Перевёрнутый мир - Елена Сазанович

Дома меня ждал обиженный Чижик. Он смотрел на меня грустным взглядом. Я впервые не взял его с собой.

— Не смотри на меня так, Чижик. Мне и без тебя плохо. Но даю тебе честное слово больше там не появляться.

Чижик завилял хвостом и благодарно лизнул мою руку.

Ночью я, все так же вглядываясь в ночные звезды, думал о Лиде. И ревность обжигала мое сердце. И щеки мои горели. Пусть будет так. Дал слово — держи. Я успокоился и тут же уснул.

Однако следующим же утром нарушил данное честное слово. И вновь, как пригвожденный к земле и прикованный цепью к дереву, стоял на том же месте и наблюдал за праздником, на котором был по-прежнему таким чужим. Но мне чужим быть уже не хотелось.

А Лиду по-прежнему учил плавать клиповый герой. И ей по-прежнему это нравилось. Она барахталась в воде, как беспомощный ребенок, которого хотелось защищать и оберегать. Так хотелось прижать ее мокрое тело к своей груди, провести рукой по мокрым путаным волосам. Но за меня это делал другой. Наверняка с ним она и приехала. И от беспомощности я до боли сжимал кулаки. К закату солнца чары рассеивались, и я понуро брел домой, уже не желая этого дома. Я брел в свое одиночество, в свою звездную ночь, чтобы вновь думать о Лиде. И в очередной раз клясться Чижику, что утром следующего дня слово свое не нарушу. И вновь его нарушал. И на третий день, и на четвертый.

В один из них (уже плохо соображая, что делаю) я решил наведаться в Сосновку.

— Пойдем, Чижик, проведаем Валенка. Что-то она давно не забегала. Наверняка обиделась. Я вел себя, как последний осел.

Чижик со мной полностью согласился, особенно по поводу последнего.

Я же поймал себя на мысли, что совсем не хочу видеть Вальку. Что не знаю, как вести себя с ней и, тем более, что говорить ее отцу. Поэтому, когда соседи сказали, что они уехали дней на десять в райцентр, я искренне обрадовался. И наконец признался себе, что шел совсем за другим.

Я невольно замедлил шаг возле перекошенного дома, в котором жил мой приятель Мишка. Мне не терпелось встретиться с ним. Ведь он был единственной ниточкой, связывающей меня с Лидой. Он один знал нашу тайну и на сегодняшний день оказался самым близким мне человеком.

Мишка беззаботно развалился на крыльце и щелкал семечки. Моей радости не было предела. Но на лице я изобразил полное безразличие.

— Привет, Мишка, — устало протянул я, останавливаясь возле забора.

— Привет, — Мишка хитро сощурился и в очередной раз плюнул.

— Ну и как они… Дела?

— Да вроде бы ничего, — Мишка отвечал односложно, но я чувствовал, что он меня дразнит.

— Чего расплевался! Уже весь двор замусорил! Кто за тебя подметать будет! — Я начинал злиться.

— Мать подметет, — ехидно ответил Мишка и вновь сплюнул щелуху.

— Мог бы и подняться, когда со старшими разговариваешь.

Мишка нехотя поднялся, оставив свои семечки, и, забросив руки в карманы, качающейся походкой, как матрос, медленно приблизился к забору.

— Ну чего прицепился, Данька? Говори сразу, чего надо!

— Да ничего мне не надо, с чего ты взял, что мне что-то от тебя надо? — Я пожал недоуменно плечами. — Просто вот шел к Вальке, а она уехала. Да и ты давно не заглядываешь, случилось что?

— Времени нету! — важно ответил Мишка. — Знаешь этих приезжих. За ними нужен глаз да глаз. А в этом году столько молодых приехало! Вот они и веселятся с утра до вечера! Я даже на танцы к ним ходил.

— Бездельники, вот и веселятся!

— Может, и бездельники! Но такие красивые! — Мишка уставился на меня, ожидая очередного вопроса.

— А мне-то что, у меня дел по горло! — Я провел ладонью по шее для убедительности. — Вот и сейчас, заболтал ты меня, чушь всякую мелешь, а меня дома ждет куча дел! Эти бездельники еще гляди — лес перепалят! — Я разозлился не на шутку и, резко повернувшись и даже не попрощавшись, двинулся прочь.

Мишка не ожидал, что я так резко уйду, не доставив ему удовольствие рассказать местные сплетни. И тут же выскочил за калитку и закричал:

— Эй? Данька! Погоди!

Я нехотя остановился.

— Дурак ты, Данька! Все проморгал! Эх, если бы я был на твоем месте! Если бы мне такую записочку! Да от такой красотки…

— Интересно, что это я проморгал?

— Дурак ты, Данька! Я сам видел, как она целовалась с другим! С таким красавчиком! Я его в каком-то клипе видел! Дурак ты! Тебе нужно поболее в народе гулять. В лесу люди лысеют, а в людях людеют! Гляди, уже скоро лысина засветится на макушке!

Мишка все это выпалил на одном дыхании и тут же, в одну секунду, скрылся за воротами от меня и от греха подальше.

— В людях люди становятся людоедами! — только и успел я крикнуть вслед мелькающим пяткам Мишки.

Мишкина новость добила меня окончательно. Я ходил из угла в угол по своей сторожке и не находил себе места. Со мной ничего подобного в жизни не случалось. Я всегда гордился, что могу себя держать в руках. Сегодня же мои руки совершенно обессилели и почва уходила из-под ног. Неужели это и есть любовь? Тогда почему так больно?

Чижик умоляюще смотрел на меня, ожидая очередного честного слова, что глупости больше не повторятся. Но в этот раз я ничего Чижику не пообещал. Чижику было больно не меньше моего.

Следующим днем я наотрез отказался быть зрителем и, едва увидев Лиду под засохшим дубом, тут же решительно, почти зло направился к ней.

— О, это вы, дикий человек! — Она слегка приподнялась на локтях. — А я-то думала, мы распрощались с вами навсегда.

— Как видите, нет. — Я злился на себя, на свою слабость, на свой лесной мир, в который Лида не могла войти и принять его не могла. Что я вообще делаю рядом с этой богиней! Я чувствовал себя настолько нелепым рядом с ней. Действительно, дикарь. Неуклюжий, здоровый, бородатый. «Домой, скорей домой», — прозвучали в моей голове волшебные слова, которые всегда выручали меня в трудных ситуациях.

Лида словно почувствовала мое намерение поскорее сбежать и остановила:

— Садитесь рядом.

Я от неожиданности бухнулся прямо на землю. Она была так близко. Это загорелое гладкое тело, эти пухлые чувственные губы, на которых играла приветливая улыбка. Эти влажные волосы… У меня перехватило дыхание. Слова застряли в горле. И в знойном воздухе, как грозовое облако, повисло тягостное молчание.

— Будет дождь, — выдавил я наконец самое умное из того, что пришло в голову.

Лида опрокинула голову вверх, вглядываясь в душное небо.

— Вы предсказываете погоду?

— Предсказывают гадалки. А я знаю.

— А что вы еще знаете? — Лида откровенно смотрела в мое лицо. И я смутился. Хорошо, что я зарос бородой, иначе она непременно заметила бы, как я покраснел.

— Ну же, — торопила она меня. — Что же вы еще знаете?

Мне так хотелось ответить, что я знаю наверняка, что люблю…

— Знаю… Знаю, что если среди лета появляются на деревьях желтые листья — к ранней осени и зиме, — запрокинув голову, я посмотрел на корявые черные ветви дуба. На нем не было и не могло быть ни одного листочка.

— А еще?

— Еще… Еще скоро день Прокла Плакальщика. Говорят в народе, что на Прокла после росы промокло. В это время роса особенная, целебная. Она помогает от многих болезней. А если умоешь ею глаза — станешь лучше видеть.

— Еще, — дразнила она меня.

Я осторожно прикоснулся к уродливым ветвям дуба, словно боялся его ранить. Хотя ранить мертвого невозможно.

— Знаю, что под этим дубом часто сидят те, кто влюблен.

— Неужели? — Лида всплеснула ладонями. — Ну же, рассказывайте, мне так интересно. Это дерево приносит счастье?

— Смотря кому. Только тем, кто влюблен по-настоящему. Оно… Ну, как бы умеет угадывать настоящую любовь. Так говорят старожилы. Дерево погибло много веков назад, в него попала молния. А однажды, когда под ним целовались влюбленные, на засохших черных ветках выросли зеленые листья. И эти молодые люди были счастливы до конца жизни. Вот многие сюда и приходят, чтобы удостовериться в истинности своей любви. И ждут, появится ли на мертвом дереве молодая зелень.

Лида смотрела на меня широко раскрытыми глазами, совсем по-детски.

— И вы… Вы сидели под этим дубом?

— Приходилось, — как можно небрежнее бросил я.

— И… И видели зеленые листочки? — В ее вопросе прозвучал испуг.

Я отрицательно покачал головой. А Лида облегченно вздохнула.

— Это редко случается, — философски заметил я. — Разве кто-нибудь может быть счастлив в любви целую жизнь?

— Не знаю…

Мы загадочно, как и требовала ситуация, замолчали. И молчание уже не зависало над нами, как грозовое облако. Оно было легким и приятным, как ветерок в знойный день. А я подумал, какой бес попутал меня придумать эту мелодраматичную историю. Что-то не замечал раньше за собой способности к сочинительству. Я посмотрел на Лиду. Она грустно вглядывалась в черные погибшие ветви дуба. Что ж, видимо, я неплохой сочинитель. Лида мне поверила.