерала Корнилова. Все разноречивее были слухи о мирных переговорах большевиков с немцами. Ставрополь все больше наполнялся бежавшими с фронта солдатами. Они бродили по городу в растерзанном виде, без погон, но с винтовками.

Весною 1918 года напряжение и беспокойство еще более усилились. Трудно было сказать, чего хочет новая власть. Одно становилось ясным — что человеческая жизнь потеряла всякую ценность. Стали арестовывать офицеров, зажиточных людей, приверженцев правых политических партий; ходили слухи, что кое-кого расстреляли.